Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат.

Заговор против Берии.

В январе 1998 года популярный еженедельник «Аргументы и факты» опубликовал в подборке необычных историй, когда-либо приключавшихся с читателями или услышанных ими, письмо москвича Ю. В. Земскова.

История, которую он описал, происходила с 5 по 8 марта 1953 года. Ее Земскову рассказал дед, в то время один из руководителей 4-го Управления МГБ СССР.

Как известно, в тот же день, когда умер Сталин, МГБ и МВД были объединены под единым руководством Л. Берии. Такая власть в одних руках не на шутку перепугала очень многих в Кремле, ведь никто в тот момент не знал, что у Берии в голове, на чем он остановится, да и будут ли вообще какие-то границы. И это при том, что главой государства стал Маленков, с которым у Берии были неплохие отношения.

Я не знаю, пишет Земсков, известно ли это, но руководство МГБ прощалось со Сталиным по ночам (с полуночи до пяти утра), так как в дневные часы из-за скопления людей сделать это было невозможно.

И вот, получив специальный пропуск, дед со своей семьей направился к главному входу. Неожиданно их попросили остановиться. Не успели они этому даже удивиться, как мимо в траурный зал быстро прошли Берия, его заместитель Кобулов, жена Берии и еще два-три человека охраны.

На выходе дед столкнулся со своим знакомым, сотрудником МГБ. Они постояли, покурили. Хотя курить можно было только в «предбаннике», пепельницы (в виде ромбов на высоких золотистых ножках) стояли и в коридоре, который вел в зал, где проходило совещание.

Через 2–3 недели под различными предлогами были тихо уволены все сотрудники, которые охраняли Колонный зал в те незабываемые три дня.

26 Июня в Кремле арестовали Берию. Начались очередная чистка органов (к счастью, уже без расстрелов), бесконечные вызовы к руководству, объяснения и рапорты. Вызывали на Лубянку и деда Земскова. В коридоре он встретил знакомого, с которым курил в Колонном зале. И вот что тот рассказал.

Именно в тот день и в тот час, когда Берия появился в Колонном зале, его должны были устранить: бомба с дистанционным управлением была в одной из пепельниц. Но офицер не смог ее взорвать, когда Берия с охраной проходил мимо. Он лихорадочно «тыкал» кнопку на пульте, но она не срабатывала. Нет, техника не отказала. Надо было просто нажать кнопку и не отпускать ее 3 секунды. Тогда бы и прозвучал взрыв…

Много лет назад, пишет Земсков, он разговаривал об этом случае с Быстролетовым Дмитрием Александровичем. Он сказал, что также слышал эту историю.

Что показалось подозрительным Хрущеву в поведении Берии? На основании чего Никита Сергеевич пришел к заключению, что Берия вынашивает планы захватить власть?

Алексей Иванович Аджубей в своей книге приоткрыл краешек завесы тайны над мотивами упреждающего удара Хрущева.

Оказывается, Берия придумал хитрый ход с амнистией после смерти Сталина. Она касалась больших групп заключенных. Берию беспокоило, что он уже не был властен автоматически продлевать сроки заключения тем, кто был отправлен в лагеря в годы массовых репрессий и свое отбыл. Они возвращались по домам и требовали восстановления справедливости. А Берии было крайне необходимо вновь отправить в ссылку неугодных, задержать оставшихся там. Тогда-то и начали выпускать уголовников и рецидивистов. Они тут же принялись за старое. Недовольство и нестабильность могли дать Берии шанс вернуться к прежним методам.

Такая вот мотивация предложенной Берией акции по амнистии, как написал Аджубей, «уголовников». Я прочел принятый по этому поводу Президиумом Верховного Совета СССР указ, проект которого был представлен ведомством Берии. Речь в указе шла об амнистии отбывавших наказание несовершеннолетних, женщин, у которых были грудные дети, а также беременных женщин. Освобождению подлежали в основном «бытовики», то есть получившие небольшие сроки за преступления бытового характера, виновные в дорожно-транспортных происшествиях, осужденные по пресловутому закону «о трех колосках», или, как бы сказали в брежневские времена, мелкие несуны.

И вот эти безобидные категории заключенных выдавались официальной хрущевской пропагандой за несметные полчища матерых уголовников, которые могли дестабилизировать общественный порядок в стране, что было бы выгодно Берии. Воспользовавшись беспорядками, он мог бы под возгласы одобрения ввести подчиненные ему войска государственной безопасности и внутренних дел в Москву, другие крупные города и установить личную диктатуру. То есть совершить переворот.

Что касается второго «компромата» на Берию, приведенного в книге хрущевского зятя, то он вообще смешон. Алексей Иванович приводит случай, о котором рассказала его теща. Дело происходило во время поездки Хрущева летом 1952 года на Кавказ. Отдыхал там и Берия. Он, конечно, приехал к Хрущеву. Пригласил посмотреть Абхазию. Поднялись на перевал, устроили завтрак на смотровой площадке неподалеку от Сухуми. Синее море, золотая долина внизу. Берия раскинул руки и молвил: «Какой простор, Никита. Давай построим здесь наши дома, будем дышать горным воздухом, проживем сто лет, как старики, в этой долине». Никита Сергеевич спросил: «А стариков куда денем?» Спросил как бы вскользь, без упрека. Берия тут же, не задумываясь, ответил: «А переселим куда-нибудь…».

Проверял ли Берия настроения Хрущева? Или хотел в свой срок обвинить в безнравственности, настроить против него абхазцев? Теща рассказывала зятю, что Никита Сергеевич вернулся домой взбешенный.

Не мог не коснуться этой жгучей темы и мюнхенский перебежчик А. Авторханов. По его мнению, если бы Берия пошел на переворот, он бы победил. Москва была тогда окружена и оцеплена его полицейскими войсками. Берия легко мог занять один из постов Сталина — главы правительства, или главы ЦК, или даже оба вместе. По утверждению Хрущева, Берия дважды, сначала в 40-х, а потом в 50-х годах (после смерти Сталина) «делал маневры» стать во главе партии и государства. Если он от этого намерения отказался, то тут роль, вероятно, сыграли соображения чисто психологического порядка: после двадцатилетней тирании в СССР грузина Сталина другому грузину, чтобы занять его пост, надо было бы быть дважды Сталиным, а перед такой перспективой должен был спасовать даже Берия.

Авторханов называет и другую не менее вескую причину, в силу которой Берия не претендовал ни на один из бывших сталинских постов: профессиональный чекист Берия в глазах народа был не слугой Сталина, а суверенным соучастником, порою даже вдохновителем сталинских преступлений. Если бы Берия мог открыто заявить: «Я его родил, но я его и убил», — то еще неизвестно, как пошла бы дальнейшая история. Есть очень серьезные основания думать, что он это и собирался сделать — и не на словах, как потом Хрущев, а на деле.

Однако, по верному замечанию Авторханова, Берия был не только полицейским. Как политик он был намного выше своих коллег и понимал, что Сталиным кончалась целая эпоха, что отныне стать великим и успешно править может только анти-Сталин. Действительно, выяснилось, что штыками можно завоевать и собственную страну, но управлять ею, вечно сидя на этих штыках, более чем неудобно. «Спуск на тормозах» — такой представлялась Авторханову политическая программа Берии.

Однако вернемся снова к хрущевской концепции необходимости устранения Берии. Как уже отмечалось, впервые эту концепцию огласил хрущевский зять А. И. Аджубей, подтвердив, что именно Хрущев принял твердое решение обезвредить Берию, не дать ему возможности захватить власть. На чем основано его убеждение? На рассказах Никиты Сергеевича, который, подчеркивает Алексей Иванович, когда эти тревожные недели миновали, не раз вспоминал, что и как происходило. Да, это — важное свидетельство. Не могли не видеть близкие, что перед самым арестом Берии Никита Сергеевич вдруг появлялся на даче в разгар рабочего дня и к нему в разные часы приезжали Молотов, Ворошилов, Маленков, Булганин, Микоян. Обычно Никита Сергеевич надолго уходил с приехавшим товарищем к реке.

Рассказывал Хрущев и о реакции на его предложение. Все высказывались за арест. Важно было согласие Маленкова и Молотова — позиция первого беспокоила Никиту Сергеевича. За многие годы Маленков и Берия притерлись друг к другу. Но Маленков был тверд, сказав, что объявит на заседании Президиума ЦК об аресте Берии. Никита Сергеевич вспомнил, что, когда он начал разговор с Ворошиловым, тот поначалу стал расхваливать Берию. Когда же выслушал Никиту Сергеевича, расплакался. Он-де считал Хрущева чуть ли не другом Берии, видел, как тот обхаживает Никиту Сергеевича, и просто боялся за себя. Ворошилов готов был сам арестовать этого авантюриста.

Было еще одно обстоятельство, которое важно своими последствиями. Хрущев после смерти Сталина не был избран Первым секретарем ЦК. Как член Президиума ЦК Хрущев возглавлял работу Секретариата, однако в центре политического руководства страной стояли Маленков, Берия, Молотов. Они возглавляли и Совет Министров СССР.

К кому стремились старые коммунисты, большевики-ленинцы, вырвавшиеся из ссылок? Где, у кого рассчитывали найти понимание, поддержку, а главное, опору в своих убеждениях? У Маленкова, Молотова, которые работали рядом с Берией? Люди пробивались в ЦК. Там сосредоточивались чрезвычайно важные сведения, и Хрущев из первых уст узнавал подробности гибели многих коммунистов, в том числе и многих товарищей, которых знал лично.

Понимал, конечно, что может его ожидать при аресте Берии. Необходимо было проявить максимум выдержки до самого последнего момента. Осведомители Берии могли проникнуть всюду. Хрущев пошел на более рискованный шаг. Еще по Украине он знал Серова, заместителя Берии. Видимо, объяснился и с ним. Серов сдержал слово, и бериевских сторонников в МГБ изолировали. Аджубей оставлял в стороне мотивы, по которым он это делал, во всяком случае, важная часть рискованной операции была им выполнена. Существенно было и то, что Никита Сергеевич получил полную поддержку армии.

Генерал-майор контрразведки КГБ СССР В. Н. Удилов в то время был молодым лубянским офицером. Как ему запомнились события тех смутных дней, арест главного чекистского божества?

— Политическая обстановка в стране после смерти Сталина требовала изменений, — говорит Вадим Николаевич. — Новые вожди во главе с Никитой Хрущевым решили выпустить из народа пар возмущения, приписав все грехи одному человеку. Такая тактика уже применялась при Сталине. Достаточно вспомнить судьбы наркомов НКВД Ягоды и Ежова. После смерти Сталина надо было отчитаться перед народом за промахи в периоды подготовки и ведения войны, за «ленинградское дело», за дело «врачей-вредителей», за тысячи и тысячи других незаконных дел. Конечно, лучшей фигуры, на которую можно было списать государственные грехи последних десятилетий, чем Берия, не было! Берию все знали как главу МГБ и МВД СССР. Конечно, он много знал о закулисной деятельности лиц из государственной верхушки. Они тоже знали или догадывались об имеющихся на них досье по ведомству Берии. Многие его просто боялись: неуравновешенность и жесткость характера Берии были общеизвестны. Многие были бы рады его исчезновению с политического горизонта. Подобное желание, видимо, появилось и у Хрущева. Исчезновение Берии — это возможность, с одной стороны, списать на него все грехи, убрать опасного соперника, расчистить себе путь к единовластию; с другой стороны, ликвидация Берии — это возможность отомстить за сына…

Да-да, генерал Удилов имел в виду родного сына Никиты Сергеевича Хрущева Леонида, к истории таинственного исчезновения которого мы обратимся в следующей главе.

Версия Д. Волкогонова. В составе Президиума ЦК после смерти Сталина остались в основном проверенные: Булганин, Берия, Ворошилов, Каганович, Маленков, Микоян, Молотов, Хрущев да двое сталинских выдвиженцев — Первухин и Сабуров. Было ясно, что в этой десятке по крайней мере трое — Берия, Маленков и Хрущев — претендуют на безоговорочную первую роль. Уже поэтому можно было предсказать грядущую жестокую схватку (возможно, не единственную) за лидерство. Как заявил полтора десятилетия спустя один из соратников Хрущева, А. Н. Шелепин: «После Сталина пришел Хрущев. Тоже вождь. И психология вождя осталась». У него было много воли, чтобы стать первым.

Здесь и проявил себя в полном большевистском блеске Хрущев. Он, как и другие, понимал, что у Берии, которого боялись все, были главные козыри в виде всесильного Министерства внутренних дел. Можно было ожидать самого худшего. И Хрущев начал смело действовать.

Уверен, выступив против Берии, Хрущев вначале попытался просто спасти себя и других членов Президиума. Ни одного намека протеста против сталинской системы в словах и действиях Хрущева до кончины вождя найти невозможно. Но политическая, дворцовая борьба имеет свою логику. Начиная борьбу с Берией, он был совсем не тем Хрущевым, который навсегда вошел в историю как первый советский лидер, бросивший вызов Сталину. Но, вероятно, его «заговор» против Берии и стал той начальной политической платформой, опираясь на которую он смог со временем нанести первый, но самый страшный удар по сталинскому тоталитаризму.

Хрущев, бывший обычным птенцом сталинского гнезда, раньше других стал понимать, сколь мрачным и зловещим оно являлось.

Важны для понимания расстановки политических сил в Кремле после кончины Сталина и высказанные в ряде бесед со мной на Старой площади суждения Д. Т. Шепилова. По мнению Дмитрия Трофимовича, Маленков не претендовал на первую роль в партии, он лишь председательствовал в тот период на совещаниях Президиума ЦК. Секретариат ЦК возглавлял Хрущев. Берия и Хрущев были несовместимы. У них были совершенно различные точки зрения на решение буквально всех вопросов. Например, Берия предлагал в Литве, Белоруссии и в других республиках провести полную национализацию руководящих кадров, убрав всех русских из органов управления, прежде всего из органов внутренних дел. Хрущев, наоборот, был категорически против, выражал недоверие национальным кадрам.

Еще одно свидетельство представителя старой кремлевской верхушки, работавшего при Сталине и Хрущеве. Вспоминает Н. А. Мухитдинов:

— В 1953 году Берия, сталкивая сподвижников между собой, заигрывая то с одним, то с другим, умело используя слабости каждого, сам в то же время продумывал и пытался осуществить планы общегосударственного масштаба. Долгое время занимаясь МВД и КГБ, Берия всюду расставил своих людей. До мозга костей был связан с разведкой и контрразведкой, досконально знал и мастерски умел осуществлять дискредитацию неугодных ему людей и, если нужно, уничтожение их, выдвигать и использовать в собственных интересах слабости лиц с темным прошлым.

Что было бы, если бы Сталин не умер столь внезапно? Назначил бы он своего преемника? Не будь он в бессознательном состоянии во время странной болезни, если бы она протекала в какой-то другой форме, сохранявшей ясный ум, может быть, соратники услышали бы его мнение о престолонаследнике. Или запись с именем того, кто должен был его заменить, Берия изъял вместе с другими сталинскими документами? Увы, история не знает сослагательных наклонений.

— История действительно не знает сослагательных наклонений, — говорит представитель сталинской семьи Владимир Аллилуев. — Но я уверен, история страны пошла бы более праведными путями, если бы Сталину удалось провести свой поединок с Берией. И та команда «четырех» (Маленков, Берия, Хрущев, Булганин. — Н. З.), что собралась у одра вождя, сколотилась не случайно, это были союзники Берии против Сталина. Их политические биографии, особенно у Маленкова, Хрущева и Берии, не раз пересекались, их связывали общие дела: Берия был назначен первым заместителем народного комиссара внутренних дел в 1938 году по рекомендации Маленкова; Хрущев вместе с Берией и Маленковым принимали самое активное участие в раскрытии «заговора» Вознесенского, Кузнецова и Родионова.

Эти люди, считает Аллилуев, отлично понимали, что в случае распоряжения Сталина об аресте Берии он потащит их всех за собой, общая опасность их объединила в тот момент накрепко. И они начали действовать, не теряя времени.

Логика умозаключений Аллилуева проста, но довольно убедительна. Для каждого из «четверки» Берия был человек опасный, и его стремление к личной власти могло стать общей катастрофой. Берию ненавидели и боялись все, и на его устранении можно было не только обрести внутреннюю устойчивость, но получить серьезный политический капитал, личный авторитет в партии и у народа. Сильный партийный контроль над государственными органами, в том числе и силовыми учреждениями, давал Н. С. Хрущеву реальную возможность рассчитывать на успех. Здесь важно было точно найти время выступления — не опоздать, но и не проявить опасную торопливость, плод должен созреть и быть сорван внезапно.

У П. А. Судоплатова, тоже немало знавшего об интригах в кремлевских и лубянских кругах, своя точка зрения. Оказывается, Хрущев был далеко не так прост, как казалось со стороны, он давно уже плел затейливую паутину своей собственной игры.

— Во время последних лет сталинского правления Хрущев использовал союз с Маленковым и Берией, чтобы усилить свое влияние в партии и государстве. Он добился редкой чести обратиться к ХIХ съезду КПСС с отдельным докладом по Уставу партии. Одержав победу над своими соперниками с помощью интриг, он расставлял своих людей на влиятельных постах. Редко замечают, что Хрущев умудрился в последний год правления Сталина внедрить четырех своих ставленников в руководство МГБ — МВД: заместителями министра стали Серов, Савченко, Рясной и Епишев. Первые трое работали с ним на Украине. Четвертый служил под его началом секретарем обкома в Одессе и Харькове.

Сразу после Пленума ЦК в апреле 1953 года Маленков потерял свое руководящее положение в аппарате ЦК КПСС. Таким образом, его положение в руководстве теперь полностью зависело от союза с Берией. Он не понимал этого и преувеличивал свой авторитет, все еще думая, что он второй после Сталина человек в партии и государстве и что все, кто вокруг него, включая Президиум ЦК, заинтересованы в хороших с ним отношениях. Однако после смерти Сталина поведение членов советского руководства стало более независимым, и каждый хотел играть собственную роль. Таким образом, возникла новая обстановка, открывшая путь к восхождению Хрущева к вершинам власти.

А. Авторханов вообще отказывает Хрущеву в авторстве идеи десталинизации. Наоборот, поначалу тот был против развенчания сталинских методов управления страной. По мнению мюнхенского политолога, начало кампании по десталинизации и даже возникновение самого выражения «культ личности» ошибочно связываются с Хрущевым и ХХ съездом: впервые это выражение было употреблено через три месяца после смерти Сталина, когда Берия был фактически правителем страны.

Действительно, в редакционной статье «Коммунистическая партия — направляющая и руководящая сила советского народа», безусловно, напечатанной по решению Президиума ЦК, «Правда» от 10 июня 1953 года писала: «Пережитки давно осужденных партией антимарксистских взглядов на роль масс, классов, партии, элементы культа личности до самого последнего времени имели место в пропагандистской работе, проникли на страницы отдельных книг, журналов и газет». Статья констатировала: «Сила нашего партийного и государственного руководства в его коллективности», а «существо политики нашей партии изложено в выступлениях Г. М. Маленкова, Л. П. Берии и В. М. Молотова».

Эту скрытую антисталинскую программу Берии, несомненно, разделял и Маленков, но Хрущев был против нее, ибо она вела к популярности Берию и Маленкова, что не входило в его честолюбивые планы. Никакой собственной программы при этом у Хрущева не было, его только не устраивало создание новой «тройки» — Маленков, Берия, Молотов.

Как и всякому выученику Сталина, Хрущеву была важна не программа, сталинская или антисталинская, а власть, важно было взять этот самый «руль партии и государства» из «тех рук» в свои собственные руки. Мы уже знаем: Хрущев этого потом добился, но добился благодаря тому, что никто из его коллег и не помышлял, что ему по плечу такая задача.

Но вернемся к Берии и культу личности. Действительно, лучшее доказательство того, что первым инициатором курса десталинизации был Берия, кроется в идеологической жизни партии. Как только покончили с траурной тарабарщиной в марте, имя Сталина стало постепенно исчезать со страниц газет и журналов. Сочинения Сталина прекратили издавать — последним оказался том 13. Издания уже подписанных к печати следующих томов его Сочинений (14 и 15) приостановили, а потом вообще набор рассыпали. Если в апреле и мае в передовых статьях «Правды» все еще встречалось имя Сталина, то с конца мая по 29 июня на Сталина сослались только один раз! Зато после ареста Берии имя Сталина названо лишь за одну неделю 12 раз со всеми прилагательными в превосходной степени.

В фонде закрытого хранения библиотеки ЦК КПСС я наткнулся на бюллетень «Радио Свобода», в котором нашел распечатанный радиоперехват передачи «Новые сведения о деле Берии», прозвучавшей в эфире 27 января 1972 года. Вот цитата из той радиопрограммы.

«Берия, вероятно, понимал яснее и дальновиднее, чем его соратники в Президиуме ЦК, что вся эта система (сталинская) так или иначе обречена и что лучше всего взять инициативу в свои руки и опрокинуть эту систему. Но даже в таком случае можно сказать с уверенностью, что Берия не мог сам начать в 1953 году процесс десталинизации… По многим причинам можно предположить, что Маленков стоял на более умеренном, либеральном крыле партии, тогда как Хрущев в это время еще противился десталинизации».

На это указывают общеизвестные факты: 1) положение Хрущева усилилось после падения Берии (в сентябре Хрущев стал Первым секретарем ЦК), тогда как положение Маленкова ослабло; 2) в «Правде» определилась новая линия культа Сталина: главный редактор «Правды» Д. Шепилов стал союзником Хрущева как против курса Берии на десталинизацию, так и против либерального курса Маленкова в экономике с приоритетом развития легкой промышленности. Программа Маленкова о «крутом подъеме» потребительской индустрии, оглашенная им на сессии Верховного Совета СССР в августе 1953 года, сделала его весьма популярным в стране, что очень напугало Хрущева.

В том же плане десталинизации Берия начал пересмотр пресловутой «сталинской национальной политики». В национальных республиках приступили к ликвидации института вторых секретарей. Его создал Сталин. Он сводился к следующему: первый секретарь ЦК партии союзной республики назначается из националов, а второй секретарь ЦК — русский, прямо из Москвы. Ни языка, ни истории, ни культуры местного народа он не знает и знать ему не надо. Он глаза и уши Москвы против потенциального «сепаратизма». Лишь безнадежные донкихоты из местных первых секретарей могли всерьез воображать себя первыми. Такими были, например, Бабаев в Туркмении, Мустафаев в Азербайджане, Даниялов в Дагестане, Мжаванадзе в Грузии, которых ЦК поэтому снял. На самом деле первый — это второй, а номинальный первый секретарь — всего лишь национальная бутафория при нем. Это все знали, и к этому все привыкли. В национальных республиках были должности, которые вообще могли быть заняты только русскими или обрусевшими националами. Таковы должности командующих военными округами, начальников гарнизонов, начальников пограничных отрядов, председателей КГБ республик, министров внутренних дел, управляющих железными дорогами и воздушными линиями, министров связи республик, директоров предприятий союзного значения, заведующих главными отделами ЦК.

Первые заместители председателей Советов Министров союзных республик и первые заместители всех министров, где министр не русский, тоже обязательно русские.

Берия понял и, вероятно, убедил других, что в интересах самой партии отказаться от этой уродливой великодержавной практики и взять курс на коренизацию партийного и государственного аппарата. Начали с Украины. Там тоже первым секретарем ЦК был русский Л. Мельников. Его заменили украинцем Кириченко. В Латвии второго секретаря ЦК В. Ершова заменил латыш В. Круминьш.

До других союзных республик очередь так и не дошла: 26 июня Берию арестовали. В числе прочего его обвинили в ставке на «буржуазных националистов», как примеры приводились Украина, Белоруссия и Латвия!

Вот эти два вопроса — десталинизация политической жизни вообще и национальной политики в особенности — были теми двумя китами, на которых Берия собирался строить свою новую программу.

И все же, претендовал ли Берия на высший государственный пост в стране? По рассказам близко знавшего лубянского министра и в итоге поплатившегося за эту близость 15 годами тюрьмы генерала П. А. Судоплатова, в апреле 1953 года в поведении Берии он стал замечать некоторые перемены. Разговаривая по телефону в присутствии Судоплатова, а иногда и еще нескольких старших офицеров госбезопасности с Маленковым, Булганиным и Хрущевым, он открыто критиковал членов Президиума ЦК партии, обращался к ним фамильярно, на «ты».

Однажды, зайдя в кабинет к Берии, Судоплатов услышал, как он спорил по телефону с Хрущевым:

— Послушай, ты сам просил меня найти способ ликвидировать Бандеру, а сейчас ваш ЦК препятствует назначению в МВД компетентных работников, профессионалов по борьбе с национализмом.

Развязный тон Берии в общении с Хрущевым озадачивал: ведь раньше он никогда не позволял себе такую вольность, когда рядом были его подчиненные.

По словам П. А. Судоплатова, мингрельское происхождение Берии и раньше мешало его карьере, а в конечном счете оказалось роковым. Сердечной дружбе Берии и Маленкова наступил конец в мае 1953 года. Известный драматург Мдивани, лично знавший Берию, вручил начальнику его секретариата Людвигову письмо, в котором обвинял Маленкова, только что ставшего Председателем Совета Министров СССР, в том, что он в своем докладе на ХIХ съезде партии будто бы использовал материал из речи царского министра внутренних дел Булыгина в Государственной думе, когда говорил, что нужны новые Гоголи и Щедрины, чтобы поднять духовную атмосферу в обществе. Обвинение в таком заимствовании — речь шла о партийных документах — являлось серьезным делом, особенно во время борьбы за власть, обострившейся после смерти Сталина. Берия с возмущением приказал Людвигову списать это письмо и прекратить общение с «грузинской сволочью». Однако письмо в мае 1953 года из секретариата Берии было переслано в секретариат Маленкова — «сердечной дружбе» пришел конец.

В мае того же года Берия, используя свое положение первого заместителя главы правительства, без предварительного согласования с Маленковым и Хрущевым, отдал приказ о подготовке и проведении испытания первой водородной бомбы.