Княгиня Ольга.

* * *

С переходом власти в руки Святослава Ольга как будто бы отступает в тень русской истории. Но точно так же и сам Киев в годы княжения ее сына отступает в тень, перестает быть центром происходящих событий. Русская земля в границах державы Игоря и Ольги оказалась мала для грандиозных замыслов Святослава. Князь-воин, он претендовал на большее, видя себя создателем и правителем новой могущественной державы.

О знаменитых походах Святослава мы будем говорить по возможности кратко — лишь в той степени, в какой они отразились в судьбе Ольги. Иными словами, речь пойдет не столько о военных действиях (в которых Ольга, естественно, не принимала никакого участия), сколько об их результатах и последствиях для Руси. А последствия эти оказались далеко не однозначными. Вот еще один парадокс: блестящие победы, одержанные Святославом на поле брани, принесли ему славу великого полководца — но не славу радетеля и защитника своего Отечества. Позднее киевляне будут открыто попрекать его: «Ты, княже, чужой земли ищешь, а своей охабився (то есть пренебрегаешь, брезгуешь. — А.К.)». И Святослав не найдет, что возразить им.

Вершины могущества и славы Святослав достигнет уже после смерти матери. Однако Ольга в полной мере успеет вкусить горечь одержанных им побед. В этом, несомненно, тоже есть своя закономерность.

В X веке война зачастую велась ради самой войны, и мы уже имели случай заметить это на страницах книги. Князь был не только правителем государства, но и вождем дружины — и прежде всего вождем дружины! — и от его доблести и удачливости во многом зависело благосостояние его подданных и всего государства — во всяком случае, именно так смотрели на существо княжеской власти в то время. Единственным же мерилом доблести и удачливости князя служила добыча, захваченная во время сражения или военного похода. Но Ольга не вела войн — а потому княжеская дружина была лишена своего главного занятия, можно сказать, смысла своего существования. То, что ставят в заслугу княгине Ольге историки, совершенно по-другому воспринималось ее современниками.

Конечно, грандиозные успехи Святослава на поле брани стали возможны не только благодаря его военному гению — они имели под собой прочный экономический фундамент, заложенный в годы правления его матери. Мирные отношения с соседями, правильный и систематический сбор дани с покоренных племен, выгодная торговля — то есть все, чем с таким упорством занималась княгиня Ольга, — в конечном счете дали средства, необходимые для ведения успешной войны. Но слишком долгий мир таил в себе и опасность, ибо подрывал основы княжеской власти, — и Ольге пришлось испытать это на себе. Князь нуждался в дружине, но точно так же и дружина нуждалась в князе. Истосковавшиеся по заморским походам, сулившим баснословное обогащение и славу, киевские дружинники должны были всё чаще вспоминать времена Олега и Игоря. Святослав с его рано проявившимися качествами воина и полководца явственно напоминал им своих знаменитых предшественников. Еще и поэтому дружина с готовностью поддержала князя, когда пришло его время взять власть в свои руки. Поддержали его и первейшие киевские воеводы, в том числе и Свенельд, бывший первым воеводой у Игоря и ставший первым у Святослава.

В этом смысле столкновение между матерью и сыном носило глубинный характер и отражало столкновение двух начал, или двух укладов, в становлении древнерусской государственности — собственно государственного, связанного с экономическим, политическим и социальным освоением территории, подвластной киевским князьям, и старого, еще до-государственного, или «варварского», ставящего во главу угла военный набег, разбой и захват добычи. Историки советского времени, отмечая столкновение этих двух укладов во взаимоотношениях Ольги и Святослава, излишне прямолинейно именовали первый «феодальным» или даже «феодально-крепостническим», а второй — «патриархально-рабовладельческим» или «военно-рабовладельческим»{299}, прибегая к терминам совсем иных эпох и явно модернизируя те социально-экономические процессы, которые проходили в древнерусском обществе. Однако суть их наблюдений была верной. Реформы Ольги действительно опередили время, и далеко не все в Киеве готовы были понять и принять их. Что же касается последующей истории Киевского государства, то в ней соединились оба этих начала — ибо Креститель Руси Владимир в равной мере унаследовал политику и отца, и бабки. А это, в свою очередь, предопределило многие особенности нашей первоначальной истории.

Первый известный по летописи поход Святослава датирован 964 годом. Он был направлен в землю вятичей — последнего из восточнославянских племен, остававшегося вне поля зрения киевских князей. Вятичи жили в бассейне реки Оки, притока Волги. Ко времени Святослава они оставались данниками хазар — опять же последними из славян. Но данничество не означало зависимости в нашем понимании этого слова. Более того, оно давало определенные преимущества, ибо выплата дани гарантировала защиту от нападений извне и позволяла существовать более или менее стабильно. Через земли вятичей, по Верхней Волге и Оке, проходил так называемый «серебряный путь», ведший из стран Арабского Востока через Хазарию и Волжскую Болгарию на Русь, а оттуда в Прибалтику и Скандинавию. «Серебряным» он назван потому, что на всем своем протяжении отмечен кладами арабских серебряных монет — дирхемов. Часть монет оседала у вятичей, а также у киевских князей, которые стремились установить свой контроль над ключевыми участками важнейших торговых путей того времени — не только по Днепру, «в Греки», но и по Волге, «в Хазары» и «из Хазар». Вятичи платили дань хазарам тем же серебром — по «щелягу», то есть серебряной монете[202], от «рала» (в данном случае единицы обложения данью). В случае их подчинения Киеву эта дань переходила к киевским князьям. К середине X века, по наблюдениям археологов, серебра на Востоке стало заметно меньше; соответственно, сократился его вывоз на Русь и в западные страны, сократились и доходы князей. Современные историки полагают, что походы Святослава на вятичей, а затем и на хазар имели своей целью в первую очередь увеличение притока серебра в Киев{300} и в этом отношении вполне отвечали государственным интересам Руси.

«И пошел (Святослав. — А.К.) на Оку-реку и на Волгу, — рассказывает под 964 годом летописец, — и встретил вятичей, и спросил их: “Кому дань даете?” Они же отвечали: “Хазарам по щелягу от рала”».

Перед нами классическое описание похода русского князя на еще не подвластную ему территорию. Летописец использует те же обороты речи, что и при описании давних походов Олега на северян и радимичей, данников тех же хазар{301}. Святослав поначалу и в самом деле в точности повторяет приемы ведения войны своих знаменитых предшественников — киевских князей «доольгиной» поры.

Завоевать Вятичскую землю в результате одного похода ему не удалось. Как и Олегу за восемьдесят лет до него, Святославу пришлось столкнуться с хазарами, контролировавшими эту территорию. Так со спора о вятичской дани началась русско-хазарская война — одно из наиболее значимых событий в раннесредневековой истории Восточной Европы.

Противостояние с Хазарией наложило отпечаток на всю русскую историю второй половины IX — большей части X века. Собственно, само возникновение Киевского государства стало результатом высвобождения славянских племен Поднепровья из-под власти Каганата. Однако еще долго после этого правители Хазарского государства смотрели на славян как на своих потенциальных данников и претендовали на их земли[203]. В годы правления Ольги Русь находилась во враждебных отношениях с Хазарией[204], однако война едва ли велась, а если и велась, то носила, так сказать, вялотекущий характер. Святослава такое положение дел устроить не могло. К середине X века Хазарское государство, подвергаемое постоянным нападениям кочевников, заметно ослабло, и киевский князь не преминул воспользоваться этим.

Хазарский поход Святослава оброс в историографии разного рода домыслами, что неудивительно, ибо достоверно известно о нем совсем немного. Из летописи мы знаем, что в 965 году князь нанес удар по наиболее близким к Руси западным провинциям Каганата, расположенным в среднем и нижнем Подонье и на Кубани. «В лето 6473 (965) пошел Святослав на хазар, — рассказывает летописец. — Услышали же [о том] хазары, выступили против с князем своим, каганом, и сошлись на битву. И в битве одолел Святослав хазар, и град их, Белую Вежу, взял, и ясов победил, и касогов».

Белая Вежа, или, по-хазарски, Саркел (то есть «Белый дом»), — крепость в среднем течении Дона, у знаменитой переволоки, соединявшей Дон с Волгой. Крепость была построена еще в IX веке как форпост хазарского могущества на западе и с самого начала была направлена против руссов. Именно здесь, у стен Белой Вежи, были разбиты главные силы хазар — армия самого кагана. Затем Святослав двинулся вниз по Дону и вдоль побережья Азовского моря, к хазарской Тьмуторокани, которая, возможно, и была главной целью его похода. Руссам пришлось сразиться с союзниками хазар — ясами (аланами) и касогами. И снова победа Святослава оказалась безоговорочной.

Разгром Каганата был довершен тогдашними союзниками Святослава — кочевниками огузами (или торками, как их называли на Руси), занимавшими обширные области по северному и северо-восточному побережью Каспия и Волге, а также, возможно, и печенегами. Об этом сообщают мусульманские писатели того времени. По их сведениям, в том же 965 году на страну хазар — вероятно, восточные провинции Каганата — напали «тюрки», которые и подвергли их опустошению{302}.[205].

В следующем, 966 году Святослав совершил новый поход на Оку, в землю вятичей. На этот раз их судьба была решена. «Святослав победил вятичей и дань на них возложил», — констатирует летописец.

Так Хазарии был нанесен сокрушительный удар, в конечном счете оказавшийся смертельным. Агония Каганата продолжалась еще несколько лет. В 968-м или в начале 969 года — когда сам Святослав воевал на Дунае — на Хазарию обрушился новый удар неведомо откуда взявшейся русской рати. На этот раз руссы — вероятно, в союзе с теми же торками — смерчем прошли по всей территории Каганата — от старой столицы Самандара (в нынешнем Дагестане) до Итиля в устье Волги. Города были уничтожены, земли разорены, виноградники вырублены, население частью разбежалось, частью было уведено в плен. Нападению руссов подверглись также Волжская Болгария и земли соседних с болгарами буртасов. «…И пришли руссы… и погубили всё, что было творением Аллаха, по реке Итиль (Волге. — А.К.) из хазар, булгар и буртасов, и овладели ими», — писал арабский географ Ибн Хаукаль, в том же 968/69 году посетивший прикаспийские области, разоренные руссами, и своими глазами видевший следы страшных разрушений, оставленные ими{303}. Ни Самандар, ни Итиль уже не смогли возродиться, хотя жители и попытались вернуться на пепелища. Вскоре в Хазарию вступили войска соседнего Хорезма, а оставшиеся жители приняли ислам. Хазарский каганат как государство перестал существовать.

Разгром Хазарии, векового противника Руси, — одно из главных свершений князя Святослава, которое безусловно ставят ему в заслугу отечественные историки. Однако, говоря об этой выдающейся победе, нельзя не сказать о другом. Падение Хазарии нарушило баланс сил, сложившийся на юге Восточной Европы, и это привело к непредсказуемым последствиям для самого Русского государства. Вековое противостояние Хазарии и печенегов отвлекало на себя значительные силы этих кочевников, ставших к середине X века подлинными хозяевами южнорусских степей. Мы уже говорили о том, что во времена Игоря, да и при Святославе, печенеги считались союзниками Руси. Однако Печенежская земля была слишком велика, и союз с одной из печенежских орд не означал союза со всеми. Разгром Каганата открыл печенегам возможности для более широкого наступления по всему югу Восточной Европы. Преграда рухнула, и лавина печенежского нашествия, уже не сдерживаемая ничем, обрушилась в том числе и на Русь. И, наверное, не случайно, что первое известное нам по летописи нападение печенегов на Киев последует всего через несколько лет после сокрушения Хазарии войсками Святослава, и с этого времени печенежские войны станут постоянным бичом Руси. Как не случайно и то, что сам Святослав примет смерть от своих бывших союзников у печально знаменитых в русской истории днепровских порогов.

Между тем, разгромив Хазарию, Святослав не предпринял попыток закрепиться в восточных, коренных, областях Каганата, по-видимому, довольствовавшись бывшей хазарской Тьмутороканью, которая с этого времени становится русским княжеством, центром русского присутствия на Кавказе, в Крыму и Причерноморье. Возможно, тогда же Святослав занял Корчев — Керчь — на восточной оконечности Крымского полуострова. Он явственно разворачивал политику своей державы на юг и юго-запад, обращая взоры к Черному морю и Византии, то есть к главным центрам тогдашнего мира.

Несомненно, за его успехами внимательно следили в Константинополе. Правители Ромейской империи должны были с радостью встретить известие о крушении своего старого недруга — Хазарского каганата. Но интересы двух держав по-настоящему сталкивались лишь в Крыму: напомню, что несколькими десятилетиями раньше хазарские войска разорили Херсонес, главный город «византийского» Крыма. Теперь же на полуострове появились русские дружины. Выход Руси к Черному морю не мог не беспокоить Империю. Святослав становился опасен для нее. За двадцать лет мирного правления Ольги византийцы успели позабыть о некогда страшившей их «русской угрозе». Мир, заключенный Игорем и подтвержденный Ольгой, казался незыблемым. И в этих условиях Империя попыталась втянуть Святослава в решение собственных проблем, одновременно отвлекая русского князя подальше от своих причерноморских владений.

Появление в Киеве весной 967 или 968 года патрикия Калокира, личного посланника императора Никифора Фоки, должно было встревожить Ольгу, тем более что сама она едва ли была допущена к переговорам. Патрикий Калокир, «муж пылкий нравом и во всех отношениях горячий», как характеризует его византийский хронист, был родом из Херсонеса, а следовательно, прекрасно разбирался в общей обстановке вокруг причерноморских владений Империи. С собой в Киев он привез около 15 кентинариев золота (около 455 килограммов) — дар императора Никифора, предназначавшийся для передачи Святославу и его людям. Калокир имел тайное поручение императора уговорить киевского князя выступить против Дунайской Болгарии, еще одного давнего противника Византийской империи{304}. Незадолго до этого, в 963 году, единое Болгарское царство распалось на две части: восточной продолжал править царь Петр, сын великого Симеона, а западная перешла под власть «комита» Николы. Воспользовавшись ослаблением Болгарии, Никифор разорвал мир с Петром. Теперь Святослав должен был разгромить болгар и завоевать их страну. Таким хитроумным способом василевс ромеев рассчитывал установить собственную власть над всей Болгарией, не пролив при этом ни капли ромейской крови. Однако расчеты императора не оправдались. Святослав откликнулся на его предложение, но использовал его так, как посчитал нужным.

Если разгром Хазарии и завоевание вятичей отвечали интересам Руси, как их понимали и Святослав, и Ольга, то военные действия против дунайских болгар — единоверцев киевской княгини — вряд ли могли вызвать одобрение с ее стороны. Когда-то Ольга сидела за одним столом с императором Константином и его сыном Романом. Теперь юные сыновья Романа II, законные представители Македонской династии Василий и Константин, были фактически устранены с политической сцены узурпатором престола Никифором Фокой, к которому Ольга не могла питать никаких чувств. Но и Никифор, наверное, даже не вспомнил об «архонтиссе Росии», некогда посетившей Константинополь. Все свои дела он вел исключительно с «архонтом» Святославом.

Мы не знаем, пыталась ли Ольга отговорить сына от опасного и бессмысленного, с ее точки зрения, похода. Но даже если и пыталась, Святослав в очередной раз не послушал ее. И дело было не только в золоте, к которому киевский князь как раз проявлял полнейшее равнодушие. Дунай манил его как мифическая прародина славян, откуда все славянские племена некогда разошлись по свету. Кроме того, земли по Дунаю были сказочно богаты, и киевские руссы знали об этом не понаслышке, ибо ежегодно совершали плавание вдоль болгарских берегов. Наконец, Болгария располагалась на самых подступах к Византии, была своего рода ключом к ее европейским владениям. Когда-то русские князья установили контроль над днепровской частью торгового пути «из Варяг в Греки», перейдя из Новгорода в Киев; теперь Святославу выпала возможность закрепиться на Дунае, в непосредственной близости к Царьграду.

Летописец сообщает о походе Святослава на Дунай под 967/68 годом. Однако более точной представляется дата, которую называют византийские источники: по их сведениям, руссы вторглись в Болгарию «на пятом году царствования Никифора в августе месяце 11 индикта», то есть в августе 968 года{305}. Русское войско было огромным — не считая обоза, оно состояло из 60 тысяч «цветущих здоровьем мужей». (Некоторые византийские хронисты называют даже цифру в триста с лишним тысяч человек, но это явное преувеличение.) По словам Льва Диакона, Святослав «поднял на войну все молодое поколение тавров» — так византийский историк именует киевских руссов{306}. В первом же сражении на Дунае руссы обратили в бегство и сокрушили болгарское войско; вскоре, не выдержав унижения разгрома, царь болгар Петр умер от эпилептического припадка. Восемьдесят болгарских городов — если это не преувеличение летописца — покорились киевскому князю; эти грады «и до днешнего дня стоят пусты», — добавляет чуть ниже автор летописи.

Так Святослав стал хозяином Болгарской земли. Своей столицей он сделал не слишком заметный до этого Переяславец на Дунае — так называемый Малый Преслав в дельте реки, на ее южном рукаве, — город, в названии которого явственно слышался отзвук его собственного имени: ведь это он, Святослав, «переял» здесь славу болгарских и греческих царей. «И сел, княжа тут, в Переяславце, емля дань с греков», — пишет о нем киевский летописец. «Дань с греков» — в данном случае, вероятно, обещанная плата за болгарский поход, а может быть, та «дань», которую византийцы традиционно выплачивали болгарам и право на которую переходило теперь к Святославу.

Этот успех, слишком стремительный и безоговорочный, напугал византийцев. Обеспокоенный Никифор вступил в переговоры уже с болгарами и заключил с ними мир. Мир этот был направлен против чересчур удачливого русского князя.

Война с Византией становилась неизбежной. Тем более что передавать Болгарскую землю грекам, как того требовал император Никифор, Святослав не собирался. Удивительно, но в этом его поддержал патрикий Калокир, который сопровождал князя в болгарском походе. По сведениям византийских хронистов, Калокир уже тогда намеревался сам занять византийский престол. Это кажется вполне вероятным: разве несколькими годами раньше Никифор Фока не провозгласил себя императором, опираясь на войско? Так почему было и Калокиру не повторить его опыт? К тому времени былая популярность Никифора сошла на нет, особенно в Константинополе, и этого не могли не видеть его вчерашние сподвижники. Пройдет всего полтора года, и в декабре 969-го Никифор будет убит в собственном дворце, а его место займет другой прославленный полководец, бывший соратник Никифора армянин Иоанн Цимисхий — тот самый, с которым и предстоит вступить в войну Святославу. Правда, Калокиру было далеко до Цимисхия: он не обладал ни его опытом, ни его авторитетом в армии, не было за его плечами и громких побед над врагами Империи. Но что делать? Жажда власти ослепляла и не таких людей, как сын херсонского протевона… Но если Калокир действительно вознамерился захватить византийский престол, то он нуждался в силе, на которую можно было бы опереться, — а такой силой для него могли стать только руссы Святослава. И потому Калокир всячески разжигал честолюбие русского князя.

Но Святослав не уступал честолюбием ни Калокиру, ни самому василевсу ромеев. В своих мечтах он видел себя хозяином не только Болгарии, но всех европейских владений Византии. Позднее, в ходе переговоров с императором Иоанном Цимисхием, Святослав потребует от ромеев покинуть Европу, на которую те, по его словам, не имеют права, и будет угрожать походом на Царьград. И он действительно начнет войну с Цимисхием, и действительно едва не дойдет до ворот Царствующего града.

Переяславец стал при Святославе столицей не одной только Болгарии, но всей его державы. «Хочу жить в Переяславце на Дунае, ибо там середина земли моей», — так чуть позже объявит он матери и киевским боярам. А затем развернет перед ними грандиозную картину своей будущей империи, в которой Киеву и в самом деле отводилась роль одной из окраин: «…Тут (на Дунае. — А.К.) все блага сходятся: от грек злато и паволоки, вина и овощи различные; от чехов же и венгров серебро и кони; из Руси же скора (меха. — А.К.) и воск, мед и челядь (рабы. — А.К.)»{307}.

Так волею Святослава Киев превратился из столицы державы Рюриковичей в подлинное захолустье. Те самые «меха и воск, мед и челядь», которые прежде в качестве дани стекались сюда из подвластных киевским князьям земель, теперь устремились в ином направлении — из Руси на Дунай, в столицу новой империи Святослава. Не в силах хоть как-то повлиять на сына, Ольга вынуждена была смириться и с грустью наблюдала за тем, как рушатся почти все ее начинания. Долгий и казалось бы прочный мир, в котором пребывала Русь, сменился войной сразу со всеми — с хазарами и буртасами, ясами и касогами, болгарами и греками, а затем и печенегами.

События последних полутора лет в жизни Ольги — 968-го и первой половины 969-го — во многом кажутся необъяснимыми. Разгром Хазарии, а затем и Дунайской Болгарии изменил карту Восточной Европы, привел к невероятному смешению племен и народов. На короткий миг на границах Руси словно бы повторилась картина всеобщего переселения народов, только в меньших масштабах. Византийские, русские и арабские писатели этого времени застают руссов и их соседей совсем не там, где им надлежало быть. Святослав действительно увел на Дунай «все молодое поколение» руссов. Вместе с мужчинами сюда же ушла и часть женщин: по свидетельству византийских источников, они, переодетые в мужское платье, даже участвовали в сражениях наравне со своими мужьями. А значит, руссы и в самом деле намеревались надолго, а может быть и навсегда, обосноваться здесь. Причем речь шла о наиболее деятельной части населения. Но в то же самое время, в том же 968/69 году, какие-то неведомые руссы обрушились совсем на другие земли, лежащие по другую сторону от Руси, — на Волжскую Болгарию, землю буртасов, Итиль и остатки кавказских владений Хазарского каганата! Русь словно бы разверзлась, раскололась, выбросив из своих пределов десятки тысяч вооруженных людей, сеющих смерть и разрушение почти одновременно и к югу, и к юго-западу, и к востоку от своих границ. Но кто же тогда остался в самом Киеве? Какими силами располагала сама Русь? А ведь враги у нее имелись, и очень грозные. Так уж случилось, что русские рати громили в те годы совсем не тех, кто в действительности угрожал их землям. И если византийские и арабские авторы упоминают руссов на Дунае и Волге, то русские летописцы под тем же 968/69 годом застают на Руси бесчисленные орды печенегов, вознамерившихся захватить Киев, — тех самых печенегов, которых примерно в это же время византийцы считали союзниками Святослава! Картина едва ли не апокалиптическая. Она была бы невозможна в годы правления Ольги, которой и в самом деле так не хватало ратных подвигов и воинской славы. Но может быть, именно поэтому Русь избежала при ней тех потрясений, которые пришлись на княжение ее овеянного воинской славой сына?!