Мизери.
2.
Энни положила три машинописные страницы на столик у его изголовья. Он ждал, что она скажет. Он не очень волновался, ему было просто любопытно; он сам удивился той легкости, с которой вновь погрузился в мир Мизери. Конечно, это мир слезливой мелодрамы, и тем не менее возвращение туда было вовсе не таким неприятным, как он предполагал: возвращение, как оказалось, даже успокоило его, как будто он после долгого перерыва сунул ноги в старые любимые шлепанцы. Поэтому он раскрыл рот от совершенно непритворного, неразыгранного изумления, когда она сказала:
— Это нечестно.
— Как… Вам не понравилось?
Он не мог в это поверить. Да как же она могла полюбить предыдущие романы о Мизери, если ей не нравится этот? Он ведь пропитан духом Мизери почти до пародийности — добрая старуха миссис Рэмедж в пропахшем табаком чепце выходит из буфетной. Йен и Мизери обжимаются, как старшеклассники после школьной дискотеки, и…
Но теперь поразилась оно.
— Не понравилось? Конечно же, мне понравилось. Это прекрасно. Когда он обнял ее, я заплакала. Я не могла удержаться. — Ее глаза действительно слегка покраснели. — А еще вы назвали моим именем няню Томаса… Это так мило…
Точнее, предусмотрительно, подумал он, по крайней мере я на это надеюсь. А кстати, подруга: сына я хотел назвать Шоном, но потом подумал, что слишком уж много придется вписывать этих сволочных «н».
— Тогда извините, я не понимаю…
— Конечно, не понимаете. Я не сказала, что мне не понравилось, я сказала, что это нечестно. Это обман. Вам придется переделать.
Боже, неужели он когда-то принимал ее за идеального читателя? Кретин. Надо отдать тебе должное. Пол, — когда ты ошибаешься, то ошибаешься на всю катушку. Постоянный Читатель превратился в Безжалостного Редактора.
На лице Пола непроизвольно появилось выражение сосредоточенного внимания, как бывало всякий раз, когда он разговаривал с редактором. Он сам называл это выражение «чем могу помочь, мадам?». Дело в том, что большинство его редакторов зачастую уподоблялись тем женщинам, которые, приезжая на автостанцию, говорят механикам, что какая-то непонятная штука стучит под капотом, что-то болтается под приборной доской и все это надо исправить, и чтобы работа, уж будьте любезны, была готова час назад. Выражение сосредоточенного внимания как раз уместно при разговорах с такими дамами, так как оно им льстит, а когда льстишь редактору, есть вероятность, что он не будет очень настаивать на своих завиральных идеях.
— Почему же обман? — спросил он.
— Смотрите. Джеффри поехал за доктором. Это верно. Так и написано в тридцать восьмой главе «Сына Мизери». Но вы же прекрасно знаете, что доктор не приехал, потому что лошадь Джеффри не смогла перескочить через забор вашего вонючего мистера Крэнторпа (я надеюсь, Пол, очень надеюсь, что в «Возвращении Мизери» этот грязный подлюга получит свое), так вот, Джеффри сломал ключицу и несколько ребер и в результате пролежал почти всю ночь под дождем, пока его не нашел проходивший мимо пастух. Так что доктор не приехал. Вы меня понимаете?
— Да.
Он вдруг понял, что просто не в состоянии отвести взгляд от ее лица.
Ему казалось, что она влезла в шкуру редактора — или даже соавтора — и готовится диктовать ему, о чем писать и как. Однако он ошибся. Доказательство тому — мистер Крэнторп. Она надеется, что мистер Крэнторп получит свое, но ничего не требует. Вполне очевидно, что она имеет власть над автором, в то же время она не считает, что ей подвластен сюжет. Но есть невозможные вещи. Наличие или отсутствие творческих способностей не играет роли: пытаться воздействовать на творческий процесс — все равно что отменять декретом закон всемирного тяготения или играть кирпичом в настольный теннис. Энни — Постоянный Читатель, но Постоянный Читатель не означает Постоянный Тупица.
Она не позволит ему убить Мизери… но в то же время не позволит воскресить ее обманом.
Ноже, что же мне делать, в отчаянии подумал он, ведь я УЖЕ убил ее!
— Когда я была маленькой, — сказала она, — в кинотеатрах показывали сериалы. Одну серию в неделю. «Мститель в маске», «Гордон Искра», был даже фильм «Пижон Фрэнк» — это о человеке, который охотился на диких зверей в Африке и мог взглядом заставить львов и тигров подчиняться ему. Помните такие сериалы?
— Я-то помню, но вы, Энни, по возрасту помнить не можете. Наверное, вы их смотрели по телевизору или у вас были старшие братья и сестры, которые вам их пересказывали.
В уголках ее рта появились ямочки, но тут же пропали.
— Эге, да вы обманщик! Старший брат у меня и в самом деле был, мы ходили с ним в кино каждую субботу. Это было в Калифорнии, в Бейкерсфилде, я там выросла. Мне всегда нравились киножурналы, цветные мультики, кинозарисовки, но по-настоящему я всю неделю ждала очередной серии фильма. Время от времени я ловила себя на том, что думаю о следующей серии в будние дни. Я думала о сериалах на скучных уроках в школе или когда мне приходилось сидеть с четырьмя щенками миссис Кренмитц с нижнего этажа. Ох, как я ненавидела эту мелюзгу!
Энни уставилась в угол комнаты и умолкла. Она выключилась — в первый раз за последние дни, и Пол с тревогой подумал, не приближается ли худшая часть ее психического цикла. Если так, ему лучше задраить люки.
Она наконец вышла из ступора, как всегда, с выражением легкого удивления на лице, словно не ожидала, что слова еще не ушли от нее.
— Моим любимым сериалом был «Человек-Ракета». Например, в конце шестой части, которая называлась «Смерть в небе», он лежал без сознания в кабине самолета, который попал в воздушную яму. А в конце девятой части, «Огненная комната», его привязывают к стулу в горящем доме. Еще там были машины с отказавшими тормозами, отравляющий газ, электричество.
Обо всех этих вещах Энни говорила с до смешного простодушным энтузиазмом.
— Теперь такие фильмы называют триллерами. — решился вставить Пол. Она нахмурилась:
— Я знаю, мистер Умник. Послушайте, мне иногда кажется, что вы считаете меня непроходимой дурой.
— Нет, Энни, я вовсе так не считаю.
Она нетерпеливо отмахнулась, и он понял, что лучше всего — по крайней мере сегодня — не прерывать ее.
— А как здорово было ломать голову и пытаться угадать, каким путем он спасется. Иногда я угадывала, иногда нет. Но меня это не беспокоило, если авторы играли честно. — Она пристально посмотрела на него, желая убедиться, что он следит за ее мыслью. Он подумал, что едва ли упустит основную идею. — Возьмем тот случай, когда он лежал без сознания в самолете. Он пришел в себя, а под его сиденьем был парашют. Он надел его и выпрыгнул, и это было честно.
Вот тут, моя дорогая, подумал Пол, с тобой не согласились бы преподаватели английской словесности. То, о чем ты рассказываешь, называется deus ex machina, бог с машины — этот прием впервые был использован в древнегреческой трагедии. Когда автор ставил своего героя в безвыходное положение, сверху на сцену опускалось украшенное цветами кресло. Герой садился в него и возносился ввысь, прочь от враждебных сил. И даже последний кретин понимал намек — героя спасает божество. Но deus ex machina — в технических терминах этот способ спасения можно было бы назвать «парашютом под сиденьем» — вышел из моды около 1700 года. Если, конечно, не считать такой муры, как сериал про Человека-Ракету или книжки Нэнси Дрю. Боюсь, ты отстала от жизни, Энни.
Вслед за этими мыслями пришло страшное мгновение, настолько страшное, что его едва ли когда-нибудь удастся забыть: Полу показалось, что он сейчас хихикнет. Если принять во внимание расположение духа Энни в тот день, едва ли приходилось сомневаться, что в этом случае его ожидало суровое и чувствительное наказание. Он поспешно прикрыл ладонью рот, чтобы она не заметила улыбки, и вымученно закашлялся.
Она хлопнула его по спине — сильно и болезненно:
— Вам лучше?
— Да, спасибо.
— Пол, я могу продолжать или следующим номером вы начнете чихать? Может, принести ведро? Может, вас вот-вот вырвет?
— Нет, Энни. Продолжайте, пожалуйста. То, что вы говорите, очень интересно.
Она как будто бы чуть-чуть смягчилась — не вполне, но чуть-чуть.
— Когда он нашел под сиденьем парашют, игра пошла честно. Может быть, это было не вполне реалистично, но — честно.
Он обдумал ее слова и с удивлением — она иногда бывала на удивление проницательна — обнаружил, что они справедливы. Может статься, что реалистично и честно — синонимы в лучшем из возможных миров, но не в этом мире.
— Но возьмем другой эпизод: в нем совершена в точности та же ошибка, которую вы, Пол, совершили вчера. Вот послушайте.
— Я весь внимание.
Она опять пристально посмотрела на него, чтобы понять, смеется он или нет. Однако его лицо оставалось бледным и серьезным; он был похож на прилежного студента. Сметливость пропала, едва Пол понял, что Энни, вероятно, прекрасно понимает, что такое deus ex machina, хотя и не знает самого термина.
— Хорошо, — сказала она. — Я имею в виду эпизод с машиной без тормозов. Скверные парни посадили Человека-Ракету — только он был тогда инкогнито — в машину, в которой не было тормозов, наглухо заварили двери и пустили авто по горному серпантину. Должна вам сказать, я весь вечер просидела на краешке кресла.
Сейчас она сидела на краешке его кровати, а он сидел в другом конце комнаты в инвалидном кресле. После путешествия в ванную и гостиную прошло пять дней, и он поправлялся быстрее, чем когда-либо мог надеяться. Сам факт, что она его не поймала, был прекрасным лекарством.
Она мельком взглянула на календарь, на котором продолжался бесконечный февраль и мальчик все так же катился с горы на санках.
— Так вот, бедный Человек-Ракета оказался взаперти в этой машине без своих ракетных приспособлений, даже шлема у него не было. Он одновременно управляет машиной, пытается тормозить и возится с дверью — работенка не из легких, доложу я вам!
Пол вдруг ясно представил себе эту картину и инстинктивно понял, как подобные сцены, мелодраматические до абсурда, поддерживали интерес зрителей к фильму. Что требовалось авторам? Горный пейзаж, проносящийся мимо окна машины косо вверх. Крупный план — педаль тормоза, свободно утопающая под ногой водителя (Пол ясно видел ступню, обутую по моде сороковых годов в сандалию с открытым мысом). Крупный план — плечо, налегающее на дверцу изнутри. Крупный план — вид снаружи: шершавый блестящий блин — дверь запаяна. Глупо, конечно, дешевка, но с этой идеей можно работать. От такой картинки у зрителя участится пульс.
— И вот мы видим, что дорога заканчивается, а дальше — обрыв, — продолжала Энни, — и знаем, что если Человек-Ракета не выберется из своего «хадсона» на последних метрах, то ему каюк. Представляете? Машина приближается к краю обрыва, Человек-Ракета все так же жмет на тормоза и толкает дверь, и… машина срывается! Мчится в воздухе, потом — у-ух вниз! Не долетев до земли, ударяется о выступ скалы, взрывается, и горящие обломки летят в океан. И тут же традиционная строчка: ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. «СТРЕКОЗА».
Она сидела на кровати, плотно стиснув ладони: ее обширная грудь энергично вздымалась и опускалась.
— Вот так! — воскликнула она, упорно глядя на стену, а не на Пола. — После этого я почти не смотрела на экран. Всю следующую неделю я не то чтобы время от времени вспоминала про Человека-Ракету, я думала о нем постоянно. Как он мог выбраться? Я даже предположить не могла.
А в следующую субботу в двенадцать часов я уже стояла возле кинотеатра, хотя касса открывалась в час пятнадцать, а сеанс начинался в два. Но, Пол, случилось такое… Ни за что не догадаетесь!
Пол ничего не сказал, хотя уже догадался. Он понял, как могло ей понравиться написанное им начало «Возвращения Мизери» и почему она тем не менее сказала, что роман начался нечестно, сказала не как недоверчивый редактор-всезнайка, а как непоколебимый в своем простодушии Постоянный Читатель. К своему крайнему удивлению, он понял, что ему стыдно. Она права. То, что он написал, — обман.
— В начале новой серии они всегда повторяли концовку предыдущей. В тот раз они показали, как он едет вниз, как толкает плечом дверь, стараясь ее открыть. А потом, когда машина была у самого обрыва, дверь распахнулась, и он выкатился на дорогу! Машина сорвалась, и все ребята в зале были довольны, потому что Человек-Ракета спасся, но я, Пол, не была довольна. Я вышла из себя! Я закричала: «На той неделе было не так! На той неделе было не так!».
Энни вскочила на ноги и принялась быстро расхаживать взад-вперед по комнате, опустив голову: курчавые волосы подобно капюшону закрывали ее лицо, глаза сверкали. Правую руку она сжала в кулак и лупила им по открытой левой ладони.
— Мой брат хотел остановить меня, а когда у него ничего не вышло, попытался зажать мне рот, но я укусила его и крикнула: «На той неделе было не так! Вы что, все идиоты? Или у вас у всех провал в памяти?» Брат сказал: «Энни, ты с ума сошла», — но я знала, что он ошибается. Подошел администратор и сказал, что, если я не заткнусь, он меня выдворит, и я сказала: «Да-да, я уйду, потому что это — грязный обман и на той неделе было не так!».
Она взглянула на Пола, и он увидел глаза убийцы.
— Он не выбрался из этой сволочной машины! Он был внутри, когда она сорвалась с обрыва! Вы это понимаете?
— Да, — сказал Пол.
— ВЫ ЭТО ПОНИМАЕТЕ?
Внезапно она с яростью бросилась на него, но он не двинулся с места, хотя и понимал, что сейчас она ударит его, как в прошлый раз, просто потому, что не может добраться до того грязного подлюги — автора сценария, который обманом спас Человека-Ракету. Она приоткрыла перед ним свое прошлое, и он испугался, увидев там зерна ее нынешнего безумия, хотя в то же время чувствовал, что ее возмущение, пусть по-детски наивное, было совершенно справедливо.
Она не ударила его: она схватила его за отворот халата и притянула к себе с такой силой, что его нос едва не коснулся ее лица.
— ПОНИМАЕТЕ?
— Да, Энни, да.
Она все с той же темной яростью посмотрела ему в глаза и, по-видимому, прочитала в них правду: потому что презрительно отпихнула его, и он ударился о спинку кресла. Тупая боль, заставившая его в первое мгновение поморщиться, довольно быстро отступила.
— Тогда вы понимаете, почему написали не правильно, — сказала она.
— Кажется, понимаю. — Вот только будь я проклят, если знаю, как сделать правильно.
И тут же отозвался другой голос: Неизвестно, Поли, проклянет тебя Господь или спасет, но я знаю одно: если ты не отыщешь способ воскресить Мизери — способ, в который она поверит, — она убьет тебя.
— Тогда работайте, — бросила Энни и вышла из комнаты.