Сияние.

43. Выпивка за счет отеля.

Джек стоял задрав голову и прислушиваясь, в столовой, прямо перед дверью, ведущей в бар «Колорадо». Он слабо улыбался.

Он слышал, как вокруг оживает «Оверлук».

Трудно сказать, как именно Джек это понял… сам он считал, что это не слишком отличается от вспышек ясновидения, которые время от времени случаются у Дэнни… яблочко от яблоньки. Кажется, так принято говорить.

Не то, чтобы Джек что-то видел или слышал, хотя его восприятие от подобных ощущений отделяла лишь тончайшая перцептуальная завеса. Как будто всего в нескольких дюймах за этим «Оверлуком» лежал еще один, отделенный от реального мира (если существует такая штука, как «реальный мир», подумал Джек), но постепенно приходящий в равновесие с ним. Он припомнил фильмы категории З-Д, которые видел в детстве. Если смотреть на экран без специальных очков, изображение двоится – примерно это он сейчас и чувствовал. Но стоит надеть очки, изображение обретает смысл.

Теперь соединились все эпохи «Оверлука» – все, кроме нынешней, эпохи Торранса. Но уже очень скоро и она сольется с остальными. Хорошо. Очень хорошо.

Он просто слышал самоуверенное «динь! динь!» звонка на серебряной подставке, прикрепленного к стойке администратора, зовущее к парадному крыльцу рассыльных по мере того, как регистрировались приезжающие (модные в двадцатые годы фланелевые костюмы) и выписывались уезжающие (двубортные костюмы в тонкую полоску, какие носили в сороковые). У камина окажутся три монашки, они сядут подождать, чтобы поредела очередь на выписку, а за их спинами, обсуждая прибыль и убытки, жизнь и смерть, станут аккуратно одетые Чарльз Грондэн и Вито Дженелли, чьи сине-белые узорчатые галстуки заколоты бриллиантовыми булавками. Из кладовок для багажа явились десятки чемоданов, некоторые свалили один на другой, как на ярмарках в худшие времена. В восточном крыле, в бальном зале, одновременно вели дюжину деловых переговоров, разделенных лишь несколькими сантиметрами времени. Болтали о Невилле Чемберлене и кронпринце Австрии. Музыка, смех. Все в подпитии. Истерия. В разгаре бал-маскарад. Праздновались дни рождения, юбилеи, приемы в честь бракосочетаний, суаре. Немного любви – не в открытую, но все пропитано тайной чувственностью. Джек словно бы слышал, как все они перемещаются по отелю, создавая приятную неразбериху звуков. В столовой, где он стоял, прямо у него за спиной одновременно подавали завтрак, ленч и обед за семьдесят лет. Джек как будто бы слышал… долой «как будто бы», он слышал все это, пока еще слабо, но отчетливо – так в жаркий летний день можно услышать гром за много миль от себя. Он слышал всех этих прекрасных незнакомцев. Он начинал сознавать их присутствие – так, как они, должно быть, с самого начала сознавали присутствие Джека.

Нынче утром все номера в «Оверлука» были заняты.

Дом полон.

А из-за двустворчатых дверей, подобно ленивому дыму сигарет, кружась, наплывало тихое жужжание голосов. Беседа более искушенная, более интимная. Низкий горловой женский смешок, тот, что словно бы дрожью отдается в волшебном кольце внизу живота и вокруг гениталий. Касса, окошко которой мягко светится в темном полумраке, вызванивает стоимость «джинарики», «манхэттенов», «падающих бомбардировщиков», шипучки из можжевелевой настойки с терном, «зомби». Из музыкального автомата льются песенки для пьяных, в нужный момент перекрывая одна другую.

Джек толкнул дверь, распахнув ее настежь, и прошел внутрь.

– Привет, мальчики, – тихо сказал Джек Торранс. – Я уходил, но вернулся.

– Добрый вечер, мистер Торранс, – сказал искренне обрадованный Ллойд. – Приятно вас видеть.

– Приятно вернуться, Ллойд, – отозвался Джек и вскарабкался на табуретку между мужчиной в ядовито-синем костюме и женщиной в черном платье, чьи затуманенные глаза не отрывались от глубин «сингапурского слинга».

– Что будете пить, мистер Торранс?

– Мартини, – с огромным удовольствием выговорил Джек. Он посмотрел за стойку бара на ряды тускло поблескивающих бутылок, прикрытых серебряными сифонами. «Джим Бим». «Дикая индейка». «Джилбиз». «Шэрродс прайвит лейбл». «Торо». «Сигрэмз». Снова дома.

– Будь любезен, одного марсианина покрупнее, – сказал Джек. – Где-то на свете приземлились марсиане, Ллойд.

Он вытащил бумажник и выложил на стойку двадцатку.

Пока Ллойд готовил ему выпивку, Джек оглянулся через плечо. Ни одной свободной кабинки. Некоторые из их обитателей были в маскарадных костюмах. Женщина в газовых шароварах и сверкающем фальшивыми бриллиантами лифе с мужчиной, над вечерним костюмом которого лукаво вздымалась лисья морда; человек в серебристом костюме пса к общей радости окружающих щекотал кисточкой длинного хвоста нос женщине в саронге.

– Это не ваша забота, мистер Торранс, – сказал Ллойд, поставив на двадцатку Джека бокал. – От ваших денег тут проку нет. Заказывает управляющий.

– Управляющий?

Ему стало немного не по себе и все же он взял бокал и всколыхнул мартини, наблюдая, как в прохладной глубине напитка легко подпрыгивает затонувшая оливка.

– Разумеется, управляющий, – улыбка Ллойда стала еще шире, но глаза прятались в тени, а кожа была ужасающе белой, как у мертвеца. – Позже он полагает лично заняться благополучием вашего сына. Он весьма заинтересован в мальчике. Дэнни – талантливый мальчуган.

Можжевельный дух джина приятно дурманил, но одновременно, похоже, туманил рассудок. Дэнни? Что это насчет Дэнни? И что сам Джек делает в баре с бокалом спиртного в руке?

Он завязал. Бросил пить.

Он дал зарок.

Чего им надо от его сына? Что им может быть нужно от Дэнни? Венди с Дэнни тут ни при чем. Джек пытался заглянуть в скрытые тенью глаза Ллойда, но было слишком темно, слишком мрачно, все равно, как если бы он пытался прочесть какие-то чувства в пустых глазницах черепа.

(Это я должен быть им нужен… ведь так? Именно я. Не Дэнни, не Венди. Это мне здесь страшно нравится. Они хотели уехать. Это я позаботился о снегоходе… просмотрел старые записи… скинул давление в котле… обманывал… практически продал свою душу… что им может быть нужно от него?).

– Где же управляющий? – Джек старался говорить небрежно, однако губы уже занемели после первой порции спиртного, и слова слетели с них не как в сладком сне, а, скорее, как в кошмаре.

Ллойд улыбнулся.

– Что вам надо от моего сына? Дэнни тут ни при чем… да? – в собственном голосе Джек расслышал неприкрытую мольбу.

Лицо Ллойда словно бы потекло, начало меняться, сделавшись неприятным. Белая кожа пожелтела, как при гепатите, растрескалась, на ней высыпали красные болячки, из которых текла вонючая жидкость. На лбу Ллойда выступил кровавый пот, а где-то серебряные куранты пробили четверть часа.

(Маски долой! маски долой!).

– Пейте, пейте, мистер Торранс, – мягко сказал Ллойд, – вас это не касается. В данный момент.

Джек снова поднял свой бокал, поднес к губам и помедлил. Ему послышался жесткий страшный треск ломающейся руки Дэнни. Он увидел смятый велосипед, перелетающий через капот машины Эла, отчего ветровое стекло покрылось звездочками трещин. Он увидел лежащее на дороге одинокое колесо: искореженные спицы торчали в небо, как острые выступы на рояльных струнах.

И понял, что все разговоры прекратились.

Он оглянулся через плечо. Все молча смотрели на него. Они выжидали. Сидевший рядом с женщиной в саронге мужчина снял лисью маску, и Джек увидел, что это Горас Дервент, по лбу у него рассыпались светлые волосы. Возле стойки все тоже наблюдали за Джеком. Его соседка не сводила с него глаз, словно пыталась вернуть зрению четкость. Платье соскользнуло с одного плеча и, поглядев вниз, Джек увидел рыхлый сморщенный сосок, венчающий отвислую грудь. Взглянув ей в лицо, он пришел к мысли, что она может оказаться той женщиной из 217 – той, которая пыталась задушить Дэнни. По другую руку от Джека мужчина в ядовито-синем костюме вытащил из кармана пиджака небольшой револьвер 32 калибра с перламутровой рукояткой и лениво крутил его на стойке, словно собирался сыграть в русскую рулетку.

(Я хочу…).

Он сообразил, что онемевшие голосовые связки не пропускают слова и попробовал еще раз.

– Я хочу видеть управляющего. Я… думаю, он не понимает. Мой сын не является частью всего этого. Он…

– Мистер Торранс, – сказал Ллойд. Из недр лица, которое чума расписала красной охрой, шел отвратительно-любезный голос. – С управляющим вы встретитесь в должное время. Честно говоря, он решил сделать вас доверенным лицом в этом вопросе, посредником. Ну, пейте же, пейте.

Джек поднял стакан сильно трясущейся рукой. Там оказался чистый джин. Он заглянул внутрь. Смотреть было все равно, что тонуть.

Его соседка невыразительным, мертвым голосом запела:

Деньги на бочку…

И мы развлечемся на славу…

Ллойд подхватил. За ним – человек в синем костюме. Присоединился и человек-собака, одной лапой отбивая по столу такт.

Ну-ка деньги на бочку…

Развлечемся на сла-а-ву…

Время бочку выкатывать…

К прочим голосам прибавился голос Дервента. Из уголка губ под углом небрежно торчала сигарета. Правая рука, обнимая за плечи женщину в саронге, деликатно и рассеянно ласкала ее грудь. Он пел, глядя на человека-собаку с веселым презрением.

– … Банда вся собрала-ась…

Джек поднес бокал ко рту и тремя большими глотками осушил его. Прокатившись вниз по пищеводу, как грузовик по тоннелю, джин взорвался в желудке, рикошетом бросился в голову и там, в последнем приступе судорожной дрожи, вцепился в мозг Джека.

Когда это прошло, Джек почувствовал себя отлично.

– Повтори, будь добр, – сказал он и подтолкнул к Ллойду пустой стакан.

– Да, сэр, – ответил Ллойд, забирая его. Ллойд снова выглядел абсолютно нормально. Смуглый мужчина спрятал пистолет. Женщина справа от Джека опять смотрела в свой «сингапурский слинг». Одна грудь, полностью показавшаяся из-под платья, лежала на кожаной обивке стойки. Из дряблого рта лились бессмысленные причитания. Снова, сливаясь и сплетаясь, послышалась невнятная речь.

Перед Джеком появилась новая порция спиртного.

– Мучас грасиас, Ллойд, – сказал он, взяв бокал.

– Всегда приятно услужить вам, мистер Торранс, – Ллойд улыбнулся.

– Ты, Ллойд, всегда был лучше всех.

– О, спасибо, сэр.

На этот раз Джек пил медленно, позволяя жидкости струйкой затекать в горло. На счастье он проглотил несколько орешков. Выпивка исчезла мгновенно и он заказал еще. Мистер Президент, я встретил марсиан и рад доложить, что они настроены дружелюбно. Пока Ллойд занимался следующей порцией, Джек принялся искать по карманам четвертак, чтоб сунуть в музыкальный автомат. Он опять подумал про Дэнни – но теперь, к его радости, лицо Дэнни стало неясным, неразличимым. Однажды он причинил Дэнни боль, это случилось до того, как Джек научился справляться с выпитым… но эти дни миновали. Больше он никогда не обидит Дэнни.

Ни за что на свете.