Мария Федоровна.

Глава третья. НА СВОЕЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ РОДИНЕ. ДАНИЯ.

Марию Федоровну звала ее родная Дания. Там находились могилы любимых родителей, с которыми ее на протяжении всей жизни связывали нежные родственные узы.

19 Августа 1919 года в сопровождении брата, датского принца Вальдемара, других ближайших родственников, а также двух казаков, которые всю жизнь служили ей верой и правдой, императрица на борту парохода «Фиония», принадлежавшего известной датской Восточно-Азиатской компании, возвратилась на родину.

В первые годы после возвращения Мария Федоровна жила в Копенгагене в королевском дворце Амалиенборг. Ее апартаменты находились в той части здания, в которой раньше жил ее отец Кристиан IX. В правом крыле дворца ранее жила королева Луиза, а напротив, через площадь, находилась резиденция короля Кристиана X. Внук Марии Федоровны Тихон Николаевич Куликовский-Романов в своих воспоминаниях отмечал: «Сколько я себя помню, я всегда питал глубокое уважение к Амама́, как мы ее называли в семье. Она, мне казалось, была „всех главней“. Дом, сад, автомобиль, шофер Аксель, два камер-казака при кинжалах и револьверах, дежуривших в прихожей, и даже датские гвардейцы, бравшие на караул у своих красных будок, — вообще все, все, все было бабушкино и существовало для нее. Все остальные, включая и меня самого, были „ничто“! Так мне казалось, и так, до известной степени, оно и было».

Когда у Амалиенборга происходила смена караула королевской гвардии с музыкой и выносом знамени, некоторые гвардейцы «косились из-под козырьков своих медвежьих шапок: не стоит ли Государыня у окна, и если ее замечали, то радостно, хотя и неофициально, салютовали ей саблей… Государыня была очень популярна среди датчан».

Вернувшись в Данию без средств, императрица страдала, когда не могла помочь всем нуждающимся русским людям, оказавшимся в те годы на чужбине. «Приходил Долгорукий, как всегда с прошениями от бедных людей, — записала она в дневнике 10 (23) марта, — что так печально, ибо у меня самой, к сожалению, нет достаточно денежных средств». Несмотря на это, она продолжала в меру возможностей помогать всем, обращавшимся к ней за помощью. Об этом свидетельствует огромное количество писем, сохранившихся в Датском государственном архиве в Копенгагене. Аналогичные документы имеются и в российских архивах. Так, в Центральном архиве ФСБ обнаружено письмо некоего С. Гладкого из Парижа О. О. Фострему от 13 сентября 1923 года по поводу устройства переезда в США, в котором он пишет, что после его обращения в Данию к адмиралу князю Вяземскому в апреле 1921 года он получил от князя письмо с сообщением: «Ее Императорское Величество Государыня Императрица пожаловали нам сто крон… Присланные деньги от царицы пошли на школу шоферов. Мы ее кончили и благодаря этому все время до 20 ноября 1922 г. мы имели деньги и не нуждались…».

Помогала она и своим соотечественникам-датчанам. На средства русской императрицы выучился и стал скрипачом ученик садовника Кристенсена из Видёре. 13 декабря 1919 года вскоре после возвращения в Данию она отмечала в своем дневнике: «Затем прибыл наш бывший маленький ученик садовника из Видёре. Он стал скрипачом и хотел поблагодарить меня за то, что я помогла ему выучиться музыке».

Преданными помощниками и друзьями Марии Федоровны в те годы были князь, генерал-майор Сергей Александрович Долгорукий и адмирал Николай Александрович Вяземский. Мария Федоровна называла их в шутку «мои господа».

Политическая обстановка в Дании к моменту возвращения императрицы из Англии была довольно напряженной. Первая мировая война, Октябрьская революция в России и ноябрьская революция в Германии, усиление левых настроений в стране привели к тому, что резко возросли оппозиционные настроения. Напряженность достигла апогея во время так называемого «пасхального переворота». Спор о новой границе между Данией и Германией после подписания Версальского договора был использован оппозицией для отставки правительства К. Цале. Когда выяснилось, что граница пройдет севернее города Фленсборга, шовинистически настроенные консерваторы потребовали отторжения от Германии и присоединения к Дании части Среднего Шлезвига с Фленсборгом. После того как это требование поддержал Кристиан X, правительство Цале, отказавшееся провести внеочередные выборы в фолькетинг, было отправлено в отставку. Король сформировал новый кабинет министров, за что подвергся острой критике за нарушение принципа парламентаризма. Социал-демократическая партия, радикалы, а также профсоюзное движение призвали к всеобщей забастовке под лозунгом ликвидации монархии.

«Мы пережили беспокойные дни во время угрозы всеобщей забастовки, — писал в своих дневниках лейб-казак императрицы Ящик, — когда демонстранты заполнили площадь Амалиенборг. Однако датчане восприняли это событие удивительно спокойно, я же, напротив, не могу отрицать, что оно, без всяких сомнений, произвело на нас впечатление, так как мы еще по России знали, как трудно остановить эту движущую машину».

Осенью 1919 года Копенгаген оказался в центре большой европейской политики, так как английские власти решили провести здесь переговоры с большевистскими представителями по вопросу обмена военнопленными. Россия находилась тогда в блокаде, и поэтому для советских властей миссия Литвинова в Копенгагене имела особое значение. Она должна была способствовать скорейшему признанию Европой советской власти и самое главное — установлению дипломатических и торговых отношений между Советской Россией и Данией.

Мария Федоровна, находясь в Дании, естественно, не могла оставаться равнодушной к общественной и политической жизни страны. Ее возмущала позиция датского правительства, которое допустило М. Литвинова в Данию и вело с ним официальные переговоры. В письме сестре в Англию она сообщала: «Представь себе, что мерзавец Литвинов-Финкельштейн до сих пор здесь! И раз уж никто не предпринимает никаких мер, чтобы выслать его, я просила полицмейстера зайти ко мне, чтобы задать ему вопрос, почему ему [Литвинову] позволяют находиться здесь так долго? Он ответил, что, к сожалению, ничего не может поделать, так как премьер-министр, этот скотина Ц[але] запретил полиции следить за его передвижениями и, более того, теперь отдал полицмейстеру приказ снять с Литвинова наблюдение. Никогда ни с чем подобным не сталкивалась, ведь теперь этот подлец может сеять раздоры и несчастья и отравлять атмосферу здесь, в Дании, своей пропагандой, как ему заблагорассудится, еще бы — он протеже самого премьер-министра. Очаровательно! Я сразу же рассказала обо всем Кристиану, который несколько удивился моим словам, поскольку ничего об этом от своих министров не слышал, да, судя по всему, и не понимает, какую угрозу таит в себе пребывание здесь этого опасного человека. Печально сознавать, что люди могут быть слепы до потери разума!..».

Датский король Кристиан X относился к своей родне — императрице Марии Федоровне и ее дочерям — довольно прохладно. Младшая дочь великая княгиня Ольга Александровна в те годы состояла во втором браке с бывшим полковником русской армии Н. А. Куликовским. После приезда в Данию у Ольги Александровны также не было средств к существованию, и, чтобы получить деньги на содержание семьи, Куликовский вынужден был поступить на службу смотрителем конюшен к богатому датскому помещику американского происхождения Расмуссену. Расмуссен жил в США и лишь время от времени приезжал в Данию. Кристиан X, узнав, что Куликовский находится на службе у Расмуссена, заявил великой княгине Ольге Александровне, что ее муж должен немедленно оставить эту должность, так как король не может принимать при дворе конюха. Отношения между Ольгой Александровной и Кристианом X сразу испортились. Мария Федоровна в своих дневниках того периода писала о тяжелом характере Кристиана: «Ольга была расстроена тем, что сказал ей за столом Кристиан. Она сидела и чуть не плакала. Как неприятно, что он шутит таким отвратительным образом. Это очень от него отталкивает». Король был также недоволен и тем, что картины, которые Ольга Александровна рисовала, она иногда продавала, чтобы получить деньги для существования семьи.

Кристиан X высказывал недовольство по поводу поведения сына великой княгини Ксении Александровны — князя Василия Александровича, который находился в дружбе со священником Русской церкви в Копенгагене Л. Колчевым и дьяконом Шумовым. Кристиан X требовал отъезда великого князя Василия Александровича в Англию.

В литературе сохранилось немало историй о постоянных стычках короля с императрицей. Одна из них произошла из-за счета за электричество. Однажды вечером к Марии Федоровне явился слуга короля и от его имени попросил погасить часть ламп, так как последний счет за электричество оказался слишком высок. В ответ Мария Федоровна вызвала собственного камердинера и велела зажечь все лампы на своей половине.

В одном из своих писем из Дании к своей сестре Александре Мария Федоровна критически оценивала поведение своего племянника, указывая на его тяжелый характер и неумение поддерживать дружеские отношения со своими родственниками. «Вчера Кристиан и Адини давали музыкальный вечер во дворце Кристиана VII, после чего ужинали в нашем милом дворце, и я, никем не замеченная, наблюдала за ними из-за гардин, когда они спускались мимо меня по лестнице. Члены семьи снова приглашены не были, что мне совершенно непонятно. Кристиан посетил меня около 5 часов, и я сказала ему, что нахожу в высшей степени прискорбным тот факт, [что] его собственные братья и сестры не присутствовали там, на что он довольно-таки глупо отвечал: „Они слишком много едят, а нам следует экономить!“ Вальдемар, Густав и дежурный капитан Понтоппидан также в этот момент были у меня и слышали этот неумный ответ, чрезвычайно меня раздосадовавший. Однако еще больше меня огорчило, когда он сказал капитану, что было бы неплохо, если бы он выпил чаю и съел несколько бутербродов и пирожных у меня с тем, чтобы быть сытым, когда он к 7 часам отправится к королю на обед! Это должно было быть смешным, однако прозвучало поистине ужасно, и мне стало стыдно за то, что другие могут о нем подумать! Это так бестактно и просто-напросто грубо и пошло. Вальдемар рассмеялся и сказал, что он всего лишь хотел поддразнить меня, но я знаю, что это совсем не так, ибо он говорит то же самое и другим, тем, кто не в состоянии ответить, когда он высказывает им подобные неприятные вещи, которые часто могут быть весьма оскорбительными. Это поистине меня удручает, ибо в сущности он человек добрый, однако его глупый язык весьма несдержан, да и сам он лишен тонкости в обращении». Кристиан X неоднократно предлагал Марии Федоровне продать или заложить драгоценности, привезенные ею из России. Однако Мария Федоровна упорно отказывалась это сделать и вплоть до своей смерти хранила драгоценности в шкатулке под кроватью.

Марию Федоровну материально поддерживал английский королевский дом: по указанию Георга V вдовствующая императрица получала ежегодную пенсию в десять тысяч фунтов стерлингов. Но она продолжала испытывать серьезные материальные затруднения. 8 июня 1921 года она писала своей сестре Александре в Лондон: «Я сижу после чая на большом балконе возле твоей комнаты, на улице прекраснейшая погода. Я одна дома, так как я с мальчиками (внуки Тихон и Гурий. — Ю. К.) иду на ужин в 7 ½ в Бернсторф, а Ольга, пользуясь свободным вечером, выехала с мужем, так как они оба не хотят участвовать в большом обеде, что мне кажется глупым, но у нее нет платья, а заказывать она не хочет. У меня же есть платье, которое я купила в Лондоне в 1914 г.: светло-фиолетовое, оно сохранилось еще с Петербурга. Другого у меня нет, да и не так это важно — днем я ношу с благодарностью ту кофточку в черно-белую полоску, которую ты мне любезно прислала зимой, — она такая чудная, легкая и прохладная…».

В 1920 году Мария Федоровна переехала в замок Видёре, к северу от Копенгагена, который был куплен ею и сестрой Александрой в 1907 году после смерти их отца. Здесь английская королева часто гостила вплоть до своей смерти в 1925 году.

Русская эмигрантская колония в Дании в 1922 году насчитывала три с половиной тысячи человек, из которых две тысячи жили в Копенгагене. Цезарь Гейн, представитель Советской России в Дании, в письме Г. В. Чичерину 8 сентября 1923 года отмечал: «Русская колония здесь, очевидно, имеет достаточно прочное гнездо. Это было явно во время приезда Марии Федоровны, которая, как говорят, приехала сюда, обратно, для постоянного жительства».

Центром объединения русских эмигрантов была Русская церковь Благоверного Александра Невского, построенная в 1883 году на средства императорской семьи и государства Российского.

В Дании в эти годы продолжала действовать российская царская миссия во главе с бароном Мейендорфом, которая оставалась на позициях непризнания большевистской власти. Вместе с тем действовала и большевистская миссия Ц. Гейна.

Датскому правительству в течение некоторого времени приходилось иметь дело с двумя миссиями одновременно. В 1920 году советское правительство выступило с требованием передачи Советской России здания храма Александра Невского и немедленного выселения причта из здания церкви, помещавшегося в нижнем этаже.

Дело было передано на рассмотрение в датский суд. Суд прошел несколько инстанций. Первое решение суда признавало, что большевики не являются собственниками здания. Вторая судебная инстанция — окружной суд — вынесла постановление, что так как церковь является казенным имуществом, то собственником его является советское правительство. Третья инстанция — Верховный суд Дании — вынесла окончательное решение, согласно которому законным владельцем церкви является церковная община. Решение датского Верховного суда под председательством господина Тролле было основано на том, что в свое время храм строился не только на государственные деньги, но и на личные деньги императорской семьи.

Большевикам в те годы, видимо, было известно, что в храме Александра Невского в Копенгагене находились тогда великие святыни Русского государства — Десная рука и часть Древа Иоанна Предтечи, спасенные и вывезенные из гатчинской церкви Святого Павла настоятелем собора протоиереем Иоанном Богоявленским 13 октября 1920 года.

Святыни были сначала доставлены в Таллин, а затем переданы законной владелице — императрице Марии Федоровне, супруге Александра III и матери Николая II.

Документы, хранящиеся в архивах ФСБ, свидетельствуют о том, что большевистская агентура Дании регулярно направляла в ИНО ГПУ секретные сообщения о настроениях русских эмигрантов и лиц, находящихся, в частности, в окружении императрицы Марии Федоровны, ее ближайших родственников, служителей церкви. Так, в одной из депеш, датируемой 28 сентября 1923 года и содержащей адресные пометки: «1) Пиляру — Арбузову; 2) Ягоде — Менжинскому; 3) Вележеву», говорилось: «Из русской эмиграции в Дании, образующей местное ядро монархической организации (и деятельность которых подлежит обследованию), обращают на себя внимание следующие: Барон фон Мейендорф (бывший полномочный представитель); Генерал Потоцкий (военный атташе); секретарь миссии Папаригопуло; великая княгиня Ольга; Полковник Куликовский; Барон фон Герсдорф; Генерал Лазарев; Адмирал Григорьев; Две грузинские княгини; Князь Мышецкий; полковник Котляревский; Генерал Безобразов; Обер-лейтенант Ногаец; Графиня Менгден; Священник Попов; Консул Эрнфельд; Полковник Катляцевский».

Императрица принимала множество различных лиц, которые приезжали к ней в Копенгаген. Среди них были как русские люди, так и многие представители общественности разных стран. 25 февраля 1922 года Марию Федоровну посетил бывший офицер царской свиты, знаменитый финский генерал Карл Густав Маннергейм. «В 11.30 ко мне прибыл с визитом генерал Маннергейм, которого я так ждала. Долго говорили о старых добрых временах и о настоящих горестных событиях», — записала императрица в своем дневнике. Финский генерал в своих мемуарах также отметил это событие. Он писал, что «ему представилась возможность выразить свое почтение Ее Величеству, которая проводила в этой стране свои последние годы».

Но Мария Федоровна принимала далеко не всех: во время визита в Данию итальянской королевской четы — короля Виктора Эммануила и королевы Елены (Италия к тому времени уже признала Советскую Россию) Кристиан X заявил, что они будут приняты вдовствующей императрицей в ее дворце в Видёре; итальянские гости прибыли туда, но Мария Федоровна даже не вышла к ним.

В 1921 году в баварском курортном городке Рейхенгалле состоялся Общероссийский монархический съезд, на котором присутствовали 150 человек. На съезде был избран Высший монархический совет в составе бывшего члена Государственной думы Н. Е. Маркова Второго, А. А. Ширинского-Шихматова и А. Н. Масленникова. Представители монархической эмиграции занялись поиском кандидата на пост «временного блюстителя престола до окончательного решения вопроса о его замене законным государем Императором».

Согласно документу Высшего монархического совета от 26 июля (8 августа) 1922 года, «Рейхенгалльский съезд, не признав возможным за рубежом разрешить вопрос о престолонаследии, поручил Высшему монархическому совету обратиться к Ее Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Федоровне с всеподданнейшей просьбой об указании лица, имеющего стать впредь до воцарения законного государя блюстителем престола и возглавителем монархического движения». Митрополит Антоний (Храповицкий), генерал-адъютант В. М. Безобразов и Н. Е. Марков посетили Марию Федоровну, но она, приняв их поочередно, предпочла уклониться от того, чтобы возглавить монархическое объединение.

Однако согласно опубликованным документам из архива ФСБ весной 1922 года Высший монархический совет якобы по поручению Марии Федоровны направлял к сербскому королю графа Палена, который от имени вдовствующей императрицы должен был просить короля «воздействовать на Врангеля для монархического выступления». Как сообщал резидент Иностранного отдела ГПУ из Берлина 15 апреля 1922 года, Струве и Карташев пытались «привлечь Врангеля в круг Императрицы Марии Федоровны».

Состоявшееся 19–20 ноября 1922 года в Париже особое совещание Высшего монархического совета признало непререкаемый, высший авторитет во всем монархическом движении императрицы Марии Федоровны. Итоги работы совещания нашли отражение в постановлениях, в которых, в частности, говорилось: «1. Право распоряжения блюстительством императорского престола принадлежит Императорскому Дому. Это право является не разрешенным и не воплощенным впредь до решения по этому вопросу императорской фамилии. 2. Следует всемерно стремиться к возглавлению монархического движения великим князем Николаем Николаевичем. 3. В настоящее время за границей невозможно разрешить вопрос о престолонаследии, ибо нет вполне достоверных сведений о судьбе Государя Императора и его августейшего сына и брата, а действующие основные законы допускают различные толкования, подлежащие разрешению компетентным государственным учреждением. 4. В согласии с предшествующими постановлениями совещание признает, что непререкаемый высший авторитет во всем монархическом движении принадлежит миропомазанной Государыне Императрице Марии Федоровне…».

Мария Федоровна продолжала надеяться, что наконец придет помощь со стороны союзнических войск, и особые надежды она возлагала на французов, памятуя о том, что благодаря действиям русских войск в 1914 году удалось спасти Париж от немцев. Но, к сожалению, это были только иллюзии. Участник Белого движения генерал фон А. А. Лампе писал: «Вспомним и Крым последнего периода, периода командования генерала Врангеля. Англичане закончили свое „содействие“ уже в Новороссийске. А французы… Если считать помощью словесное признание и присылку комиссара Мартеля, то, конечно, они помогли. Но если в помощи видеть что-либо более реальное, то она, бесспорно, была миражем. Вывод ясен, „союзники“ работали на себя и „помощь“ их белым была далеко не так реальна, как это принято изображать».

Как видно из записей Марии Федоровны, она с большим уважением относилась к генералу А. И. Деникину, несмотря на то, что возглавляемое им Белое движение не было монархическим. Деникин был ярым антимонархистом. Участники Белого движения не выступали под монархическими знаменами, а в армии А. В. Колчака был даже запрещен гимн «Боже, Царя храни». Однако в рядах Белого движения были офицеры и генералы, остававшиеся до конца дней убежденными монархистами. К их числу принадлежали А. П. Кутепов, М. Г. Дроздовский, М. К. Дитерихс, Р. У. фон Штернберг и другие.