Мария Федоровна.

«Кругом измена, и трусость, и обман…».

С 26 февраля 1917 года заседания Государственной думы были прерваны. В царском указе говорилось: «Занятия Государственной думы прервать с 26 февраля сего года и назначить срок для их возобновления не позже апреля 1917 г. в зависимости от чрезвычайных обстоятельств».

27 Февраля (12 марта) состоялось так называемое Частное совещание членов Думы. Из девятнадцати выступавших депутатов только шесть высказались за взятие Думой власти. В результате давления кадетов Дума так и не решилась возобновить свои заседания, но был создан Временный комитет Государственной думы.

28 Февраля (13 марта) в связи с беспорядками и ширившимся забастовочным движением в Петрограде Николай II приказал военному командованию «немедленно навести порядок». 28 февраля 1917 года стали открыто бунтовать войска. Как подтверждают источники, среди солдат и офицерских корпусов открыто работали агитаторы, входившие в организации заговорщиков. Начался захват правительственных зданий. С 27 февраля в столице установилась фактически двойная власть — Временный комитет Государственной думы во главе с М. А. Родзянко и Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с Н. С. Чхеидзе и А. Ф. Керенским.

В 1910 году в своей речи, произнесенной в Государственной думе, П. А. Столыпин сказал: «Если бы нашелся безумец, который в настоящее время одним взмахом пера осуществил бы политические свободы России, то завтра же в Петербурге заседал бы Совет рабочих депутатов, который через полгода своего существования вверг бы Россию в геенну огненную». Слова П. А. Столыпина оказались пророческими.

28 Февраля, когда в Петрограде уже началась революционная анархия, находившийся в Думе Родзянко даже приказал вынуть в главной зале из рамы портрет государя. Портрет был сорван солдатскими штыками.

Из дневника императрицы Марии Федоровны:

В ночь на 28 февраля по приказу Николая II в Петроград были направлены так называемый Георгиевский батальон и другие воинские части под командованием генерала Н. И. Иванова. Однако путь им был перерезан и им не удалось добраться до Петрограда.

Исторические документы, к сожалению, не дают полного представления о том, в каком физическом состоянии находился в те дни император и каково было состояние его здоровья. Он, как и его отец император Александр III, всегда был сдержан и никогда не говорил о своем самочувствии. Даже его мать императрица Мария Федоровна, как свидетельствуют ее дневники и письма, не была осведомлена о том факте, что Николай в течение последних нескольких лет страдал сердечными болями. Сердечные приступы на протяжении войны случались у него несколько раз, но он не обращался к врачам и только своей жене Александре Федоровне сообщал о своем нездоровье. 26 февраля 1917 года он писал ей из Ставки: «Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся ¼ часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было, но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы. Если это случится еще раз, скажу об этом Федорову».

В эти дни Временный комитет Думы, в том числе П. М. Милюков и другие «лидеры», стал уговаривать Родзянко взять власть в свои руки. В эмиграции Милюков писал: «От решения Родзянки зависит слишком много: быть может, зависит весь успех начатого дела. Вожди Армии с ним в сговоре и через него с Государственной думой». Родзянко согласился, и Временный комитет объявил себя властью. 28 февраля Родзянко послал Алексееву и всем главнокомандующим фронтами телеграмму: «Временный комитет членов Государственной Думы сообщает Вашему Высокопревосходительству, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной Думы».

После Февральской революции многие в России задавали себе вопрос: как могло случиться, что в России так внезапно и быстро возникла революционная ситуация?

Поэт Александр Блок 25 мая 1917 года писал: «Старая русская власть опиралась на очень глубокие свойства русской жизни, которые заложены в гораздо большем количестве русских людей, чем это принято думать по-революционному… Не мог сразу сделаться революционным народ, для которого крушение старой власти оказалось „неожиданным Чудом“. Революция предполагает волю. Была ли воля?».

Любопытный материал, раскрывающий картину развивающихся в феврале 1917 года в России событий, содержится в воспоминаниях Н. В. Некрасова, депутата Третьей и Четвертой Государственной думы от кадетской партии, ставшего при Временном правительстве министром финансов и бывшего в 1910–1916 годах секретарем Верховного совета организации «Масонство народов России».

В последние десятилетия в исторической литературе появилось довольно значительное количество исследований, доказывающих существование накануне февральского переворота в России антимонархического заговора. В заговоре участвовали разные силы, но были и помощники, те, кто хотел быстро «революционизировать» Россию, чтобы вывести ее из войны, тем более что успехи на фронтах свидетельствовали о том, что конец войны был не за горами.

5 (18) Июня 1916 года войска 9-й русской армии форсировали реку Прут и овладели Черновцами. Успешное осуществление знаменитого Брусиловского прорыва, начавшегося в конце марта, внушило надежду и подняло престиж царского правительства и лично Николая II в глазах союзников.

26 Мая 1916 года Николай II писал матери:

Действительно, положение на фронтах улучшалось, «успокоение в стране было поражением Думского Блока, пророчившего катастрофу, — писал историк С. Ольденбург. — Блок, тем не менее, решил продолжать „беспощадную войну“ с правительством… А. И. Гучков стоял даже за отклонение бюджета, но члены Государственной Думы на это не соглашались».

Уинстон Черчилль много лет спустя писал: «Мало эпизодов Великой войны более поразительны, нежели воскрешенные и возобновленные гигантские усилия России в 1916 г. Это был последний славный вклад царя и русского народа в дело победы… К лету 1916 г. Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружна, которая в течение 1915 г. пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно сумела собственными усилиями и путем использования средств союзников выставить в поле — организовать, вооружить, снабдить 60 армейских корпусов, вместо тех 35, с которыми она начала войну».

Штаб Верховного главнокомандующего на начало марта 1917 года планировал наступление на Румынском фронте. Армия вместе с Черноморским флотом должна была захватить проливы, а на Кавказском фронте появилась реальная возможность коротким рывком пройти к Персидскому заливу, что не очень радовало даже союзников в Лондоне и Париже. Россия, казалось, стоит на пороге победы в жестокой и кровопролитной Первой мировой войне.

По мнению Уинстона Черчилля, Россия в это время была страной непобежденной и как никогда сильной. «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже претерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача уже была выполнена. Николай II принял абсолютно самодержавную страну, а когда покинул трон, в России были политические партии и парламент. Соха, правда, к концу царствования не изменилась (хотя импорт Россией сельскохозяйственных машин значительно вырос), зато Россия занимала второе место в Европе по производству самолетов…

По тем ударам, которые Российская империя пережила, по катастрофам, которые на нее свалились, мы можем судить о ее силе… Жертвенное наступление русских армий в 1914 году, которое спасло Париж, упорядоченный отход, без снарядов, и снова медленное нарастание мощи. Победы Брусилова — пролог нового русского наступления 1917 года, более мощного и непобедимого, чем когда бы то ни было. Несмотря на большие и страшные ошибки, существовавший в ней строй к этому времени уже выиграл войну для России… Но никто не смог ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависели жизнь и слава России. На пороге победы она рухнула на землю, заживо пожираемая червями». Режим подтачивался изнутри, а война неизмеримо усилила этот процесс.

2 Марта 1917 года начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев разослал телеграмму Родзянко всем главнокомандующим фронтами. Полученные ответы не оставляли сомнений: генералы не видели иного выхода, кроме отречения царя. Среди тех, кто не сомневался в необходимости этого шага, был великий князь Николай Николаевич. Он телеграфировал: «Я как верноподданный считаю… необходимым коленопреклоненно молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего наследника… Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие. Другого выхода нет».

В этот же день Николай II записал в своем дневнике:

Находившийся в то время в Пскове князь С. Е. Трубецкой вспоминал: «Был вечер. Вокзал был как-то особенно мрачен. Полиция и часовые фильтровали публику… „Где поезд Государя Императора?“ — решительно спросил я какого-то дежурного офицера, который указал мне путь, но предупредил, что для того, чтобы проникнуть в самый поезд, требуется особое разрешение… Я пошел к поезду. Не доходя до него, я встретил одного из адъютантов Главнокомандующего, немного мне знакомого. Он сказал, что к поезду „никого не пропускают“… Стоянка царского поезда на занесенных снегом, неприглядных запасных путях производила гнетущее впечатление. Не знаю почему — этот охраняемый часовыми поезд казался не царской резиденцией с выставленным караулом, а наводил неясную мысль об аресте… В окне царского вагона показалась какая-то неясная фигура: человек в военной форме смотрел в нашем направлении… Я смотрел в сторону этой неясной фигуры в окно и думал как-то совсем по-детски: „Если это Государь, пусть он почувствует, что вокруг него есть преданные ему люди“».

Но царь, видимо, не почувствовал этой поддержки.

2 Марта 1917 года император Николай II подписал манифест об отречении от престола. Никто из членов династии Романовых ни по своему уму, ни по своему опыту, ни по своему нравственному облику не мог его заменить. Но об этом тогда мало кто думал.

В направленной Николаем II телеграмме великому князю Михаилу Александровичу от 3 марта говорилось: «События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным братом. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине».

3 Марта под давлением новых представителей власти, в том числе Г. Львова и М. Родзянко, великий князь Михаил Александрович подписал акт отречения от престола до созыва Учредительного собрания. Великий князь Михаил Александрович принял это решение, не будучи твердо уверенным в том, что при сложившихся обстоятельствах он мог опереться на поддержку армии и народа.

Как сообщал в своих воспоминаниях А. А. Шульгин, после подписания акта отречения великий князь Михаил Александрович сказал: «Мне очень тяжело… Меня мучает, что я не смог посоветоваться со своими, ведь брат отрекся за себя… а выходит так, что отрекаюсь за всех».

С точки зрения существовавших законов, передача власти Николаем II брату (с отказом за наследника) была неправомерна и противозаконна. Это, вероятно, вскоре понял Николай и попытался изменить ситуацию. «Никто никогда не узнает, — писал в своих воспоминаниях командующий Добровольческой армией и главнокомандующий Вооруженными силами Юга России А. И. Деникин, — какие чувства боролись в душе Николая II, отца, монарха и просто человека, когда в Могилеве, при свидании с Алексеевым, он, глядя на него усталыми ласковыми глазами, как-то нерешительно сказал: — Я передумал. Прошу вас послать эту телеграмму в Петроград.

На листке бумаги отчетливым почерком Государь писал собственноручно о своем согласии на вступление на престол сына своего Алексея…

Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно…

Телеграмму эту Алексеев, „чтобы не смущать умы“, никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя Верховное командование. Этот интересный для будущих биографов Николая II документ хранился затем в секретном пакете генерал-квартирмейстерской части Ставки».

Подтверждение этого факта находится в воспоминаниях генерала В. М. Пронина о последних днях (24 февраля — 8 марта 1917 года) Царской ставки, опубликованных в журнале «Русское возрождение» (Париж, 1991), и в записках полковника Д. Н. Тихобразова, хранящихся в настоящее время в Русском архиве Колумбийского университета (США).

В. М. Пронин вспоминал: «По приезде Государя в Ставку после отречения генералу Алексееву была передана заготовленная и подписанная Государем 2 марта телеграмма на имя председателя Гос. думы об отречении от престола в пользу Сына…» Текст телеграммы гласил: «Председателю Государственной] Думы. Петр[оград]. Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой Матушки-России. Посему Я готов отречься от престола в пользу моего сына, чтобы (он) остался при нас до совершеннолетия при регентстве брата моего Великого князя Михаила Александровича. Николай».

Согласно воспоминаниям полковника Д. Н. Тихобразова, Николай II 4 марта во время встречи с Алексеевым сказал, что надо послать телеграмму Временному правительству. «Алексеев отказался отправить телеграмму, заявив, что это обоих их (Николая и Михаила. — Ю. К.) сделает смешными. Николай постоял несколько времени в нерешительности, а затем попросил Алексеева телеграмму все-таки отправить».

Когда несколько дней спустя в Могилев приедет вдовствующая императрица и вместе с отрекшимся императором они придут на богослужение в храм Святой Троицы, они увидят, как генерал Алексеев, очень религиозный и верующий человек, стоял на коленях и молился перед образом Спасителя.

Генерал Д. Н. Дубенский, присутствовавший на службе, вспоминал: «Я не мог понять, как он в своей молитве объясняет свои поступки и действия по отношению к Государю, которому он не только присягал, но у которого он был ближайшим сотрудником и помощником в эту страшную войну за последние полтора года».

Генерал Деникин, размышляя о позиции армии в дни Февральской революции, в своих воспоминаниях писал: «Было бы ошибкой думать, что армия являлась вполне подготовленной для восприятия временной „демократической республики“, что в ней не было „верных частей“ и „верных начальников“, которые решились бы вступить в борьбу. Несомненно, были, но сдерживающим началом для всех их являлись два обстоятельства: первое — видимая легальность обоих актов отречения, причем второй из них призывал подчиниться Временному правительству, облеченному всей полнотой власти, выбивал из рук монархистов всякое оружие, и второе — боязнь междоусобной войной открыть фронт. Армия тоже была послушна своим вождям. А они — генерал Алексеев, все главнокомандующие признали новую власть».

С предательством высшего генералитета государь, по-видимому, столкнулся впервые и не был к этому готов.

Монархически настроенное офицерство к тому времени было либо перебито на фронте, либо растворилось в новом «демократическом пополнении» и уже не могло быть опорой царской власти.

В августе 1918 года, когда лозунг Учредительного собрания был изжит, главнокомандующий армией генерал М. В. Алексеев публично заявил, что народ тоскует по монархии.

В 1915–1917 годах за время своего пребывания в Киеве императрица-мать неоднократно встречалась с членом Государственного совета, киевским губернским предводителем дворянства Ф. Н. Безаком и в ходе беседы с ним касалась отношений Николая II и П. А. Столыпина. По словам Марии Федоровны, ее сын неоднократно говорил о том, что среди министров нет ни одного человека, который мог бы заменить Столыпина. После отречения во время своего последнего свидания с матерью в Ставке, говоря об измене своего окружения, Николай II сказал, что П. А. Столыпин никогда не допустил бы того, что сделали те, кого он приблизил к себе во время войны.

Причины революционной катастрофы, происшедшей в России в феврале 1917 года, по-разному оцениваются современниками и потомками. Приведем некоторые наиболее интересные мнения русских философов.

Философ И. Ильин считал, что революционная катастрофа произошла в России оттого, что не хватало крепкого и верноподданнического правосознания, включавшего в себя доверие, ответственность, действенную волю, дисциплину, характер, религиозную веру. Оно было затемнено и вытеснено в широких кругах русской интеллигенции, отчасти и русского чиновничества и даже русского генералитета, «архидемократическими иллюзиями и республиканским образом мыслей, насаждавшимися и распространявшимися мировой закулисой с самой французской революции». «Монархическое сознание, кроме того, — писал Ильин, — имело в простонародной душе своего вечного конкурента — тягу к анархии и самочинному устроению».

Философ Булгаков, продолжая мысль Ильина, считал, что «безбожная демократия, на которой духовно утверждается революция, несовместима с теократической природой власти». Булгаков сразу же «отделил от его (Николая II. — Ю. К.) личности вины, за которые он не был ответственен, и зло, ему не принадлежащее».