Мария Федоровна.
Великий князь Георгий Александрович.
В это время большую тревогу у родителей вызывал их второй сын, великий князь Георгий Александрович. Как отмечали современники, он был незаурядной личностью. Умный, великодушный, умевший располагать к себе людей, он обладал глубоким чувством юмора.
Когда великому князю было 25 лет, он направился вместе с цесаревичем Николаем на Восток на судне «Память Азова». Доплыв до Индии, он заболел и оставался на судне, пока Николай и сопровождавшие его лица совершали поездку по стране. Врачи долго не могли поставить диагноз. Слабые легкие, легочное недомогание, лихорадка — так характеризовали они болезненное состояние великого князя. На Цейлоне болезнь осложнилась, и впервые врачи поставили диагноз — симптомы туберкулеза.
По возвращении Георгия Александровича в Россию были приняты меры, чтобы пресечь развивавшийся недуг. По рекомендации врачей он был направлен на Средиземное море, где на собственной яхте находился довольно продолжительное время. Некоторое время Георгий Александрович гостил в Греции у великой княгини Ольги Константиновны, затем в Алжире. Его состояние то улучшалось, то ухудшалось.
Мария Федоровна, предвидя, что ждет сына, пыталась поддержать его. Ежедневно писала письма, полные материнской любви и нежности. «Я так счастлива видеть, что ты чувствуешь себя хорошо, вообще привык к пребыванию там и наслаждаешься настоящим солнцем. Фельдъегерь много мне рассказал о тебе и сказал с веселым видом: цесаревич совсем розовый и веселый; это сделало меня совсем счастливою и было как маслом по сердцу. Фельдъегерь меня воистину покорил, видно было, что он счастлив тем, что смог привезти мне такие хорошие новости о тебе…» И далее предупреждала: «Надеюсь только, что ты берешь с собою какого-либо опытного провожатого, так как говорят, что там бывают очень сильные шквалы, крайне опасные для тех, кто не знаком с ними». Как мать она давала сыну советы, с кем ему надо увидеться, кому нанести визит: «Однако я очень сожалею, что ты не встретился с австрийской императрицей. Это крайне досадно, мне очень хотелось, чтобы вы увиделись. Очень мило, что она сама пришла спросить о тебе, это неимоверно много для нее, обычно никого не желающей видеть.
Также очень приятно внимание принца Монако, предложившего тебе для прогулок свой прекрасный парк… Если ты еще увидишь принца, передай ему мое приветствие…».
В другом письме: «Я надеюсь, что когда австрийский император придет на Кап Мартэн, то сразу же ты представишься ему. Он всегда был вежлив и добр с нами, и я считаю необходимым, чтобы ты оказал ему эту учтивость. Думаю, что императрица Евгения теперь уже там, и ей тоже нужно нанести визит, ибо я ни за что на свете не хочу, чтобы о тебе могли сказать, что ты невежлив и не умеешь себя держать… Я, наверно, надоела тебе со всем этим, но кто даст тебе хороший совет, если не я».
Мария Федоровна постоянно испытывала большую тревогу в связи с болезнью сына.
Врачи отправили цесаревича на Кавказ, в Абастуман, в горное Абастуманское ущелье, расположенное на четыре тысячи футов выше уровня моря. Они надеялись, что мягкая зима, нежаркое лето, горный воздух, сосновый лес окажут свое благотворное воздействие.
Лечение строилось на том, что холодный горный воздух сможет победить туберкулез. Весь день цесаревич проводил на воздухе. Спал при открытых окнах круглый год. Завтраки и обеды проходили также на воздухе на террасе в любую погоду. Рассказывали, что приезжавшие в Абастуман военные, не знавшие о таком режиме, простужались и заболевали.
Великий князь Александр Михайлович, посетивший вместе с Ксенией Александровной Абастуман, вспоминал: «Мы спали в комнате при температуре десять градусов ниже нуля под грудой теплых одеял».
В Абастумане Георгий Александрович проходил специальный курс наук, среди его педагогов был известный профессор истории В. О. Ключевский, который прибыл в Абастуман в октябре 1893 года. Великий князь, по оценке Ключевского, был к тому времени сложившимся, взрослым человеком. В официальном сообщении, посланном С. А. Белокурову из Абастумана, Ключевский писал: «Живу хорошо, веду свое дело по мере сил и умения и чувствую себя хорошо в обществе превосходного хозяина и добрых товарищей». Рассказывая об условиях жизни в Абастумане, Ключевский в письме к историку М. С. Корелину сообщал: «Всего труднее привыкнуть к здешней комнатной температуре. Руки, избалованные московскими печами, особенно страдают, перо невозможно твердо держать в руке. Комнаты так выстывают, что писать можно только так, как рисуют живописцы, выводя каждую часть буквы с особыми усилиями и по наперед обдуманному плану».
Однако подобный режим не дал положительных результатов.
Мать и отец очень тосковали по сыну и регулярно направляли ему теплые родительские письма, стараясь поддержать его и скрасить его одинокую жизнь вне семьи и родных. Мария Федоровна часто навешала больного сына на Кавказе. Ее письма мужу оттуда наполнены горестными раздумьями о судьбе сына и его болезни. В 1892 году она писала:
«Как должно быть Георгию скучно здесь осенью и зимой, когда он остается один, страшно подумать! Мне кажется, я бы через некоторое время сошла с ума, а он никогда не жалуется. На него иногда страшно смотреть. Так было, например, зимой, во время твоей болезни, он сказал, что состояние, в котором он находился, было ужасным, бедный малыш!
Мысль о том, что придется снова оставить его одного в этой обстановке, надрывает мне душу, особенно после той, пусть маленькой, надежды, что его можно будет увезти отсюда! Это более чем грустно, и я думаю об этом с ужасом и страхом. Главное, оттого, что никогда не знаешь, на какое время с ним расстаешься. Но я еще раз убедилась, что не следует его так долго оставлять одного. Год — это слишком долго, это грех и для него, и для меня, если не что-то больше. Я говорила с Захарьиным о Спаде как о здоровом и сухом месте. Он нашел это возможным. Но я все вверяю в руки милосердного Бога, я уверена, что Он все устроит к лучшему…».
Мария Федоровна, посетившая сына во второй раз в 1894 году, с горечью отмечала в письме мужу, что общество, находившееся рядом с Георгием, было ему противопоказано. Веселая шумная компания с выпивкой и шумными забавами были губительны для больного.
Художник Нестеров, посетивший Абастуман в 1899 году, незадолго до смерти цесаревича, вспоминал: «Узнал, что еще недавно жизнь в Абастумане была иной, веселой, шумной… что окружавшие Цесаревича лица не очень были озабочены его здоровьем. Частые пикники с возлияниями, непрерывные смены гостей из Тифлиса и Кутаиса, наплыв дам и девиц, назначение которых было весьма недвусмысленно. Все это изнуряло потрясенный злым недугом организм Цесаревича…
Его особа, жизнь и здоровье были вверены попечению генерал-адъютанта графа Олсуфьева (Олсуфьев Александр Васильевич, граф, флигель-адъютант, помощник командующего Императорской главной квартирой, заведующий двором великого князя Георгия Александровича. — Ю. К.), благие намерения которого были парализованы частыми наездами принца Константина Петровича Ольденбургского, проводившего тогда веселые дни на южном Кавказе. Этому, однако, наступил конец. Граф Олсуфьев был отозван в Петербург, посещения принца должны были прекратиться, около Цесаревича образовалась та атмосфера, которую я нашел по своем приезде туда».
Из Петербурга были присланы новые доктора — Айканов и Закопанский. Холодный режим был отменен.
Русское общество очень сочувственно относилось к трагической судьбе цесаревича Георгия Александровича. Известный ювелир Карл Фаберже, который сам подбирал сюжеты для своих гениальных произведений, подготовил в 1893 году в качестве пасхального подарка царской семье прекрасное яйцо, носившее название «Кавказ». На его создание ушло не менее года работы нескольких мастеров.
Малиновое яйцо на подставке было покрыто эмалью по гилвошированному фону. Сверху был помещен миниатюрный портрет великого князя Георгия Александровича, который помещался под плоскогранным алмазом. Банты и гирлянды, украшавшие поверхность яйца, были выполнены из бриллианта и из золота четырех цветов.
Внутри яйца находился «сюрприз». За четырьмя овальными створками с цифрами из бриллиантов «1893» — миниатюры художника Константина Крыжицкого с видами Абастумана.
В годы Гражданской войны этот шедевр ювелирного искусства был вывезен из России в США и в настоящее время демонстрируется в Музее изобразительных искусств Нового Орлеана.
