Мизери.

4.

Когда Пол проснулся на следующий день после вылазки за лекарством, за окном валил снег, и снежная буря продолжалась двое суток. Снежный покров увеличился по крайней мере на восемнадцать дюймов, а когда солнце наконец выглянуло из-за туч, «чероки» Энни Уилкс превратился в обыкновенный большой сугроб.

Однако сегодня небо вновь было чистым и солнце не только светило, но и грело — сидя у окна, Пол чувствовал тепло его лучей. С сосулек, свисавших с крыши сарая, опять капало. Пол подумал о своей погребенной под снегом машине, взял лист бумаги и заправил его в каретку. Затем напечатал название — ВОЗВРАЩЕНИЕ МИЗЕРИ — в верхнем левом углу и единицу в правом, четыре или пять раз двинул рычаг возврата каретки и посредине страницы напечатал: «Глава I». Он старался посильнее бить по клавишам, чтобы Энни по крайней мере слышала, что он что-то печатает.

Под словами «Глава I» простиралась белизна — как заснеженная равнина, где он может упасть, и замерзнуть, и умереть.

Африка.

Если авторы играли честно.

Эта из Африки.

Под его сиденьем был парашют.

Африка.

Теперь надо прополоскать.

Его сознание уплывало прочь, он знал, что допустить этого нельзя — если она войдет и увидит, что он не пишет, а сидит в прострации, то выйдет из себя, — и все-таки уплывал. Но он не просто терял сознание. Как ни трудно в это поверить, он обдумывал. Рассматривал варианты. Искал.

Что ты ищешь, Поли?

Ответ очевиден. Самолет провалился в воздушную яму. Надо отыскать парашют под сиденьем. Да. Это будет честно?

По правилам. Когда он нашел под сиденьем парашют, игра пошла честно. Может быть, это было не вполне реалистично, но — честно.

В детстве мама дважды отправляла его на лето в дневной лагерь в Молден. Они там играли… садились в кружок, их игра была похожа на столь любимые Энни киносериалы, и он почти всегда выигрывал… Как же называлась игра?

Вот они, пятнадцать — двадцать мальчиков и девочек, сидящих кружком в тенистом углу игровой площадки. На всех футболки с надписью «МОЛДЕН, ДЕТСКИЙ ЦЕНТР», и все внимательно слушают руководителя, который объясняет правила игры. «Ты можешь?» Игра называлась «Ты можешь?», и она действительно походила на сериалы-триллеры, ты, Поли, играл в игру «Ты можешь?», и сейчас тебе, похоже, нужно снова в нее сыграть.

Действительно, похоже, что так.

В игре «Ты можешь?» руководитель начинал рассказывать историю о человеке по имени Корриган Беззаботный. Например, Беззаботный заблудился в непроходимых джунглях Южной Америки. Он идет, оглядывается и вдруг видит, что сзади — львы… и справа — львы… и слева… и впереди — львы… и они движутся на него. Время — всего пять часов вечера, но это не проблема для милых котят: похоже, южноамериканские львы не придерживаются правила: ужин — ровно в восемь.

В руке у руководителя секундомер: засыпающий Пол Шелдон представил его себе на удивление ясно, хотя в последний раз видел его благородный серебряный блеск больше тридцати лет назад. Красивый медный циферблат, а внизу — маленькая стрелка, отсчитывающая десятки секунд. На корпусе — фирменный знак ANNEX.

Руководитель оглядывал круг играющих и обращался к одному из них. «Дэниэл, — говорил он, — ты можешь?» Произнеся ключевые слова «Ты можешь?», он включал секундомер.

В распоряжении Дэниэла имелось ровно десять секунд, чтобы продолжить рассказ. Если он не начинал говорить в течение десяти секунд, ему предлагалось покинуть круг. А если удавалось спасти Беззаботного, руководитель вторично окидывал взглядом участников и задавал второй главный вопрос игры: «Исполнил?».

Точно такую же игру вела с ним Энни. Важен не реализм, важно соблюдение правил. К примеру, Дэниэл мог сказать: «К счастью, у Беззаботного был при себе винчестер и запас патронов. Он застрелил трех львов, а остальные испугались и убежали». В этом случае считалось, что Дэниэл исполнил. Он получал секундомер и рассказывал о том, как Беззаботного по пояс засосали зыбучие пески, после чего спрашивал другого участника, может ли тот, и включал секундомер.

Десять секунд — это немного, и можно было очень легко растеряться… и попытаться обмануть. Следующая участница могла продолжить повествование так: «Но тут поблизости опустилась большая птица — кажется, американский гриф.

Беззаботный ухватился за его шею, гриф взлетел и вырвал Беззаботного из песка».

После этого руководитель опять спрашивал:

«Исполнила?» — и нужно было поднять руку, если ты считал, что она справилась со своей задачей; если же ее история казалась тебе натянутой, то руку поднимать не следовало. Девочка, давшая вариант с грифом, скорее всего была бы вынуждена покинуть круг.

Ты можешь, Пол?

Да. Я этим живу. Благодаря этому у меня есть дома в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе и тачка получше тех, что продаются в магазинах подержанных автомобилей. Все потому, что я могу, и, черт подери, мне не в чем оправдываться. Кое-кто пишет прозу лучше, чем я, и лучше меня понимает человеческую природу. Я это признаю. Но когда руководитель спрашивает: «Исполнил?» — очень немногие читатели поднимают руки. Они голосуют за меня… за Мизери… В конце концов это одно и то же. Ты можешь? Да. Да, я могу. Я очень многого не умею. Не умею играть в бейсбол. Не умею чинить водопроводные краны. Не умею кататься на роликовой доске, не могу взять на гитаре ни одного мало-мальски приличного аккорда. Я дважды был женат и оба раза продемонстрировал свою неспособность к семейной жизни. Но если вы хотите увлечься рассказом, если вас надо напугать, или заставить сочувствовать персонажу, или растрогать, или рассмешить, — это моя работа. Это я могу. Я могу ублажать вас сколько хотите. На это я способен. Я МОГУ.

Его полусонные размышления были прерваны бесстыдным шепотом машинки — юнца-ковбоя.

Да, мой друг, перед нами два факта: болтаем мы много, а бумага по-прежнему белым-бела.

Ты можешь?

Да-Да!

Исполнил?

Нет. Он обманывал. В «Сыне Мизери» доктор так и не пришел. Может, все и забыли, как оно было на прошлой неделе, но каменный идол ничего не забывает. Пол покидает круг. Пожалуйста, простите. Теперь надо прополоскать. Теперь надо…