Мизери.

ГЛАВА 3.

Прошло девять месяцев с тех пор, как Уикс и Макнайт вынесли Пола Шелдона из дома Энни на носилках. Теперь он часть времени проводил в больнице в Куинсе,[43] а часть — в своей новой квартире на восточном берегу Манхэттена. Доктора заново переломали не правильно сраставшиеся кости. Левая нога ниже колена все еще оставалась в гипсе. Врачи сказали: ему суждено прихрамывать всю оставшуюся жизнь, но ходить он будет, и вполне вероятно, что ходьба будет безболезненной. Если бы он сохранил ступню, то, вероятно, хромал бы сильнее, и ходьба потребовала бы от него больших усилий. По иронии судьбы Энни оказала ему услугу.

Он очень много пил и ничего не писал. Ему снились дурные сны.

Выходя майским днем из лифта на девятом этаже, он в порядке исключения думал не об Энни Уилкс, а об увесистой пачке, которую держал под мышкой. Гранки «Возвращения Мизери». Его издатели торопились с публикацией нового романа — и неудивительно, если принять во внимание заголовки газетных статей, рисующих обстоятельства, при которых этот роман создавался. Беспрецедентный случай: «Хастинг хаус» заказал первый тираж в миллион экземпляров. «И это только начало, — говорил Полу за обедом в тот день его редактор Чарли Меррилл. — Друг мой, эта книга побьет мировой рекорд продаж. Мы все должны на коленях молить Бога о том, чтобы книга получилась хоть почти так же хороша, как история, стоящая за этой книгой».

Пол не знал, так ли хороша книга, и ему в общем-то не было до этого дела. Ему хотелось только, чтобы эта книга осталась позади, хотелось найти следующую свою книгу… Но бесплодные дни превращались в бесплодные недели, а потом в бесплодные месяцы, и он уже начинал сомневаться, что следующая книга будет.

Чарли уговаривал его написать хронику ниспосланных ему испытаний. Успех такой книги, говорил Чарли, превзойдет успех «Возвращения Мизери». По тиражам такая книга превзойдет Якокку.[44] Когда Пол — из праздного любопытства — спросил Чарли, сколько могли бы стоить права на издание в мягкой обложке, Чарли отбросил со лба длинную челку, зажег сигарету «Кэмел» и сказал:

«Думаю, мы могли бы продать эту хренотень с аукциона и танцевать от десяти миллионов долларов». Говоря это, Чарли даже не прикрыл один глаз. Через несколько секунд Пол понял, что Чарли говорит серьезно или по крайней мере в это верит.

Но он не в состоянии написать такую книгу. Сейчас он не может, а возможно, не сможет никогда. Его работа — писать романы. Может, он и мог бы выполнить заказ Чарли, но это означало бы, что он навсегда отказывается от возможности написать новый роман.

Как ни смешно, получится именно роман, подумал он и едва не сказал об этом Чарли Мерриллу… однако в последний момент удержался. Как ни смешно, Чарли нет до этого дела.

Начнется он как невыдуманная история, а потом я начну подправлять то, что было… сначала чуть-чуть… потам еще чуть-чуть… потом еще чуть-чуть… Не для того, чтобы я сам выглядел лучше (хотя скорее всего я об этом позабочусь), и не для того, чтобы Энни выглядела хуже (это невозможно). Просто для того, чтобы придать роману пресловутую литературную завершенность. Я не хочу превращаться в выдуманный персонаж. Может быть, писательство — это мастурбация, но Боже сохрани от превращения писательства в самоедство.

Он жил в квартире 9-Е, самой дальней от лифта, а сегодня ему показалось, что до двери предстоит идти мили две. Он обреченно двинулся вперед, опираясь обеими руками на палки. Клак… клак… клак… клак… Боже, до чего отвратительный звук.

Тупая боль в ногах. Очень нужен новрил. Иногда он подумывал о том, что ему хочется вернуться к Энни просто затем, чтобы получить лекарство. Врачи запретили ему наркотические препараты. Отчасти их заменяла выпивка, и теперь, когда он доберется до своей квартиры, то примет двойную порцию бурбона.

А потом какое-то время будет пялиться в пустой экран компьютера. Отлично проведет время. Пресс-папье Пола Шелдона, купленное за пятнадцать тысяч долларов.

Клак… клак… клак… клак…

Теперь надо достать из кармана ключ и не выронить при этом зажатую под мышкой пачку гранок, завернутых в оберточную бумагу. Он прислонил обе палки к стене. Пачка выскользнула у него из-под мышки и упала на коврик возле двери.

Он выругался, и обе палки тоже упали на пол. Для полного счастья.

Пол стоял, покачиваясь на искалеченных зудящих ногах, и спрашивал себя, сойдет ли он с ума или заплачет. Не хотелось бы плакать здесь, в коридоре, но не исключено, что он все-таки расплачется. Он заплакал. У него постоянно болят ноги, и ему нужно его лекарство, а не аспирин, которым его пичкали в больнице и от которого только тяжелеет голова. Ему нужно хорошее лекарство, такое, какое давала ему Энни. И еще — он постоянно измучен. Разве эти дерьмовые палки нужны ему, чтобы твердо стоять на ногах? Нет, ему нужны сюжеты, нужна работа фантазии. Вот настоящее безотказное лекарство, но оно куда-то испарилось. Похоже, закончилось время игры.

Вот что следует за окончанием романа, думал он, открывая дверь и входя в прихожую. Никто никогда об этом не пишет. Потому что это — сплошная тоска. Она должна была умереть, когда я натолкал ей в глотку бумаги, и я тоже должен был умереть. По крайней мере в тот момент мы были персонажами ее любимых сериалов — никаких полутонов, только белое и черное, добро и зло. Я был Джеффри, а она — Богиня Пчел Бурка. Да-да, развязка и все такое, но это же смешно. Пусть все это тут валяется, плевать. Сначала выпью, потом подберу. Сначала буду Непослушным Парнем, а потом…

Мысли его прервались. Он заметил, что в квартире слишком темно. И еще — запах. Ему знаком этот запах, убийственная смесь грязи и пудры.

Энни в униформе медицинской сестры и шапочке белым привидением поднялась из-за спинки дивана. В руке у нее был топор, и она закричала: Прополоскать, Пол! Пора прополоскать!

Он завопил, хотел развернуться, но больные ноги не слушались. Мощным прыжком она перемахнула диван. Накрахмаленная униформа зашуршала. В первый раз топор только рассек воздух у Пола за спиной — так он подумал, а потом рухнул на ковер, вдыхая запах собственной крови. И увидел, что топор почти рассек его пополам.

— Прополоскать! — крикнула она, и кисть его правой руки полетела прочь.

— Прополоскать! — И левая кисть отлетела; опираясь на обрубленные запястья, он пополз к входной двери, выглянул в коридор, и — невероятно, но факт! — гранки все еще лежали там, те самые гранки, что вручил ему Чарли после обеда у мистера Ли, и шелковым блеском отливала обертка, а сверху доносилась музыка.

Энни, ты теперь можешь ее прочитать! — хотел крикнуть он, но успел выговорить только «Энни ты», а потом голова его отделилась от туловища и покатилась к стене. Последнее, что он увидел как сквозь туман, было его собственное застывшее тело и белые тапочки Энни.

Богиня, подумал он и умер.