Мизери.

9.

На этот раз она не стала срывать на нем злобу. Когда она вошла к нему в комнату, парка все еще была на ней, хотя «молнию» она успела расстегнуть. Она сразу же принялась быстро расхаживать по комнате, даже не глядя в его сторону. Она по-прежнему держала в руке лист бумаги и время от времени трясла им у себя перед носом, как будто обмахиваясь.

— Говорит, налоги увеличились на десять процентов! Говорит, недоимки! Арест имущества! Суд! Говорит, выплаты раз в квартал! Долги! Дерьмо! Гребаное дерьмо!

Пол кашлянул в тряпку, но она не обернулась. Для нее в комнате больше никого не было. Она все быстрее шагала взад-вперед, и ее массивное тело резко рассекало воздух. Он подумал, что сейчас она разорвет бумагу на куски, но Энни, похоже, не осмеливалась этого сделать.

— Пятьсот шесть долларов! — завопила она, сунула ему под нос бумагу, машинально вырвала у него изо рта душившую его тряпку и швырнула ее на пол.

Его голова тяжело откинулась налево. Он откашлялся. Руки не слушались, как будто кто-то вырвал их из плеч.

— Пятьсот шесть долларов и семнадцать центов! Они знают, что я не хочу никого здесь видеть! Разве я им не говорила? Вот смотрите! Смотрите!

Он кашлянул еще раз и рыгнул.

— Сблюете — вам же во всем этом лежать. У меня сейчас свои заботы. Он что-то говорил об аресте имущества, что-то насчет дома. Как это понимать?

— Наручники… — просипел Пол.

— Ну да, да, — нетерпеливо проговорила она. — Вы иногда ведете себя как ребенок.

Она выхватила из кармана юбки ключ и подтолкнула Пола влево, так, что нос его коснулся простыни. Он вскрикнул, но она не обратила на это внимания. Звякнул ключ, щелкнул замок, и руки его освободились. Он сел, тяжело дыша, потом откинулся спиной на подушки и осторожно заскользил вниз, чтобы лечь. На запястьях остались белые полосы, которые тут же стали багроветь.

Энни рассеянно засунула наручники в карман юбки, как совершенно обыденную вещь, вроде гигиенических тампонов или вешалки для одежды.

— Что такое арест имущества? — снова спросила она. — Неужели это означает, что мой дом теперь принадлежит им? Так надо понимать?

— Нет, — ответил он. — Это означает, что вы… — Он прочистил горло, снова ощутил вкус пыльной тряпки во рту и еще раз рыгнул. Энни на это не отреагировала, она стояла около него и с нетерпением ожидала продолжения. Наконец он вновь обрел способность говорить. — Это означает, что вы просто не можете его продать.

— Просто? Просто? Интересно вы понимаете слово просто, мистер Пол Шелдон. Хотя, конечно же, проблемы бедной вдовы мало волнуют такого богатого мистера Умника, как вы.

— Напротив. Ваши проблемы, Энни, я рассматриваю как свои собственные. Я только хотел сказать, что арест имущества — это еще не самое серьезное, что может ожидать человека, имеющего существенную задолженность. А вы много задолжали?

— Задолженность. То есть то, что надо мной висит, верно?

— То, что висит. Да.

— Но я же не голь перекатная, не ирландская нищенка! — Под ее верхней губой показался ряд верхних зубов. — Я всегда плачу по счетам. Просто… На этот раз я просто…

Просто забыла, да? Ты забыла, как забываешь перевернуть февральскую страничку календаря. А забыть заплатить квартальный налог на имущество — это посерьезнее, чем забыть перевернуть страничку календаря, и теперь ты расстроилась, так как впервые забыла о чем-то значительном. Дело в том, Энни, что твое состояние ухудшается. Чуть-чуть ухудшается с каждым днем. Тебе, наверное, хорошо известно, что маньяк может вступать в конфликт с окружающим миром и даже иногда выходить сухим из воды после очень гадких поступков. Но существует граница между управляемым и неуправляемым психозом. Ты, Энни, изо дня в день приближаешься к этой границе… и отчасти осознаешь это.

— У меня просто пока руки до этого не дошли, — мрачно произнесла Энни. — Я ведь тут с вами верчусь как белка в колесе.

Внезапно ему в голову пришла одна мысль — очень неплохая мысль. Мысль, открывающая перед ним прямо-таки неограниченные возможности.

— Я знаю, — сказал он вполне искренне. — Я обязан вам жизнью, а вас я только обременял. У меня в бумажнике примерно четыреста баксов. Мне бы хотелось, чтобы вы этими деньгами погасили вашу задолженность.

— О, Пол… — Она посмотрела на него, смущенная и одновременно польщенная. — Не могу же я взять ваши деньги…

— Это не мои деньги, — возразил он и улыбнулся ей самой обаятельной своей улыбкой. А про себя подумал: Энни, больше всего я хочу, чтобы на тебя опять напала забывчивость, когда я стащу один из твоих ножей. Я достаточно подвижен, чтобы пустить в ход нож. Ты не успеешь понять, что мертва, а уже покатишься в ад. — Они ваши. Если хотите, считайте их оплатой за услуги. — Он помолчал, затем сделал далеко рассчитанный ход:

— Неужели вы думаете, я не понимаю, что без вас я бы умер.

— Пол… Я даже не знаю…

— Я говорю серьезно. — Он позволил себе победную (о Боже, пусть она в самом деле будет победной!) улыбку. — Вы не только спасли мою жизнь. Вы сделали больше. Вы спасли две жизни — ведь если бы не вы, Мизери покоилась бы в могиле.

Теперь она смотрела на него, сияя, забыв про бумагу, которую все еще держала в руке.

— И вы продемонстрировали мне мои заблуждения, наставили на путь истинный. За одно это я должен был бы заплатить вам гораздо больше, чем четыре сотни баксов. Если вы не возьмете эти деньги, мне будет очень тяжело.

— Ну конечно, я… Хорошо. Спасибо…

— Это я должен сказать вам спасибо. Можно мне посмотреть?

Она с готовностью протянула ему бумагу. Извещение на оплату просроченной суммы налога. Арест имущества упоминается всего лишь как формальность. Он бегло просмотрел документ и вернул ей:

— У вас есть вклад в банке?

Она отвела взгляд:

— Есть кое-какие сбережения, но не в банке. Я банкам не доверяю.

— Здесь говорится, что арест не может быть наложен, если вы заплатите по счету до двадцать пятого марта. Какое сегодня число?

Она, прищурившись, посмотрела на календарь:

— Господи, тут же совсем не то!

Она сняла календарь со стены, и мальчик на санках исчез — Пол ощутил дурацкий прилив жалости. Ручей, текущий между покрытых снегом берегов, символизировал март.

Она близоруко прищурилась, затем произнесла:

— Сегодня двадцать пятое марта. Господи Боже, уже, уже, подумал он.

— А, так вот почему он приехал. — Он же не сказал, что на твое жилье уже наложен арест, он только сказал, что так случится, если ты не пошевелишься до закрытия всех городских контор. Этот парень, собственно говоря, хотел оказать тебе услугу. — Но если вы, Энни, уплатите эти пятьсот шесть долларов…

— И семнадцать центов, — резко прервала она. — Не забудьте про эти гребаные семнадцать центов.

— Ну да, и семнадцать центов. Если вы уплатите всю сумму сегодня до закрытия городских учреждений, не будет никакого ареста имущества. Если жители города действительно относятся к вам так, как вы говорите…

— Да они меня ненавидят! Пол, да они все против меня!

—..Значит, для них налоговые вопросы — это один из способов убрать вас. Весьма странно накладывать арест имущества на человека, который всего-навсего не уплатил ежеквартальный налоговый взнос. Это плохо пахнет. Воняет за версту, если хотите. Если вы пару раз пропустите ежеквартальный взнос, может быть, — невероятно, но кто их знает, — они и попытаются отобрать у вас дом и продать его с аукциона. Идиотская мысль, но теоретически они вроде бы вправе так поступить.

Она нервно хохотнула — как будто гавкнула собака.

— Пусть попробуют! Я кое-кому из них выпушу кишки! Уверяю вас! О да, дражайший сэр!

— В итоге они выпустят кишки вам, — спокойно заметил Пол. — Но дело даже не в этом.

— Так в чем же?

— Энни, наверняка в Сайдвиндере есть люди, которые и два, и три года не платят налоги. Их дома никто не арестовывает, их имущество не выставляют на аукцион. В самом худшем случае таким нерадивым налогоплательщикам отключают воду. Вот взять, к примеру, Ройдманов. — Он испытующе поглядел на нее. — Вы уверены, что они платят налоги вовремя?

— Эти белые скоты? Ха! — почти взвизгнула она.

— По-моему, Энни, они пытаются выжить вас отсюда.

Пол в самом деле так думал.

— Никуда я не уеду! Останусь здесь, назло им останусь! Останусь здесь и буду харкать им в глаза!

— У вас найдется сто шесть баксов в дополнение к четырем сотням из моего бумажника?

— Да. — Это слово она произнесла с некоторым облегчением.

— Вот и хорошо, — сказал он. — Тогда лучше бы вам сегодня же уплатить по этому чертову счету.

Ты уедешь, и я посмотрю, что можно сделать с пятнами на дверном косяке. А после этого, Энни, подумаю о том, как бы мне выбраться отсюда к чертовой матери. Что-то мне поднадоело жить под твоей крышей.

Ему даже удалось улыбнуться.

— Мне кажется, там, на столике, вам удастся наскрести семнадцать центов, — произнес он.