Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат.

Глава 7. ЧЕТВЕРТЫЙ РАСКОЛ В РЯДАХ ПРЕЕМНИКОВ.

Опасный маршал.

2 Декабря 1956 года исполнилось шестьдесят лет прославленному полководцу Маршалу Советского Союза Георгию Константиновичу Жукову. Никак не могли решить, чем наградить министра обороны, ведь у юбиляра уже были три Звезды Героя Советского Союза.

Спор разрешил Хрущев.

— Для человека, столько сделавшего для нашего народа, и четыре геройских звезды мало, — подвел он итог сомнениям.

На том и порешили. А через десять месяцев Хрущев снял прославленного полководца с поста министра обороны и отправил на пенсию. И тоже удар последовал врасплох, внезапно, из-за угла. Как до этого по Берии. А после — по мертвому Сталину.

Случай с Жуковым, конечно, особый. Народный любимец, полководец Победы. Чистые руки. Не замаран в репрессиях. Словом, не Сталин и не Берия. Чем же тогда объяснить немилость Никиты Сергеевича к прославленному маршалу? А объяснить надо, потому что если не сделать это самим, то возьмутся другие. И такого накопают, что не приведи Господь.

И вот преподающий ныне политологию в американском университете Брауна, энергетик по базовому образованию, доктор физико-математических наук, специалист по ракетной технике Сергей Никитич Хрущев создает трогательную историю любви и нежной привязанности этих двух непохожих людей — своего отца и маршала Жукова. Читая проникновенные строки Сергея Никитича, вспоминаешь анекдот эпохи позднего застоя, когда маршал Жуков, утверждая очередную свою блистательную наступательную операцию, спохватывался и растерянно справлялся у начальника Генштаба: «А с полковником Брежневым согласовывали?».

Близких отношений между Хрущевым и Жуковым не могло быть по определению. Хрущев был членом Военного совета ряда фронтов, то есть политработником, которых Жуков, как и все другие строевые командиры, терпеть не мог. И то, что они хорошо знали друг друга, еще ни о чем не говорит. Многие знающие люди рассказывали мне: их отношения не тянули на дружбу, хотя Сергей Никитич считает, что дружескими их можно было назвать: ведь за плечами почти двадцать лет знакомства.

Однако послушаем Сергея Никитича. За долгие годы войны они встречались не раз. И под Сталинградом, и на Курской дуге. Жуков там представлял Ставку Верховного Главнокомандующего, а Хрущев трудился в своей неизменной должности члена Военного совета фронта.

В командование фронтом, где служил Хрущев, переименованным в Первый Украинский, Жуков вступил, когда под автоматными очередями в случайной засаде погиб генерал Ватутин. Уже после освобождения Киева.

В 45-м Жуков, направлявшийся к месту нового назначения на 1-й Белорусский фронт брать Берлин, накоротке повстречался с Хрущевым в Киеве. Тогда-то, в предвкушении победы, он пообещал на обратном пути в Москву завезти к нему в железной клетке плененного Адольфа Гитлера. (Вот так, и никак иначе — не Верховному Главнокомандующему Сталину, а руководителю одной из пятнадцати союзных республик! Снова вспоминается подобострастный голос Жукова из анекдота: «А с полковником Брежневым согласовывали?»).

После войны, по словам Хрущева-младшего, обоих ждала опала. Маршал снова попал на Украину, Сталин послал его командовать Одесским военным округом. Хрущев же, потерявший пост первого секретаря ЦК, не раз наезжал туда в качестве председателя Совета Министров республики.

Сразу после смерти Сталина Жуков по инициативе Хрущева вернулся в Москву, сначала заместителем военного министра, а затем министром. (Углубленное проникновение в историю опалы Жукова при Сталине убеждает, что в начале 50-х годов между ними началось примирение. В 1947 году Жукова вывели из состава ЦК ВКП(б). В 1952 году Сталин дал указание, чтобы Жукова избрали делегатом ХIХ съезда партии, на котором в списках кандидатов в члены ЦК тот услышал и свою фамилию. Позднее Жуков рассказывал, что Сталин хотел назначить его министром обороны, да не успел — смерть помешала.).

Свидетельством близких взаимоотношений Хрущева и Жукова, по мнению Хрущева-младшего, явилось и то, что на июньском Пленуме 1957 года вместе с другими поддержавшими отца кандидатами в члены Президиума ЦК Жуков стал полноправным членом расширенного до пятнадцати человек Президиума. Летом он несколько раз появлялся у них на даче. По всем внешним проявлениям отношения между ним и отцом выглядели безоблачными. Они подолгу гуляли по дорожкам парка, что-то обсуждали, смеялись.

И тут как гром среди ясного неба: 27 октября на последней странице газеты «Правда» в рубрике хроники появилось сообщение, что Президиум Верховного Совета назначил Маршала Советского Союза Малиновского Родиона Яковлевича министром обороны СССР.

Чуть ниже мелким шрифтом было набрано сообщение об освобождении Маршала Советского Союза Жукова Георгия Константиновича от обязанностей министра обороны СССР. И никаких комментариев! Ни на последней, ни на первой странице. Как будто это в порядке вещей!

Когда Сергей вечером попытался расспросить отца, тот неопределенно буркнул, что в силу различных обстоятельств товарищи сочли такое решение правильным.

— Так будет лучше, — произнес он.

В следующее воскресенье, дело было утром, на даче, Сергей случайно оказался свидетелем, видимо, последнего в их жизни разговора.

Сергей как раз входил в дом, когда раздался телефонный звонок. По звуку он определил: кремлевка. Сергей рванулся побыстрее ответить, но тут увидел выходившего из столовой отца. Он направился к телефону. Взмах рукой означал: не надо, сам подойду. Замешкавшись с раздеванием, сын услышал:

— Здравствуй, Георгий, — глухо ответил отец на чье-то приветствие.

Сергей навострил уши и уже намеренно задержался в прихожей. Так, по имени, его отец называл только двух людей: Маленкова и Жукова. Маленков в октябре 1957 года звонить не мог, значит, это Жуков. Он спешно вернулся в Москву. После приветствия наступила пауза. Потом отец недовольно произнес:

— А так, как ты, друзья разве поступают?

Опять молчание. Дольше в прихожей оставаться было неудобно, могло попасть от отца за подслушивание. Сергей прошел в столовую. К завтраку постепенно собиралась вся семья. Через несколько минут вернулся отец. Невольно Сергей вскинул голову с немым вопросом.

— Жуков звонил, — сказал отец, ни к кому не обращаясь.

Необычна точка зрения Н. А. Мухитдинова, объясняющая, почему Хрущев вернул в Москву Жукова после смерти Сталина.

— Возвратив маршала Жукова в Москву из «почетной ссылки», его сразу же назначили первым заместителем министра обороны СССР. Георгий Константинович был невысокого мнения о Хрущеве. Еще во время войны в их отношениях возникла некоторая «прохладность», связанная с разработкой и осуществлением планов нескольких крупных сражений. Возвращение к активной деятельности Жукова, прославленного полководца, пользовавшегося большим авторитетом в армии и народе, в известной мере повлияло на настроение военных и несколько усилило в их среде симпатии к Хрущеву. Вскоре Жуков целиком стал на сторону Никиты Сергеевича и полностью поддержал его действия.

Столь же неожиданно и мнение В. В. Гришина о мотивах отстранения Жукова от поста министра обороны.

— На заседании Президиума ЦК при обсуждении вопроса о сложившемся положении в Президиуме ЦК партии Молотов и Маленков в ответ на критику в их адрес сказали: «Что же, теперь нас окружат танками?» Тут же встал маршал Жуков и возразил: «Я протестую против этого разговора. Танки движутся только по моему приказу!» Это заявление сильно встревожило Никиту Сергеевича. Кроме того, ему стало известно, что в дни, когда заседал Президиум ЦК и шла борьба, к Жукову зашел маршал Москаленко и сказал: «Георгий Константинович, бери власть». Опасаясь за свое положение, Хрущев решил отстранить маршала Жукова от поста министра обороны СССР и вывести его из состава членов Президиума ЦК партии.

Близка к мнению Гришина и точка зрения В. Ф. Аллилуева.

— Жуков провел операцию по аресту Берии на заседании Президиума ЦК, он же сыграл важнейшую роль в победе Никиты Сергеевича над «антипартийной группой Маленкова, Кагановича, Молотова, Первухина, Сабурова, Булганина и примкнувшего к ним Шепилова»: за считанные часы под его руководством военно-транспортная авиация доставила в Москву на июньский Пленум ЦК КПСС 1957 года всех поддерживавших Хрущева членов ЦК, что и предопределило исход дела. Однако после этого исторического события сильная и властная фигура Жукова оказалась обременительной для Никиты Сергеевича. В октябре 1957 года он отправил маршала в Югославию, откуда тот вернулся простым туристом.

С. Н. Хрущев не без удовольствия описывает, как проводили операцию по изоляции Жукова. От находившегося в Югославии маршала подготовку его смещения держали в строжайшей тайне. Боялись упреждающего удара. Связь с делегацией практически прекратилась.

Тем не менее друг Жукова генерал армии Штеменко, возглавлявший Главное разведывательное управление Генштаба, пошел на риск, послал маршалу предупреждение через свою неподконтрольную ни для кого связь. Что это, проявление воинской солидарности? Или разведчик стремился предупредить своего шефа о чем-то гораздо более значительном? Генерал армии Штеменко никогда не отличался безрассудством. Он и поплатился своей верностью дружбе — Хрущев снял его с должности и разжаловал в генерал-майоры.

По А. И. Аджубею, к отставке маршала Жукова, к разрыву с ним Хрущева привело странное, необъяснимое стечение обстоятельств, которое в тот момент не проанализировал и сам Никита Сергеевич. Хрущевский зять приводит следующий эпизод.

Летом 1957 года, после разгрома фракционеров, Хрущев отдыхал с семьей в Крыму. Там же проводили отпуск еще несколько членов партийного руководства. Однажды отправились на соседнюю дачу к секретарю ЦК Кириленко — тот отмечал день рождения.

Застолье подходило к концу, все устали от многочисленных тостов. С каких бы «поворотов» ни начинались заздравные речи, все они заканчивались славословием в адрес самого Никиты Сергеевича, будто не Кириленко, а он был виновником торжества. Южное вино, хорошее настроение — ведь позади осталась нешуточная борьба — прибавляли компании веселья. Секретарь ЦК Аристов достал уже свою гармошку, начались нестройные песни, ноги сами просились в пляс. И тут слово взял Г. К. Жуков. После набора обязательных «поклонов» в сторону именинника, его чад и домочадцев он неожиданно провозгласил здравицу в честь председателя КГБ генерала Серова, сказав при этом:

— Не забывай, Иван Александрович, что КГБ — глаза и уши армии!

Хрущев отреагировал мгновенно. Он встал и подчеркнуто громко проговорил:

— Запомните, товарищ Серов, КГБ — это глаза и уши партии!

Возможно, эта политическая «пикировка» не была замечена гостями Кириленко, но Аджубею она запомнилась хорошо.

В октябре Жуков улетел в Югославию. Его пребывание там, какие-то демарши, заявления продолжали раздражать Хрущева и, вероятно, стали предметом обсуждений среди членов Президиума ЦК. Множились разговоры о тех или иных проявлениях самовластия Жукова. Говорили, что, просмотрев готовившийся к показу фильм о параде Победы, Жуков приказал переснять эпизод своего выезда на белом коне из Спасской башни Кремля. На аэродроме перед вылетом в Югославию сказал провожавшим его военачальникам:

— Вы тут посматривайте, правительство не очень-то крепко стоит на ногах…

Дело было, конечно, не только в слухах, хотя, как известно, их появление всегда по-своему закономерно: нет дыма без огня. Кто-то раздувал этот огонек, напускал дыму. Аджубей близко наблюдал многих высокопоставленных военных — отношение к Жукову было неоднозначным. Наверное, во многом проявлялась ревность к его военной славе. На Пленуме ЦК не чурались «проехаться» по поводу его близости к Сталину, умелом использовании настроений Верховного в личных целях. Рассказывали, что Жуков непременно хотел первым войти в Берлин, хотя войска его фронта застряли на Зееловских высотах, и тем притормаживалась общая динамика сражения.

А что думает по поводу мотивов смещения Жукова рядовая кремлевская охрана?

С. П. Красиков:

— Много различных домыслов существует по поводу смещения Хрущевым Жукова. Я считаю основной причиной отстранения Жукова от командования задуманное Хрущевым предстоявшее массовое сокращение Вооруженных Сил СССР. Разве мог бы герой нескольких войн, прославленный маршал, сокрушитель лучших неприятельских армий согласиться с уничтожением надводного флота, бомбардировочной авиации, разрушением укрепрайонов, задуманными и впоследствии проведенными этим безалаберным руководителем государства? Не мог! И ни за что не согласился бы. Потому-то Хрущев и убрал его в расчете на согласие с ним более покладистого маршала Малиновского.

Когда Хрущев уже сам оказался на пенсии и его семья занялась работой над мемуарами, Сергей Никитич, по его словам несколько раз задавал вопрос о причинах увольнения Жукова. Вот что рассказал Никита Сергеевич. С конца июля на Жукова в ЦК стали поступать компрометирующие материалы. Шли они и из КГБ, и из армейских политорганов. Вкратце обвинения сводились к следующему: по распоряжению маршала в Советской Армии формировались специальные диверсионно-штурмовые части. Создавались школы диверсантов. Концентрировались эти спецподразделения якобы в районе Москвы. Всем этим делом заправлял начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба генерал армии С. Штеменко. Все делалось втайне от ЦК. Далее следовал вывод: не исключено, что Жуков готовил заговор.

Проверка подтвердила достоверность фактов. Действительно, такие части существовали. Правда, размещались они не только под Москвой, но и в других регионах, например, на Украине.

В ЦК участились жалобы на Жукова, некоторые из его коллег-маршалов жаловались на нетерпимость, грубость, шепотом произносили страшное слово «бонапартизм».

Ну и, конечно, политработа, не скрываемая Жуковым нелюбовь к говорильне. Из Политического управления шли нескончаемые потоки обид на недооценку маршалом политработников. Доходили слухи: Жуков пригрозил, что научит комиссаров воевать, отучит их болтать и заставит командовать частями. Свое обещание он с жуковской твердостью проводил в жизнь. Многие роптали, видели в этом покушение на свой особый статус. Когда маршал закачался, ему припомнили все, что было и чего не было. Официальную причину смещения министра обороны придумали не случайно: недостаточное внимание к политической работе. Чтоб и другие зарубили на носу.

По мнению Хрущева-младшего, не случись июньской вспышки, отец иначе бы отнесся к стекавшейся к нему информации о Жукове. В той же ситуации он боялся рисковать. Недавние события поневоле заставляли осторожничать. Тщательной и критической проверке, неизбежно насторожившей бы Жукова, а возможно, подтолкнувшей его к решительным действиям, Хрущев предпочел упреждающий удар.

Из случившегося, а вернее, неслучившегося, он сделал далеко идущие выводы: отныне министр обороны не мог входить в высшее партийное руководство, дабы не концентрировать в одних руках слишком большую власть — и законодательную, и исполнительную. Нарушили этот принцип во времена Брежнева, когда Гречко, сменивший Малиновского на посту министра обороны, стал членом Политбюро.

Паркетный Жуков.

19 Мая 1956 года маршал Жуков направил Первому секретарю ЦК КПСС Хрущеву текст своего выступления на предстоящем Пленуме ЦК КПСС. «Прошу просмотреть и дать свои замечания», — было сказано в сопроводительном письме.

Речь шла о планировавшемся специальном Пленуме ЦК, на котором предполагалось обсудить вопрос о культе личности Сталина. Однако по некоторым причинам Пленум не состоялся.

На тексте непроизнесенной речи Жукова имеются пометы: «Разослано: тов. тов. Булганину Н. А. и Шепилову Д. Т.», «Хранить в архиве Президиума ЦК КПСС».

Первый раздел речи имеет следующее название: «Состояние и задачи военно-идеологической работы».

В нем утверждается, что главным недостатком во всей военно-идеологической работе в стране до последнего времени являлось засилье в ней культа личности.

«Должен отметить, — говорилось в речи, — что у некоторых товарищей имеется мнение о нецелесообразности дальше и глубже ворошить вопросы, связанные с культом личности, так как, по их мнению, углубление критики в вопросах, связанных с культом личности, наносит вред делу партии, нашим Вооруженным Силам, принижает авторитет советского народа и тому подобное.

Я считаю, что подобные настроения вытекают из несогласия с решением ХХ съезда партии, полностью одобрившего предложения, изложенные в докладе ЦК по ликвидации последствий культа личности. Если пойти по пути свертывания работы по ликвидации последствий культа личности, то мы не выполним тех решений, которые единодушно были приняты ХХ съездом партии. Мы не можем забывать, что культ личности и все то, что с ним было связано, принес нам много вреда и в деле обороны нашей страны. Мы обязаны из этого извлечь все необходимые уроки, продолжать настойчиво разъяснять антиленинскую сущность культа личности, преодолевая боязнь обнажения фактов, мешающих ликвидации культа личности».

По мнению Жукова, особенно широкое распространение культ личности приобрел в вопросах, связанных с Великой Отечественной войной.

Неудачи первого периода войны Сталин объяснял тем, что фашистская Германия напала на Советский Союз внезапно. Это исторически неверно, должен был заявить с трибуны Пленума ЦК Жуков. Никакой внезапности нападения гитлеровских войск не было. О готовившемся нападении было известно, а внезапность была придумана Сталиным, чтобы оправдать свои просчеты в подготовке страны к обороне.

22 Июня в 3 часа 15 минут немцы начали боевые действия на всех фронтах, нанося авиационные удары по аэродромам с целью уничтожения нашей авиации, по военно-морским базам и по ряду крупных городов в приграничной зоне. В 3 часа 25 минут Сталин был разбужен Жуковым и ему было доложено о том, что немцы начали войну, бомбят наши города и открыли огонь по нашим войскам. Жуков с Тимошенко просили разрешения дать войскам приказ о соответствующих ответных действиях. Сталин, тяжело дыша в телефонную трубку, в течение нескольких минут ничего не мог сказать, а на повторные вопросы ответил: «Это провокация немецких военных. Огня не открывать, чтобы не развязать более широких действий. Передайте Поскребышеву, чтобы он вызвал к 5 часам Берию, Молотова, Маленкова, на совещание прибыть вам и Тимошенко».

Свою мысль о провокации немцев Сталин вновь подтвердил, когда он прибыл в ЦК. Сообщение о том, что немецкие войска на ряде участков уже ворвались на нашу территорию, не убедило его в том, что противник начал настоящую и заранее подготовленную войну. До 6 часов 30 минут он не давал разрешения на ответные действия и на открытие огня, а фашистские войска тем временем, уничтожая героически сражавшиеся части пограничной охраны, вклинились в нашу территорию, ввели в дело свои танковые войска и начали стремительно развивать удары своих группировок.

Таким образом, по мнению Жукова, кроме просчетов в оценке обстановки, неподготовленности к войне, с первых минут начала войны в верховном руководстве страной в лице Сталина проявилась полная растерянность в управлении обороной страны, использовав которую противник прочно захватил инициативу в свои руки и диктовал свою волю на всех стратегических направлениях.

Неправильным является утверждение о том, что Сталин, разгадав планы немецко-фашистского командования, решил активной обороной измотать и обескровить врага, выиграть время для сосредоточения резервов, а затем, перейдя в контрнаступление, нанести сокрушительный удар и разгромить противника. В действительности такого решения не было, а «теория активной обороны» понадобилась для скрытия истинных причин наших неудач в начальном периоде войны.

Второй раздел речи назван так: «Отношение Сталина к личному составу наших Вооруженных Сил».

Всю вину за неудачи в начальный период войны Сталин постарался возложить на личный состав Вооруженных Сил.

Был организован судебный процесс над командованием Западного фронта, по которому были расстреляны командующий войсками Павлов, начальник штаба Климовских, начальник связи Григорьев и ряд других генералов. (Все это так, но на ордерах на арест имеется виза Жукова! А при желании ведь мог бы и отстоять попавших в беду высших командиров начальник Генерального штаба.) Был обвинен в измене и переходе на сторону противника командующий армией Качалов, погибший на поле боя при прорыве из окружения. (А кто как не начальник Генерального штаба докладывал Сталину об этом?) Без всяких оснований были обвинены в измене и другие генералы, в силу сложившейся обстановки попавшие в плен, которые, возвратясь из плена, и по сей день являются честнейшими патриотами нашей Родины. (А кто представлял на них сведения, если не Генштаб?).

Был издан ряд приказов, в которых личный состав наших войск, особенно командиры и политработники, огульно обвинялся в малодушии и трусости.

Уже после того как наши войска показали себя способными не только обороняться, но и наносить серьезные удары по врагу, Сталин нашел нужным в одном из своих приказов написать: «Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток».

Таким приказом, считал Жуков, Сталин незаслуженно опорочил боевые и моральные качества наших солдат, офицеров и генералов. Зачем понадобилось Сталину издавать приказы, позорящие нашу армию? «Я считаю, — собирался сказать на Пленуме Жуков, — что это сделано с целью отвести от себя вину и недовольство народа за неподготовленность страны к обороне, за допущенные лично им ошибки в руководстве войсками и те неудачи, которые явились их следствием».

В третьем разделе своей речи Жуков намеревался осветить вопрос «О так называемых «сталинских операциях», «сталинской военной науке» и «задачах по ликвидации последствий культа личности».

Многие здесь присутствующие знают, сказал бы Жуков, если бы он выступил на Пленуме, как возникали операции фронтов, как планировались, готовились и проводились наступательные операции наших войск, в последующем получившие название «сталинские».

Надо быть неграмотным в военном деле, чтобы поверить в то, что один человек мог обдумать, рассчитать, распланировать и подготовить современную фронтовую операцию или операцию группы фронтов, проводимых на громаднейшем пространстве, с участием всех видов Вооруженных Сил и родов войск.

«Был ли Сталин творцом вообще каких-либо операций?» — задавался вопросом Жуков. «Да, к сожалению, был», — отвечал он. Об одной такой операции на ХХ съезде доложил Хрущев. По замыслу Сталина, планировалась и проводилась операция в Прибалтике в районе Либавы, которая безрезультатно повторялась несколько раз и, кроме тяжелых жертв, ничего не дала. За неудачи этой операции Сталин сменил трех командующих фронтами.

Исключительно безграмотно проводились операции севернее Варшавы, в результате которых погибли многие десятки тысяч наших людей. Сталину неоднократно докладывали о том, что по условиям местности там нельзя проводить операцию, однако такие доводы отвергались как «незрелые», и операция многократно повторялась с одними и теми же результатами.

О непонимании Сталиным основ управления войсками можно многое рассказывать из истории оборонительных сражений за Москву. (И это о человеке, которого Ленин посылал своим личным представителем на труднейшие фронты Гражданской. Конечно, танковые армады Гитлера — это не кавалерия 1919 года, но все же, все же… А может, в Жукове говорила личная обида? Тогда это лжесвидетельства, тогда это не известный никому «паркетный» Жуков.).

«В тяжелый момент упорной борьбы, когда противник с ожесточением рвался к Москве, Берия доложил Сталину, что немцы захватили деревню Дедово и Красную Поляну. Сталин, вызвав к телефону меня и Н. А. Булганина, изругав, как полагалось, приказал немедленно выехать мне в Дедово, а Н. А. Булганину в Красную Поляну и взять обратно эти деревни. Наши попытки доказать невозможность в такой тяжелый момент бросать командный пункт и управление войсками фронта, были встречены угрозами расстрела. И в то время, когда мы с Н. А. Булганиным брали эти деревни, не имеющие никакого значения, противник прорвал фронт в другом месте — в районе Нарофоминска, ринулся к Москве, и только наличие резерва фронта в этом районе спасло положение.

Можно привести еще немало отрицательных фактов из оперативного творчества Сталина, чтобы оценить, чего стоят на самом деле его полководческие качества и «военный гений». (А кто его создавал, этот военный гений? Тот же Жуков!).

В угоду культу личности у нас настойчиво прививалось неправильное представление о том, что Сталиным, якобы, заново разработана советская военная наука. Отдельные его высказывания по случайному поводу превращались в «энциклопедию военной науки». Старые, давно известные положения, вроде знаменитого суворовского афоризма — «готовить войска тому, что необходимо на войне» — расценивались, как новые гениальные открытия. Высказывание о постоянно действующих факторах, в котором новым была форма, а не существо вопроса, превратилось в основу основ всей советской военной науки, а такой важный и давно известный фактор, как внезапность, стали рассматривать лишь как принадлежность авантюристической стратегии».

Последний раздел несостоявшегося выступления Жукова посвящен неправильному отношению к бывшим военнопленным, возвратившимся на Родину из фашистского плена. Это была больная тема. Бальзамом на душу миллионов должны были лечь слова маршала о том, что в стране до сих пор продолжали проявлять неправильное отношение к бывшим военнопленным, относились к ним с недоверием, устанавливали незаконные ограничения в отношении продвижения по службе, использования на ответственной работе, избрания депутатами, поступления в вузы и так далее.

Итак, по Жукову, культ личности причинил большой ущерб военно-идеологической работе. Задача — решительно очистить от последствий этого культа всю работу.

И это готов бы озвучить человек, которого критикуемый возвел в ранг величайших полководцев мира! Действительно, нет ничего грязнее политики.

Расправа.

В оставшихся после смерти В. В. Гришина бумагах с записями о пережитом были и странички о снятии Жукова с поста министра обороны.

В то время, когда маршал Жуков в 1957 году находился с визитом в Югославии по приглашению министра обороны этой страны, в Москве был созван Пленум ЦК КПСС, обсудивший вопрос о Г. К. Жукове. С докладом выступил секретарь ЦК КПСС М. А. Суслов, который обвинил маршала в бонапартизме, грубости, бестактности, высокомерии, пренебрежительном отношении к своим подчиненным, товарищам по работе. Очень резко по отношению к Жукову выступил начальник Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота генерал-полковник А. С. Желтов. Он говорил, что министр обороны не считался с политическими органами и партийными организациями в армии и на флоте. Он нескромен, груб, заносчив.

Гришину особенно запомнилась речь Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. Этот скромный, обаятельный человек рассказал, как в ходе битвы под Москвой в октябре — ноябре 1941 года в его дивизию приезжал или звонил по телефону из Москвы Г. К. Жуков, каждый раз бранился, угрожал расстрелом. А он и так каждодневно мог быть убит на фронте.

— И тут вдруг, — рассказывал на Пленуме Рокоссовский, — меня вызывает в Москву Сталин. Я очень забеспокоился. Уж если Жуков угрожает мне расстрелом, то, наверное, из поездки к Сталину мне живым не возвратиться. Но И. В. Сталин принял меня как великий полководец. Он подробно расспросил о положении на моем участке фронта, в чем нуждаются войска, внимательно выслушал мои ответы и соображения. Я уехал из Кремля воодушевленным. Вскоре дивизия получила подкрепление людским составом, боеприпасами и вооружением.

Короче, два человека — два стиля руководства.

В фойе зала заседаний Пленума была выставлена картина, изображающая Жукова на белом коне, портреты маршала. Пленум ЦК принял решение: вывести Г. К. Жукова из членов Президиума ЦК партии и освободить его от обязанностей министра обороны СССР. Новым министром обороны был назначен Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский.

Возвратясь из Югославии, Г. К. Жуков сильно переживал случившееся, говорил: «Ведь мы недавно расстались друзьями».

Н. С. Хрущев на Пленуме ЦК и позже говорил, что он хорошо знает Г. К. Жукова и по фронту и после войны, что он как солдат хорошо выполнял свой долг, но как политик оказался человеком слабым и неподготовленным. Далее он сказал, что министр обороны не должен входить в Президиум ЦК, ибо это чревато проявлением бонапартизма.

После Пленума ЦК, освободившего Г. К. Жукова от его обязанностей, в парторганизациях проводились собрания партийного актива, на которых докладывали члены ЦК. Гришину было поручено сделать доклад на собрании партактива Ленинградского района г. Москвы. На нем присутствовало более тысячи человек. В зале было много военных. Доклад был прослушан спокойно, с вниманием. Потом посыпались десятки вопросов, много довольно острых. Чувствовалось, что люди были недовольны решением об освобождении Г. К. Жукова от должности министра обороны СССР, а также члена Президиума ЦК партии. Они болезненно переживали за маршала, высоко ценили его заслуги перед Советской Родиной, нашими вооруженными силами. В душе Гришин полностью разделял эти настроения, полагая, что с Г. К. Жуковым поступили несправедливо. Потом и другие члены ЦК партии, выступавшие на собраниях партийного актива в различных районах Москвы, в других городах и областях страны, говорили, что и их засыпали вопросами, что люди не понимали причины отставки прославленного маршала, героя Великой Отечественной войны.

Несмотря на время, прошедшее после тех событий, они свежи в памяти и Н. А. Мухитдинова.

Буквально на всех пленумах 1957 года Жуков продвигался по вертикали в высших партийных органах. С чем это было связано? Это было связано с драматическими событиями тех месяцев. Жуков полностью поддержал Хрущева при устранении и ликвидации Берии, затем — при снятии с поста Председателя Совета Министров Маленкова. Итак, на ХХ съезде он стал кандидатом в члены Президиума ЦК. Далее — раскол внутри Президиума, выступление семи его членов против Хрущева. Тут Жуков твердо поддержал Хрущева — и стал членом Президиума.

При поддержке и участии Жукова были удалены из высшего руководства партии непосредственные и потенциальные противники Хрущева. А после этого… наступила очередь самого Жукова. Избавившись от Берии и наиболее видных членов высшего руководства, уже не боясь угрозы с их стороны, максимально использовав авторитет и помощь Жукова, Хрущев круто меняет свое к нему отношение, руководствуясь, как можно было тогда уловить, личными чувствами, прежде всего боязнью соперничества и ревностью.

Зная, что Жукова удалить нелегко, Хрущев со своими новыми приближенными тщательно и всесторонне готовил эту операцию. Где-то в третьей декаде октября того же года позвонил Мухитдинову в Ташкент секретарь ЦК КПСС Кириченко и предложил срочно прибыть в Москву. Предупредил, что поедут к нему на родину, на Украину. Узбекский лидер принял это вначале за шутку, но все оказалось правдой. Кириченко сказал, что на днях вылетает в Киев и встретит гостей там.

Прибыв в Москву, гость из Ташкента отправился прямо в ЦК и зашел к Козлову, ставшему уже членом Президиума. Он доверительно сказал, что вместе с Никитой Сергеевичем несколько человек из состава Президиума вылетают послезавтра в Киев.

— Ты тоже с ними летишь, — сказал он. — Там будут проводиться учения Киевского особого военного округа.

Мухитдинов спросил, какова при этом его роль.

— Помалкивай. Узнаешь там, — был ответ.

В эти дни министр обороны Жуков находился в Югославии, куда направился по личному приглашению маршала Тито. Досрочного его возвращения не ожидалось, предполагали, что он вернется в конце октября.

Прибыли в Киев. Мухитдинов обратил внимание, что в аэропорту среди встречавших было много военных, собрались почти все маршалы. Гостей разместили в шикарных апартаментах, долго кормили роскошным обедом. Потом всех пригласили в большой зал, где уже присутствовало высшее военное руководство.

Когда расположились, Хрущев обратился к Малиновскому:

— Родион Яковлевич, информируйте нас, как будут проходить учения, кто участвует, план операции, чем и когда она завершится.

Обращаясь к залу, добавил:

— Товарищ Жуков в гостях в Югославии, маневрами будет руководить маршал Малиновский.

Родион Яковлевич доложил основные моменты операции, назвал участников с обеих сторон, командующих, показал на карте, как все будет проходить и где расположен главный командный пункт. Учения должны были продолжаться полтора дня.

Хрущев задал вопрос:

— Как вы мыслите наше участие?

Малиновский ответил, что в начале операции члены и кандидаты в члены Президиума ЦК будут находиться на главном командном пункте. А далее для всех составлены маршруты, чтобы можно было следить за полем боевых действий.

Хрущев спросил, кто еще участвует, кроме войск Киевского округа и представителей Генерального штаба. Маршал ответил:

— Как мы докладывали вам в Москве, приглашены командующие военных округов и родов войск. Они уже здесь.

На этом Никита Сергеевич отпустил военных и, когда в зале осталась одна партийная верхушка, спросил:

— Ну, теперь вам ясна задача?

Все кивнули. Он продолжал:

— Это только то, что на поверхности. А основное — поговорить с генералитетом, узнать настроение, насколько военные довольны своим положением, работой Генштаба, министра. Как он руководит, справляется ли с делами, каково его отношение к подчиненным маршалам, генералам.

Откровенно говоря, немногие понимали, зачем все это, но при подведении итогов учений и самым непонятливым все стало ясно.

На следующий день утром, собрав приехавших, Хрущев сказал, что каким-то образом наше решение об учениях дошло до Жукова в Белград. Поскольку он считал, что учениями надо руководить ему, а значит, и находиться здесь, запросил, что хотел бы прервать пребывание в Югославии. Ему ответили, что нецелесообразно нарушать столь важную поездку. Он дал повторную телеграмму. Ответили, что на учениях присутствует председатель Совета Обороны страны. Этот пост занимал Хрущев. Жуков промолчал.

Все вместе приехали на командный пункт Малиновского, побыли там недолго, и он распределил прибывших по войскам. С ним остался Хрущев. Мухитдинов оказался в машине с двумя генералами, один из которых командовал наступающей дивизией. Лил проливной дождь, гостям выдали теплую генеральскую форму без погон и плащ-палатки. Поскольку Мухитдинов с первого и до последнего дня находился на фронте, его не поразило ничего из того, что он увидел. Все-таки учения есть учения, и как бы ни старались войска, здесь мало что напоминает настоящее поле боя.

На следующий день утром беседовали в войсках со старшими офицерами. Разговор был интересный, Никита Сергеевич ударился в военные воспоминания, радовался, что его помнят еще с военных времен. Днем Малиновский подвел итоги, потом выступали генералы, руководившие боевыми действиями. Хрущев попросил подробнее высказываться о недостатках в боевой подготовке войск. Его поняли, и разговор вошел в новое русло.

Вечером за столом сидел весь генералитет армии. Столы были накрыты щедро, с размахом — икра, семга, окорока, почти все виды напитков. Тон задавал Никита Сергеевич, и создалась такая обстановка, что пили и ели вдосталь, не стесняясь, разговоры становились все оживленнее и откровеннее.

Послышались высказывания, что, мол, в руководстве армией имеют место крупные промахи, низок уровень боевой подготовки, в забвении политико-воспитательная работа. В этом же смысле вели речь и отдельные командующие округов и родов войск. Гостей рассадили так, что каждый штатский сидел в окружении военных, и здесь беседа была еще более непринужденной, впрямую говорили о недовольстве солдат и офицеров. Тосты — дифирамбы в честь Хрущева, великого военачальника и партийного руководителя, становились все громче и раздавались все чаще.

В конце ужина Никита Сергеевич очень тепло попрощался с военными, и они пожелали ему здоровья, успехов. Все, начиная с Малиновского, заверяли, что армия будет твердо поддерживать мудрый политический курс руководства партии.

— Ну, кажется, все ясно, — сказал Хрущев, — армия с нами, не подведет. Пойду спать, а вы погуляйте.

Кириченко пригласил несколько человек в так называемую малую гостиную. За столом — Кириченко, Козлов, Аристов, Брежнев, Подгорный, Мухитдинов. Сидели до поздней ночи.

Утром Никита Сергеевич сказал, что хочет поговорить с членами Совета Обороны, а остальным Подгорный покажет свой город. С ним остался Брежнев, курировавший армию и оборонные отрасли промышленности. Видимо, это не было официальное заседание Совета Обороны, а состоялась важная доверительная беседа. После осмотра города во второй половине дня вернулись в Москву.

В день возвращения Жукова назначили заседание Президиума. Когда собрались, Хрущев вдруг сказал:

— Сейчас к Москве подлетает Жуков. Его пригласят прямо сюда. Открыто хочу с вами поделиться информацией и впечатлениями. Он замышляет взять власть в стране, проводит в этом направлении серьезную работу, нам кое-что уже известно. Я пожилой человек, мне себя не жалко, но жаль потерять наш политический курс, оборвать то, что успешно начато, допустить установление военной диктатуры. Это опасно, может привести к гражданской войне, кровопролитию. Все вы окажетесь далеко отсюда. Надо серьезно поговорить с Жуковым, принять решение. На Секретариате договорились, что завтра проведем Пленум и окончательно решим вопрос с Жуковым.

Все сидят, слушают, ни протокола, ни стенограммы, ни одного постороннего. Видно, все хорошо рассчитали. Скоро вошел Жуков и занял свое место за длинным столом.

Он, видимо, уже почувствовал, что назревает что-то из ряда вон выходящее. Сел, не сказав ни слова. Тогда Хрущев заявил:

— Мы вот собрали Пленум, чтобы обсудить ваше поведение, товарищ Жуков. К нам поступают сигналы, что вы зазнались, действуете самовольно, опять взялись за старое — игнорировать партию и ее руководство. В войсках, особенно командном составе, зреет недовольство тем, что вы не считаетесь с ними, подчас оскорбляете. Хотим выслушать ваши объяснения. Мы вам оказали доверие, списали старые грехи, за которые вас вывели в свое время из ЦК. А вы вместо того, чтобы оправдать доверие, так себя ведете, противопоставляете себя ЦК, настраиваете армию против партии.

Жуков встал и сказал:

— Мне вообще непонятно, что происходит, о чем идет речь. Во-первых, товарищ Хрущев, вы подписали документы о проведении учений, на меня возложено руководство ими и точно установлено время. Затем посылаете меня в Югославию, в это время сроки учений переносятся, и их проводят. Так не делается. Зачем же было направлять меня за рубеж, если ко мне есть претензии? А если хотели проводить учения без меня, почему сразу не назначили другие сроки? Теперь по существу. Не знаю, какими данными располагаете. Я служил честно, нигде никогда никого не настраивал против партии и руководства. Наоборот, делал все, чтобы сплотить армию вокруг партии. Конечно, в армии есть недостатки, упущения, но не я это породил, напротив, старался скорее устранить их. Если есть ко мне конкретные замечания, готов выслушать, принять к сведению и исправить.

Слово взял Брежнев. Он очень сильно критиковал Жукова. На этот раз выступал уверенно, категорично, даже с апломбом, и совсем не был похож на того Брежнева, который совсем недавно, в июне, быстро присмирел и спасовал перед «антипартийной группой».

Жуков молча смотрел на выступавших. Кириченко резко говорил о том, что Жуков плохо относится к командующим, слабо руководит округами, отрывает их от партийных организаций. Затем выступил Малиновский, сказавший, что Жуков не занимается Генеральным штабом, ударился в большую политику, практически запустил дела и не справляется с обязанностями министра, а значит, не оправдывает оказанного ему как члену Президиума доверия. Так же остро выступили против Жукова Козлов, Фурцева.

Мухитдинов, по его словам, тоже взял слово и отметил, что по должности ему иногда приходилось участвовать в заседаниях Военного совета Среднеазиатского округа. Заметно начало положительных перемен, но, конечно, много еще недостатков, в частности, невысок уровень политической работы среди солдат и офицеров, есть факты нарушения уставов, особенно по караульной службе, а это опасно. Недавно пограничники задержали нескольких нарушителей государственной границы. Среди офицеров выявляются случаи хулиганства, рукоприкладства. Правда, эти недостатки вскрываются, по ним принимаются меры.

Отрыв военных от партийных организаций действительно существовал. Но положение улучшается. Военные начали чаще посещать горкомы, обкомы, ЦК. Немало представителей армии избрано в местные партийные, советские органы. Товарищ Жуков недавно проездом из Индии останавливался в Ташкенте, общался с населением.

Хрущев слушал, не поднимая глаз, опираясь на локти и обхватив голову руками. Кириченко перебил Мухитдинова:

— Ты говори по существу!

Мухитдинов ответил, что говорил по существу, высказал свое мнение.

Хрущев поднял голову.

— Вы кончили говорить?

— Да. — И сел.

После Мухитдинова выступали Аристов, Суслов, затем дали слово Жукову. Он сказал:

— Да, товарищи, я понимаю обстановку. Не могу сейчас спорить с каждым выступающим, но в целом видна направленность: речь идет об оргвыводах в отношении меня. Еще раз повторяю: я честный человек, работаю искренно, очень хочется после Сталина добиться перелома в лучшую сторону во всех сферах, в том числе в армии. Кто-то говорил здесь о ее слабости перед возможным врагом. Я это отметаю! Наша армия в состоянии дать отпор любому противнику, ответить на любую провокацию!

Хрущев. Вы, товарищ Жуков, видимо, переоценили свои заслуги в очищении правительства и ЦК от нечистоплотных деятелей. А ведь это сделал весь состав руководства. Зачем противопоставляете себя ему? Вас уже однажды упрекали в бонапартизме, а вы снова проявляете те же замашки.

Жуков. Этого никогда не было и не будет.

Хрущев. Тогда объясните членам Президиума, почему тайно создали специальные формирования особых войск? С целью захвата власти?

Жуков. Никаких специальных формирований не создавал и о таких целях не помышлял. Это клевета!

Хрущев вынул из папки бумагу и зачитал. Из текста явствовало, что в армии созданы тайные диверсионные формирования для захвата власти в стране. Описывалось, как туда отбирали людей, совершенно секретно вели их обучение. Эти люди были вооружены всем необходимым для осуществления диверсий и переворота, с последующим уничтожением нежелательных элементов.

Жуков. Это не тайные диверсионные группы, а просто обычные формирования, созданные, кстати, по примеру американских, где в структуре армии имеются военные подразделения со специально обученным личным составом для ведения разведки и уничтожения ракетных установок. Вот и мне наши специалисты предложили создать такую группу для действий против вражеских ракетных войск.

— Большая эта группа?

— Меньше дивизии.

— А вы докладывали ЦК о создании такой специальной дивизии?

— Нет. Но не думал, что этому может быть придано такое значение. Это обычное в армейской жизни повышение боевой готовности.

Хрущев. А вот мы имеем другие подробные данные. Ведь их же обучали, тренировали в Москве, и, очевидно, они хорошо ориентируются внутри Кремля — в коридорах, кабинетах и так далее.

Жуков. Ничего подобного тому, что вы говорите, нет. Признаю только, что прежде чем создавать эти группы, лучше было бы посоветоваться.

Тут большинство присутствовавших обрушились на него.

Брежнев. После таких действий товарища Жукова какое может быть к нему доверие? Как можно теперь работать с ним, к тому же в высшем звене партии и государства? Его надо освободить от обязанностей министра обороны и члена Президиума ЦК.

Голоса. Правильно! Правильно!

Жуков сидел молча.

Хрущев. Нет других предложений?

Голоса. Нет! Нет!

Хрущев. У вас, товарищ Жуков, есть что сказать?

Жуков. Нет, Никита Сергеевич.

Хрущев. Тогда давайте так: товарищи Суслов и Брежнев, подготовьте необходимую информацию и проект решения. Есть предложение завтра созвать Пленум ЦК. Вы, товарищ Жуков, будете иметь полную возможность рассказать обо всем членам ЦК. Согласны?

Жуков. Согласен.

Хрущев. Тогда вы свободны. Ведь только что прилетели, отдыхайте. Завтра встретимся на Пленуме.

Жуков. Во сколько?

Суслов. В 11 часов, в Свердловском зале.

Жуков вышел. Хрущев предложил сделать десятиминутный перерыв. Кто курил, кто пил чай. Затем вновь собрались.

Хрущев (показывая папку). Вот материалы о поведении Жукова за рубежом. Это недостойно: рисуется, позер, огромное самомнение. Будто он в Советском Союзе один, это он победил Германию, выиграл войну. Это опасно. Вот подробная информация о его спецдивизии, готовой совершить переворот и захватить власть. Нужно уже сейчас установить наблюдение за его домом и телефоном — с кем общается, о чем говорит. Товарищ Брежнев, займитесь этим, поручите Серову и кому еще положено.

Брежнев. Хорошо, Никита Сергеевич.

Хрущев. Вот здесь донесения о его похождениях во всех странах, куда выезжал. Желающие могут ознакомиться. Окончательное мнение, видимо, будет такое: Жукова вывести из состава Президиума и снять с должности министра обороны. Докладчиком давайте утвердим товарища Суслова. Нет возражений?

— Нет.

Хрущев напомнил:

— Тогда, Михаил Андреевич, готовьте с Брежневым доклад и проект решения… Теперь о министре. Кого назначим? Быть может, товарища Малиновского? Он опытный военачальник, специалист, хорошо отличился на фронтах. Согласны? (Все «за».) Об этом тоже сообщим на Пленуме. Товарищ Суслов, явка будет обеспечена?

— Да, почти все уже собрались.

— Проверьте еще раз.

Из стенографического отчета октябрьского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС.

Н. С. Хрущев. Товарищи! Мне никогда не приходилось выступать против товарища Жукова. Конечно, я видел и некоторые отрицательные черты и многое делал, чтобы помочь ему преодолеть их. Только недавно на московском активе военных работников первый раз я выступил против него и вот выступаю сегодня. Причем то, что я думаю и знаю о товарище Жукове, я говорю открыто. Повторяю, что раньше никогда и нигде я не выступал против него. Правда, Сталин как-то приписал мне такую глупую мысль, что когда-то во время войны якобы я рассказал ему, Сталину, что Жуков, приезжая на фронт, берет землю, нюхает ее и определяет, можно наступать или нет. Когда я услышал об этом, то прямо сказал товарищу Сталину, что никогда такими глупостями Жуков не занимался, а я тем более не мог этого сказать. Возможно, что Сталин сам это выдумал. Товарищи Булганин и Микоян знают, что он об этом несколько раз говорил.

Голоса из президиума. Правильно, правильно.

Хрущев. Когда товарищ Жуков был в опале, то, казалось бы, почему мне не выступить против него, если его бьют, то почему и мне не лягнуть? Но я никогда не делал этого, так как считал, что в отношении товарища Жукова поступали тогда неправильно и это было бы противоречием моему пониманию оценки товарища Жукова…

Как военный — я и теперь так думаю — он показал себя достойно и должен сохраниться. Но как политический деятель товарищ Жуков оказался просто банкротом. И не только банкротом, а даже страшным человеком…

И докладчик, и все выступавшие на Пленуме товарищи, как члены ЦК, так и не члены ЦК, как гражданские, так и военные коммунисты правильно говорили, что Вооруженные Силы — это могучий страж безопасности нашей страны. После смерти Сталина наша страна выдержала большой экзамен. Если говорить о Центральном Комитете нашей партии, то он провел огромную работу, и его авторитет, как органа коллективного руководства, еще более возрос. Партия раскритиковала культ личности Сталина, раскритиковала Сталина за то, что он за последний период своей деятельности допустил много грубейших извращений. Перед ним дрожали, но в смысле незыблемости советского строя, нашей страны в народе говорили, что мы стоим за Сталиным, как за каменной горой. Это была суть всей его жизни. И Сталин перед смертью частенько говорил: вот умру, а вы как слепцы, вас как котят передушат, и вы не почувствуете врагов.

Но вот кончилась жизнь Сталина. Четыре с половиной года мы живем без Сталина. И наша страна, наша партия не стали за это время слабее. Наоборот, и страна, и партия еще более окрепли, набрали новую силу. Мы провели ХХ съезд партии, который явился проявлением ленинской мудрости и который принял такие решения, которые признаются как исключительно правильные и своевременные всеми коммунистическими партиями всех стран — и социалистических, и капиталистических. Враги пытались нас критиковать, но и они все же вынуждены были признать, что решения ХХ съезда КПСС являются действительно мобилизующими решениями, сильнейшим оружием, которое дано теперь в руки коммунистических и прогрессивных рабочих партий.

Посмотрим на изменения, происшедшие за это время в жизни нашей страны. Если раньше наше сельское хозяйство длительное время топталось на месте, было разорено, то теперь оно находится на крутом подъеме…

На хорошем подъеме находится и наша промышленность…

Больших успехов добился Советский Союз и в области развития культуры, науки. Ведь мы буквально ошеломили наших врагов, запустив искусственный спутник Земли. Американские и другие зарубежные газеты очень много пишут об этом, комментируют это событие огромного исторического значения. Буквально на днях одна американская газета писала, что вот, мол, русские запустили свой спутник Земли и этот спутник летает над миром, лукаво смотрит сверху на Америку и улыбается…

Кириченко. Издеваясь над Вашингтоном.

Хрущев. …И вот в этих условиях нам приходится на Пленуме ЦК КПСС рассматривать вопрос об ошибках, о неправильной линии товарища Жукова, которую он проводил, будучи министром обороны Советского Союза. Дорогой Георгий Константинович! Вот ты мне звонил в субботу, мы целый час с тобой по телефону говорили. «Ты лишаешься лучшего друга», — сказал мне товарищ Жуков. Но, товарищ дорогой, не обо мне ведь персонально идет речь. И дело здесь не в личных отношениях, а гораздо серьезнее и глубже. А ты все пытаешься свести к личным отношениям с тем или иным товарищем. И ко многим вопросам ты подходил именно с личной точки зрения, забывая, на какой пост тебя поставила партия. Когда личное становится выше партийного, общественного долга, это для государственного, партийного деятеля уже трагедия…

Когда развяжешь всю цепочку фактов, характеризующих поведение товарища Жукова, понимание им принципов партийности, просто неприятно и страшно становится. Венцом всего этого является его заявление: если будет нужно, я к армии, к народу обращусь, и они меня поддержат! Причем он говорил это к тому, что он, Жуков, может когда-то обратиться с призывом к армии, к народу помимо Центрального Комитета партии, помимо правительства. Разве это заявление партийного руководителя? Родион Яковлевич Малиновский мне сказал, что его как удар грома ошеломило такое заявление товарища Жукова. И вот когда мы сказали товарищу Жукову об этом, он нам ответил:

— Верно, я говорил так на собраниях. Но что же здесь такого? Я правильно говорил, я с антипартийной группировкой боролся!

А что в этом правильного, товарищ Жуков? Ведь и теперь ты мог бы обратиться к армии, к народу и сказать, что вот, мол, антипартийная группировка осуждает меня. Разве позволительны такие заявления партийному руководителю, стремление обратиться к армии и народу через голову Центрального Комитета? Я, мол, как Господь Бог, я Жуков, я сказал, значит, это и есть правда. А какая это правда? Любой произвол мог изображаться как правда товарища Жукова. А это — страшное дело, товарищи…

Товарищи, Вооруженные Силы — это очень важный и сложный инструмент нашей партии, нашего государства, это ответственный инструмент нашей политики. Поэтому такой инструмент должен быть не в руках одного лица, пусть самого уважаемого и доверенного, а в руках партии. Мы сперва вам доверили, товарищ Жуков, Вооруженные Силы страны, а сейчас убедились, что вы этого доверия партии не оправдали.

Партия должна иметь самую тесную, органическую связь по многим каналам с массами, в том числе и с армейскими коммунистами. А в армии и на флоте имеется сейчас 700 тысяч коммунистов. Как можно этих членов партии оторвать от партии, поставить в полную зависимость от военного командования, чтобы связь партии с этими коммунистами зависела только от желания министра обороны. А фактически ведь так складывались обстоятельства. Нельзя допускать такого положения. Надо, товарищи, решительно вытравить это.

Товарищ Жуков любит говорить, что в любом деле военные коммунисты поддержат Центральный Комитет партии. Никто не сомневается в том, что военные коммунисты поддержат Центральный Комитет партии, но если они будут поддерживать ЦК партии только по призыву, по приказу министра обороны, то тогда плохое положение будет у Центрального Комитета партии. Если Центральный Комитет партии позволил бы, чтобы коммунисты поддерживали Центральный Комитет только по приказу министра или его заместителей, то это означало бы смерть партийному руководству. Тогда все бы пошло по-другому. Мы должны полным голосом сказать о том, что должна была быть повседневная связь партии с военными работниками, с военными коммунистами, потому что они, коммунисты, посланы на военную работу партией. Армейские коммунисты всегда являлись и являются посланцами нашей партии, Центрального Комитета партии в армии, и они, конечно, всегда должны иметь самую тесную и крепкую связь с Центральным Комитетом партии, поддерживать и проводить политику партии, политику Центрального Комитета. В этом, товарищи, главное. (Аплодисменты.).

…Беда Жукова в том, что он очень самонадеянный человек. Когда его избрали в Президиум ЦК, он по всем вопросам стал давать советы и наставления, просто иной раз неприлично слушать. Ты узнай сначала суть дела, дай другим высказаться, а потом советуй. А он частенько сам как следует не разберется в вопросе, а уже пишет резолюцию. Нельзя же так, товарищи. Мы, руководители, будь то министр обороны или секретарь ЦК партии, как и другие руководители, мы охватываем своим руководством всю жизненную деятельность нашей страны. Поэтому мы слушаем все и по всем вопросам должны принимать решения: по ракетам, по запуску спутника, по сельскому хозяйству, по промышленности, по народному образованию, по медицине и даже по абортам. Это ведь тоже, товарищи, жизненный вопрос. И что же, по абортам вы тоже будете давать конкретные указания? Ведь это было бы смешно…

…Товарищи! Всех, очевидно, волнует вопрос, что теперь будет с единоначалием? Думаю, товарищи, что единоначалие в армии должно и дальше еще больше укрепляться, но оно должно укрепляться на основе развития самосознания бойцов, офицеров, командиров, чтобы они это единоначалие укрепляли сознательно, а не при помощи страха. Если ты не будешь меня слушать, я, мол, с тебя погоны сниму, лампасы сорву. Такое понимание ничего общего не имеет с политикой нашей партии. Укрепляя единоначалие в армии, мы должны в то же самое время развивать и самокритику. Она обязательно должна быть у армейских коммунистов, должен быть правильно решен вопрос критики и самокритики в армейских парторганизациях, потому что, если мы ее не будем иметь, если в армейских партийных организациях будет исключена должная критика и самокритика, это значит взять под защиту самодура.

Вот товарищ Жуков — он логичный человек. Контр-адмирала, который выстрелил в матроса и которого хотели судить, он взял под свою защиту, снизил его в звании, дал ему пенсию в 1500 рублей и сказал — иди. Но разве это коммунистический подход? Товарищ Жуков, что вы этим хотели сказать?

Жуков. Никита Сергеевич, это не совсем правильно, это надо разобрать, я к этому делу не имею отношения.

Хрущев. Товарищ Жуков, говорят, что в прошлом году или за этот год самодурами-командирами самочинно было убито семь солдат?

Голос. В Московском округе.

Хрущев. И Центральному Комитету партии об этом, между прочим, не было доложено, мы узнали это только после недавнего актива. Должно ли это насторожить министра обороны, заставить его обратить внимание на тот факт, почему это командиры стреляют в своих солдат? Конечно, должно. Ведь одно время у нас не было смертной казни даже для убийц, а здесь командиры солдат расстреливают. Если дать такое право, что командир должен добиваться повиновения своих подчиненных путем принуждения, вплоть до применения огнестрельного оружия, то каждый самодур может свести свои счеты с любым неугодным ему человеком… А вас, товарищ Жуков, это не беспокоит, потому что такое положение вытекает из вашей политики, которую вы проводите. Партия не может мириться с такими явлениями. И чтобы не допускать их, партийная работа должна всегда быть на высоком уровне…

Вспомните, товарищи, Гражданскую войну, когда только что созданная Красная Армия громила всех врагов Советской власти. Какое там было единоначалие, какая была тогда у нас армия с точки зрения сплоченности, каков был уровень наших красноармейцев? В сравнении с сегодняшним днем, когда Советскому государству исполняется 40 лет, все это было тогда в младенческом состоянии. И эта армия, в которой не было единоначалия, разбила офицерские части, разбила Колчака, Врангеля и прочих генералов и адмиралов, разбила вооруженные до зубов войска интервентов и вышвырнула их вон с нашей советской земли.

Чем же побеждала тогда Красная Армия, чем громила она всех своих врагов? О товарище Буденном Семене Михайловиче — нашем народном герое, когда он разгромил Мамонтова под Воронежем, — белогвардейцы писали, что Буденный — это генерал, перешедший на сторону красных. Они не могли допустить мысли, что бывший фельдфебель старой армии мог их разбить.

Буденный. Старший унтер-офицер царской армии.

Хрущев. Извините, Семен Михайлович, что я неточно назвал тот чин, который был у вас в царской армии. Но дело не в этом. Враги не могли допустить мысли, что красные войска под командованием старшего унтер-офицера громят армии генерала Мамонтова, Шкуро и всяких там шкурников. Чем же била своих врагов Красная Армия? Тем, что моральная сила народа была на стороне Ленина, на стороне нашей партии, а это главный залог победы, товарищи. (Аплодисменты.).

…Но не могу не сказать и о следующем. Сам я не слышал, но мне говорят, что товарищ Жуков не раз заявлял: «Я за время войны не имел ни одного поражения». Ну, товарищи, а кто же имел поражения, как же мог быть без поражения маршал, который был начальником Генерального штаба всей нашей армии, когда началась война и наша армия откатывалась к Москве, к Сталинграду? А товарищ Жуков говорит, что поражений он не имел. Кто же тогда их имел?

…Мы члены партии и должны брать на себя и неудачи, и удачи. Мы берем ответственность и за то, что отступали, берем и славу того, что разбили после этих отступлений врага. А ты хочешь только красоваться на белом коне на фоне Бранденбургских ворот. Но ты, мил человек, покрасуйся и на фоне развалин наших городов и селений, разрушенных фашистскими захватчиками. Наши войска, сражаясь с врагом, вынуждены были отступать, нести потери. Отступали они и под твоим командованием. Конечно, не только под твоим, но и под командованием других генералов, маршалов. Но нельзя так делать — славу брать себе, а всякие поражения, неудачи приписывать другим. Это недобросовестно, нечестно, не по-партийному.

Конечно, у нас были крупные ошибки во время Отечественной войны. Одной из таких ошибок было то, что Павлов, этот малограмотный человек, пьянчужка, командовал Белорусским фронтом. Теперь мы реабилитировали его в политическом отношении. Уверен, что врагом он не был, но и умным тоже никогда не был. А в результате того, что этот человек был поставлен на такой ответственный пост, мы понесли очень крупное поражение.

Мы должны правильно оценивать действия наших войск и, следовательно, действия нашего командного состава с тем, чтобы верно и по заслугам оценить каждого, а главное, чтобы в результате делового анализа выявить как сильные, так и слабые наши стороны, которые сложились в ходе войны. И нельзя ошибки, которые были тогда допущены, сваливать на кого-то одного.

Ошибки были и у таких хороших генералов, как товарищ Жуков, у которого много достоинств, но имелись и большие недостатки…

…Я уже говорил о том, как разрабатывались планы Сталинградской операции. Помню, как-то на Воронежском фронте мы беседовали с товарищем Кузнецовым Ф. Ф. о Сталинградской битве. Он мне и говорит: «Замечательная была операция! Сталин очень хорошо разработал Сталинградскую операцию». По простоте душевной я ему и говорю: «Не Сталин. Убежден в том, что разработка планов Сталинградской операции шла коллективно. Много было предложений от командующих фронтами. Генеральный штаб, и это вполне закономерно, обобщил все предложения, выбрал все лучшее, разработал единую операцию, которая была проведена блестяще»…

…Товарищ Жуков был командующим 1-м Украинским фронтом. Я был членом Военного совета этого фронта и какое-то время работал с Жуковым. Так как во время войны мне приходилось мало быть на фронтах вместе с товарищем Жуковым, то я не собираюсь давать ему характеристику, как командующему.

Мы знаем товарища Жукова как хорошего генерала и хорошего солдата, ценили его и сейчас отдаем ему должное. Но это не значит, что другие генералы и маршалы все делали только то, что Жуков скажет. В прошлую войну мне приходилось вместе работать со многими генералами, ныне маршалами, будучи членом Военного совета, на фронтах, где командующими были товарищи Кирпонос, Тимошенко, Гордов, Еременко, Малиновский, Ватутин и какое-то время работал вместе с Жуковым. И я могу сказать, что многие маршалы и генералы могут поспорить с товарищем Жуковым по своим военным знаниям и умению управлять войсками, организовывать их. Я, например, хорошо знаю товарища Малиновского, буквально с первых дней войны и до окончательного разгрома немецких войск. И я восхищался его умением организовать работу штаба, умением ориентироваться в обстановке, находить правильные решения, умением командовать войсками. Я не буду называть имена других достойных наших маршалов и генералов.

Поэтому нельзя сейчас поднимать одного, к примеру, товарища Жукова, который явно проявляет в этом отношении слабость и тянет за собой товарища Василевского, и принижать других…

…В своем выступлении товарищ Жуков спрашивал: что случилось, почему неожиданно поставлен этот вопрос? Здесь товарищи хорошо объяснили, что случилось. Я скажу, как возник этот вопрос. В какое-то время члены ЦК и члены Президиума обменивались мнениями и задавали друг другу примерно такие вопросы:

— Как вы, товарищ Хрущев, смотрите на Жукова?

— А что?

— Просто так спрашиваю.

— Жуков хороший товарищ, — отвечаю.

— Ну хорошо, очень хорошо.

Прошло время, другой товарищ спрашивает:

— Товарищ Хрущев, как вы считаете Жукова?

Эти вопросы заставляют думать: чем объяснить, что товарищи о Жукове спрашивают? Эти вопросы возникали потому, что начали побаиваться Жукова, беспокоиться, уже запахло нехорошо вокруг Жукова.

Жуков. Это — нашептывание.

Хрущев. Товарищ Жуков! Может быть, вы думаете, что это английская разведка доносила? Он считает, что вроде мы вдвоем деремся — Хрущев и Жуков. Но так понимать — это значит не разбираться в самых элементарных вещах, это же просто примитивные рассуждения. Разве эти товарищи, которые здесь присутствуют, захотели бы двое суток сидеть и слушать перебранку двух хотя бы и уважаемых товарищей? Они бы сказали, перестаньте нам головы морочить, и мы замолчали бы.

Поведение Жукова всех беспокоило — маршалов, генералов, членов ЦК. Вы слышали, что они говорят. Они говорят о политических ошибках товарища Жукова, говорят с сознанием чувства ответственности за партию. Вот почему мы рассматриваем этот вопрос…

…Теперь я остановлюсь на одном вопросе, о котором здесь говорили, но я также хочу подробно о нем рассказать, так как он имеет принципиальное значение. На Президиуме ЦК мы обсуждали вопрос о капиталовложениях в атомную промышленность. Это было еще при жизни Завенягина, которого мы все знаем как хорошего товарища. При обсуждении, естественно, как всегда, министры хотят получить побольше денег. Товарищ Жуков тоже требовал больше, но мы ему всего не дали. Здесь присутствует много министров, они знают, как всегда упорно добиваются капиталовложений, как они могут мобилизовать побочные силы в поддержку своих предложений. Ну что же, на это обижаться не стоит. Правда, товарищ Устинов?

Устинов. Так и должны делать.

Хрущев. А мы должны смотреть и не хлопать ушами. Дело не в том, что Жуков требовал больше денег, а как требовал. Берет слово Жуков и держит речь. Должен признаться, что я несколько дней ходил под впечатлением его речи. Он произнес совершенно недопустимую пораженческую речь. На заседании были члены Госплана, присутствовало много работников не членов Президиума ЦК. Жуков стал доказывать, какое соотношение сил СССР и США, и говорит: я как министр обороны заявляю, что если так дальше будет продолжаться и не будет изменено положение, то нас США могут разбить и разобьют. Скажи, товарищ Жуков, говорил ты это?

Жуков. Сказал, но немножко не так.

Хрущев. Может быть, тон другой, но, по существу, так было сказано. Тогда я тихо говорю товарищу Жукову: ты министр обороны, нельзя так, пытался его одергивать. Товарищ Конев тогда присутствовал, кажется, и товарищ Соколовский был, они знают. Потом я громче сказал товарищу Жукову: нельзя так говорить. Как же это так? Выходит, на сороковом году революции мы живем милостью американцев? А как же мы в первые дни революции разбили 14 государств? Зачем нужны такие заявления? Затем, чтобы вырвать деньги.

Товарищ Жуков, разве это речь министра обороны, члена Президиума ЦК или члена ЦК? Тебя за одно это выступление, за такое неправильное поведение надо было строго наказать.

Или возьмем другой вопрос. Здесь присутствует товарищ Зорин — заместитель министра иностранных дел. Он по поручению правительства вел переговоры в Лондоне по вопросам разоружения. Он знает, что американцы внесли свои наглые, совершенно неприемлемые предложения. В этих предложениях фигурировало и предложение Эйзенхауэра открыть советское небо для облета американскими самолетами.

Обмениваясь мнениями между собой, мы говорили: американцы знают, что этого предложения мы не примем, поэтому они выдвигают свои предложения о воздушной инспекции.

Товарищ Жуков написал записку в Центральный Комитет партии о том, что надо принять предложение Эйзенхауэра. Товарищ Ворошилов и другие товарищи выступили с горячим протестом против предложения Жукова, сказали, что этого делать нельзя. Булганин и Микоян еще до заседания рассуждали так: если мы примем, то американцы откажутся от своего предложения, и эти рассуждения товарищ Жуков, видимо, понял, что они вроде поддерживают его. Но когда стали обсуждать вопрос, то Булганин и Микоян тоже высказались против предложения Жукова. Но главное состоит в том, какую речь произнес тогда Жуков! Он говорил примерно следующее: нам надо принять, нам выгодно принять предложения американцев, нужно разведать их объекты с тем, чтобы нанести удар и т. д. Мы сказали тогда Жукову: как же это можно пойти на такое соглашение? Ни в коем случае нельзя. Я и сейчас хочу сказать, что мы никогда не должны согласиться с тем, чтобы пустить американцев контролировать наши атомные заводы, наши другие заводы. Им инспекция нужна только для того, чтобы разведать и потом начать войну против нас. Если в этом вопросе кто пойдет на уступки американцам, то это будет граничить с изменой.

Голоса. Правильно.

Хрущев. Как же министр обороны мог такие вещи нам предлагать, чтобы мы приняли предложение американцев? Товарищ Жуков, своим выступлением вы растоптали честь нашей страны и нашей армии, которая, как вы утверждали, будто бы не может сопротивляться американцам. А теперь вы хотите быть Георгием-победоносцем. Разве может так поступать настоящий коммунист? Так конъюнктурно нельзя выступать только для того, чтобы побольше вырвать денег для министерства. И он буквально вырывал деньги. А что из этого получилось? Вот кончается год, а он 2 милларда 200 миллионов рублей не может использовать. Когда обсуждали проект бюджета в Госплане и Министерстве финансов, Жуков требовал, и там пошли навстречу, выделили. Теперь же оказывается, что больше двух миллиардов остается неиспользованными. Это же рвачество.

Теперь относительно Комитета государственной безопасности. Жуков заявил Серову: «Не верь Хрущеву, я ему не говорил, что тебя надо снять». Спрашивается: почему я стал бы врать Серову? Что я буду заискивать перед ним? Я Первый секретарь ЦК, а Серов — председатель Комитета государственной безопасности, он подчинен ЦК и должен делать то, что ЦК указывает, и делать не потому, что я нравлюсь или не нравлюсь, а по долгу службы, потому что так поручил Центральный Комитет партии. Товарищ Жуков хотел, чтобы все было при Министерстве обороны — и Комитет государственной безопасности, и Министерство внутренних дел. А где место Центрального Комитета? Если Жукову все отдать, то через месяц он сказал бы: «И ЦК должен быть при Министерстве обороны, уж я буду вас защищать»…

…Относительно школы диверсантов. На последнем заседании Президиума ЦК мы спрашивали товарища Жукова об этой школе. Товарищ Малиновский и другие объяснили, что в военных округах разведывательные роты и сейчас существуют, а Центральную разведывательную школу начали организовывать дополнительно, и, главное, без ведома ЦК партии. Надо сказать, что об организации этой школы знали только Жуков и Штеменко. Думаю, что не случайно Жуков опять возвратил Штеменко в разведывательное управление. Очевидно, Штеменко ему нужен был для темных дел. Ведь известно, что Штеменко был информатором у Берии — об этом многие знают, и за это его сняли с работы начальника управления.

Возникает вопрос: если у Жукова родилась идея организовать такую школу, то почему в ЦК не скажешь? Мы бы обсудили и помогли это лучше сделать. Но он решил: нет. Мы сами это сделаем: я — Жуков, Штеменко и Мамсуров. А Мамсуров оказался не Жуковым и не Штеменко, а настоящим членом партии, он пришел в ЦК и сказал: не понимаю в чем дело, получаю такое важное назначение и без утверждения в ЦК. Непонятно, говорит он, почему об этом назначении должен знать только министр обороны. Вы знаете что-нибудь об этой школе? Мы ему говорим: мы тоже первый раз от вас слышим. Можете себе представить, какое это впечатление производит на человека.

Неизвестно, зачем нужно было собирать этих диверсантов без ведома ЦК. Разве это мыслимое дело? И это делает министр обороны с его характером. Ведь у Берии тоже была диверсионная группа, и перед тем, как его арестовали, Берия вызвал группу своих головорезов. Они были в Москве, и если бы его не разоблачили, то неизвестно, чьи головы полетели бы.

Товарищ Жуков, ты скажешь, что это — большое воображение. Да, у меня такое воображение.

Голоса. Правильно.

Хрущев. …Следует также сказать и о том, что товарищ Жуков плохо относится к новой технике, плохо понимает ее.

В августе перед моим уходом в отпуск и других товарищей мы провели заседание Президиума ЦК, на котором приняли решение о поставках Советской Армии основных видов боевой техники. Предложения по этому вопросу были внесены товарищем Жуковым, и мы приняли их. А потом мы вернулись к этому вопросу, потому что предложения были плохие. Если бы вы, товарищ Жуков, хорошо понимали эти вопросы, то разве внесли бы такие предложения? Что это за предложения? Там записано, сколько для армии нужно авиационной и другой техники, сколько процентов бомбардировщиков, какой должен быть процент истребителей и других самолетов. При этом планируются главным образом поставки устаревших средств вооружения.

Голос. И на долгий период времени…

Хрущев. В век атомной энергии, в век реактивной техники, в век такого высокого расцвета науки надо думать об использовании всех новейших достижений науки и техники в военном деле. Никакой дурак сейчас в штыки сходиться не будет. Надо иметь в виду, что в будущей войне наш возможный главный враг — это Соединенные Штаты Америки. Они очень расчетливы, не будут устилать трупами своих солдат нашу землю, а будут пользоваться главным образом стратегическими средствами ведения войны. Они эти средства уже имеют и будут иметь в будущем еще больше.

Наша ракетная техника буквально потрясла американцев. Они сон потеряли. Как это так получилось, рассуждают американцы, мы русских считали лапотниками, а они первые запустили баллистическую ракету, первые запустили спутник Земли. И они делают из этих фактов выводы, все мобилизуют для того, чтобы создать такие же баллистические ракеты. А товарища Жукова больше занимает вопрос, как его рисуют на белом коне, как создается кинокартина, как редактируется дикторский текст к этой картине. Не лучше ли было бы министру обороны товарищу Жукову заняться вопросами обороны, а не чепухой, которой вы занимаетесь!

Голос с места. Правильно.

Хрущев. Я хочу сказать свое мнение по итогам обсуждения этого вопроса. Я, как член Центрального Комитета партии, исключительно доволен тем, что Пленум Центрального Комитета понимает серьезность этого вопроса, правильно подходит к его решению и выражает полное единодушие.

Обсуждение показывает, что все члены ЦК и не члены ЦК, которые здесь присутствуют, в том числе и командующие округами, имеют правильное понимание этого вопроса, который обсуждается на настоящем Пленуме ЦК.

Голоса с мест. Правильно.

Хрущев. Многим товарищам хотелось бы высказаться, но не всем им представилась такая возможность. Но я думаю, что мы свое единодушие покажем также голосованием, покажем, что людям, которые нарушают партийные нормы и принципы, надо давать по рукам! (Аплодисменты.).

Все выступающие вносили предложение о том, чтобы вывести товарища Жукова из состава Президиума ЦК и из членов ЦК. Я также считаю, что это правильное предложение.

Товарищ Жуков уже не молодой человек, и он мог бы по-другому кончать свою деятельность. Я говорю «кончать», учитывая его возраст. Мне тоже скоро будет 64 года, а Жукову — 61. По возрасту мы люди, которые, как говорят, едут с ярмарки, а не на ярмарку. Поэтому товарищу Жукову надо было бы подумать, чтобы время, когда едешь с ярмарки, мог провести получше, чтобы деятельность твоя была примером для нашего подрастающего поколения…

Председательствующий тов. Хрущев. Есть предложение закончить прения. Выступило 27 товарищей, записалось 80. Возражений нет?

Голоса. Нет.

Председательствующий тов. Хрущев. Товарищ Суслов просит освободить его от заключительного слова.

Голоса. Удовлетворить просьбу.

Председательствующий тов. Хрущев. Есть такое предложение: сейчас решить вопрос о выводе из состава членов Президиума ЦК КПСС и из состава членов ЦК товарища Жукова. Давайте этот вопрос решим, а потом будем говорить о резолюции. Нет возражений? Нет.

Как будем голосовать — вместе о выводе из членов Президиума ЦК и из членов ЦК или раздельно?

Голоса. Давайте раздельно…

Решение принималось открытым голосованием. Раздельно голосовали: члены ЦК, кандидаты в члены ЦК, члены Центральной Ревизионной Комиссии, приглашенные. Все единогласно проголосовали за вывод Г. К. Жукова из состава Президиума ЦК, а затем и членов ЦК.