Аркадий Райкин.

По поводу «мелкотравчатости».

Ориентация на большие формы, на героя, показанного «во весь рост», отводила малым жанрам в нашем искусстве второстепенную роль. Песенка, танец, сатирическая и юмористическая сценка — всё то, чем живет эстрадный театр, считалось «мелкотравчатым», то есть не то чтобы плохим или хорошим, а незначительным, мелким, не заслуживающим внимания. Эксцентрика, представленная в начале 1920-х годов рядом молодых одаренных актеров — Игорем Ильинским, Сергеем Мартинсоном, Эрастом Гариным и другими, в условиях тотального равнения на психологический театр была не ко двору. Несмотря на упорную борьбу за существование, в 1936 году закрылись Московский, а за ним и Ленинградский мюзик-холлы. Само понятие «развлечение» ассоциировалось с «пустозвонством», а к слову «развлекательность», как правило, добавлялись эпитеты «пресловутая», «пошлая» и т. п. Писатели-сатирики Н. Р. Эрдман, В. 3. Масс, М. Д. Вольпин в 1934 году поплатились за свой смех трехлетней ссылкой в Сибирь.

Дискуссии о сатире, продолжавшиеся на протяжении предыдущего десятилетия, к 1930-м годам завершились. Слово «сатира» исчезало с афиш. Ленинградский театр сатиры был переименован в Театр комедии, а московский хотя и сохранил название, но включал в репертуар преимущественно бытовые комедии. Официально сатира как будто была признана, узаконена, а на деле в каждом конкретном сатирическом обличении могли усмотреть клевету на советскую действительность. В результате родилось и вошло в лексикон парадоксальное понятие ««положительная сатира».

«Что касается сатирического жанра в советской литературе, — писал М. М. Зощенко, — то об этом в свое время много говорилось и велись дискуссии... критики договаривались до полнейшего абсурда — до того, что сатиры у нас вообще не должно быть. Некоторые критики предполагали, что сатира должна быть конкретного характера с указанием адресов и фамилий. Но в общем восторжествовала идея, что сатира должна быть, но что она должна быть положительной. Эта рыхлая формула так и осталась не совсем выясненной». Бессмысленная по своей сути, она отразила трудности и противоречия этого вида творчества. Эстрадные артисты меняли репертуар, обращались к истории Гражданской войны, рассказывали о героических подвигах, о стройках пятилеток и т. д. Но «положительная сатира» далеко не всегда нравилась зрителям, ждавшим от эстрады развлечения, смеха, хотя бы улыбки.

Концертные программы конца 1930-х годов заполняются отрывками из опер, балетов, драматических спектаклей, механически перенесенных на эстрадные подмостки. Веселое искусство теряло свою специфику. «На эстраду общими усилиями... напялили фрак сугубо академического концерта, внешне крайне респектабельного, но порой до противности скучного. И даже балалаечники надели респектабельный фрак, выходят «под Ойстраха», торжественно садятся возле рояля, и унылый «ведущий» с лицом факельщика из бюро похоронных процессий предостерегающе провозглашает: «Лист! Вторая рапсодия»». Н. П. Смирнов-Сокольский в свойственной ему полемической манере несколько сгущал краски, но в целом его тревога была справедливой и отражала истинное положение вещей. Наступление филармонических жанров, использование сцен из театральных спектаклей грозили поглотить эстрадную «изюминку», открытость общения с публикой, импровизационность, эксцентризм.

Трудности усугублялись еще и тем, что происходил естественный процесс смены поколений. Время предъявляло новые требования не только к репертуару, но и к эстрадной маске, которая во многих случаях так «срасталась» с личностью исполнителя, что он уже не мог безболезненно изменить ее черты. Многие талантливые артисты, определявшие лицо советской эстрады в предшествующее десятилетие, уходили на второй, а то и на третий план.

Лишь немногим — Леониду Утесову, Николаю Смирнову-Сокольскому, Владимиру Хенкину — удалось удержать положение звезд первой величины. Но изменились и они. Смирнов-Сокольский после нескольких неудач пришел к новой форме публицистического фельетона. Утесов всё реже создавал театрализованные представления, переходя на большие песенные программы, сочетавшие героические песни с лирическими и юмористическими. Хенкин совмещал выступления на эстраде с игрой в Театре сатиры, где исполнял главные роли в классических и современных пьесах.

В июле 1939 года в Комитете по делам искусств при Совнаркоме СССР состоялось совещание директоров и художественных руководителей концертных организаций, где немало говорилось о недостатках и бедах веселого, любимого народом искусства, попавшего в разряд «мелкотравчатых». На совещании было принято решение о проведении Первого Всесоюзного конкурса артистов эстрады, а в дальнейшем предполагалось сделать такие конкурсы регулярными. Кроме того, укреплению авторитета эстрады, собиранию сил, созданию новых номеров и программ были призваны служить театры эстрадного профиля. Однако их в стране почти не было. Не существовали они и в Москве. Сложившееся положение объяснялось не только традиционным невниманием к жанру, но прежде всего трудностями творческого порядка, в том числе пренебрежительным отношением к сатире и юмору, отсутствием молодой смены режиссеров и актеров, которых никто не готовил. Обучение проходили на практике — в коллективах «Синей блузы»[5], к этому времени уже распавшейся, в маленьких театрах, один за другим возникавших в годы нэпа и столь же быстро угасавших. Но резко изменившаяся жизнь выдвигала новые темы, новых героев. Надежда на то, что желаемое обновление придет от драматургов, таких как Николай Погодин, Валентин Катаев, Лев Славин, Сергей Михалков, Михаил Зощенко, что стереотипные приемы и штампы на сцене эстрадного театра они заменят знанием жизни, свежим взглядом на современные характеры, не оправдывалась. Хотя открывшийся осенью 1938 года Московский театр эстрады и миниатюр всячески стремился привлечь их к работе, они в создавшейся обстановке не торопились подставлять под удар свои имена. В труппу Московского театра эстрады и миниатюр вошли известные актеры Мария Миронова, Рина Зеленая, Татьяна Пельтцер, Александр Менакер, Роман Юрьев, Борис Вельский и др. Кроме миниатюр, подготовленных силами театра, в программы включались лучшие номера эстрадных исполнителей — вокальные, хореографические, оригинальные, приглашались популярные артисты театра и кино. Публика ходила слушать Вадима Козина, любоваться танцами Анны Редель и Михаила Хрусталева, смотреть и слушать Бориса Чиркова с его песенкой «Тучи над городом встали», сатирические монологи Рины Зеленой (вскоре она отказалась от них и перешла на «детский» репертуар).

Трудно сказать, почему особенно остро ощущали отсутствие такого «мелкокалиберного» театра ленинградцы. Попытки создать его своими силами делались чуть ли не ежегодно. Так, осенью 1935 года открылся Театр миниатюр при Доме печати. В труппу вошли актеры Н. Копелянская, А. Арди, А. Орлов, И. Горин, одна из лучших комедийных актрис Е. Грановская, конферансье К. Гибшман, режиссер, в прошлом конферансье «Балаганчика» С. Тимошенко. Театр существовал всего один сезон. Осенью 1936 года Театр миниатюр, в репертуар которого входила классика — Гоголь, Достоевский, Шоу, — открылся при Доме Красной армии. Он также продержался один сезон. На следующий год в помещении закрывшегося мюзик-холла начал работать Театр миниатюр под руководством И. О. Дунаевского и режиссера Д. Г. Гутмана. В программах (успели выпустить три) были и джаз Утесова, и хореографические номера, и даже цирковая клоунада. Большое внимание уделялось песне, делались интересные попытки «инсценировать» советские песни. Но век и этого театра оказался коротким. Несмотря на опытных талантливых артистов, на репертуарные поиски и даже на авторитет Дунаевского, обращавшегося с письмами в высокие инстанции, весной 1938 года театр был закрыт.

Взамен был создан театр с тем же названием на базе Ленинградского театра эстрады в помещении бывшего известного ресторана «Медведь» на улице Желябова (раньше она была Большой Конюшенной; ныне улице возвращено старое название). Согласно сохранившимся в архивах постановлению Ленсовета от 3 апреля и приказу Управления по делам искусств при Ленсовете от 23 апреля 1938 года вместо Театра миниатюр Дунаевского открылся Ленинградский театр эстрады и миниатюр. Как ни странно, маленький, еще никак не проявивший себя театр занял место аналогичного учреждения под художественным руководством знаменитого композитора, чьи песни гремели по всей стране и во многом определяли не только звуковую, но и эмоциональную ауру предвоенного десятилетия. Исаак Осипович Дунаевский в 1938 году являлся кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР, но это не спасло его театр. Кто-то «наверху» предпочел маленькую, еще не сложившуюся труппу, не имеющую ни творческой программы, ни опытного, авторитетного руководства (художественным руководителем позднее, в 1939 году, был назначен театральный режиссер М. В. Чежегов, впрочем, недолго удержавшийся на этом посту). Судя по архивным материалам, первым в эту труппу был зачислен Аркадий Райкин. Дата — 1938 год — подтверждается и сведениями из его личного дела, в том числе составленным в 1956-м ходатайством о присвоении ему звания народного артиста РСФСР.

Сам артист рассказывает историю появления театра по-иному, называя датой его рождения ноябрь 1939 года. К этому времени Райкин был уже довольно известен в Ленинграде, успешно прошли и его летние выступления в московском «Эрмитаже». Однажды к нему пришли известные ленинградские актрисы Надежда Копелянская и Зинаида Рикоми. Профессиональные певицы, премьерши недавно закрывшегося мюзик-холла, они предложили принять участие в создании театра миниатюр. Пригласили Константина Эдуардовича Гибшмана, одного из корифеев отечественной эстрады, занимавшего ведущее положение еще в дореволюционных театрах миниатюр. Пришел художник Петр Петрович Снопков — впоследствии он оформил не одну программу новорожденного театра. Людмила Давидович, тонкий, остроумный человек, прекрасный литератор, в прошлом выступавшая на эстраде «Балаганчика», написала несколько текстов.

Аркадий Райкин вспоминает песенку двух шарманщиков, которую должен был исполнять в паре с Гибшманом. Сначала придумали, что у них будут лотки с мороженым, потом решили стать шарманщиками. Вместо шарманки Петр Снопков надел на артистов старые венские стулья с вынутыми сиденьями, обмотав нижнюю часть стульев красными платками, концы которых нужно было крутить, как ручку шарманки, распевая песенку. «Вспоминать это сегодня смешно — нечто вроде капустника! И ведь имело успех у публики, изголодавшейся по таким представлениям. Тогда всё делалось быстро и просто», — рассказывал Аркадий Исаакович.

И всё же одного энтузиазма для создания театра недостаточно, требовались постоянное помещение, штаты, финансы и еще многое другое. Не было ничего — ни труппы, ни помещения, ни руководителя, ни средств. Первое время собирались и репетировали на квартире у Рикоми.

Но откуда-то всё это появилось, и Ленинградский театр эстрады и миниатюр открылся на улице Желябова в ноябре 1939 года (по одним сведениям 6-го, по другим — 22-го). Видимо, сильно помог тот же И. М. Гершман, директор Ленинградского театра эстрады.

Труднообъясним еще один момент. Если решение о создании театра было принято и соответствующие бумаги подписаны в апреле 1938 года, а открылся он только осенью 1939-го, не слишком ли много времени понадобилось для подготовки и репетиций не особо сложной эстрадной программы, в которую, кстати сказать, вошел ряд хороших, но уже готовых концертных номеров?

К счастью, в ЦГАЛИ Санкт-Петербурга сохранилась «Первая программа» (она так и называлась), сообщавшая, что с 22 ноября она ежедневно идет дважды (в 19.30 и 22.00) в помещении на улице Желябова. В программе, поставленной 3. В. Рикоми с использованием музыки И. О. Дунаевского, участвовали О. Н. Малоземова (дамочка), Т. Майзингер (маникюрша), Н. А. Галацер (собака), вокальный квартет, Ф. Н. Иванов (куклы). Аркадий Райкин выступал только в театрализованном конферансе «У эстрадного подъезда» в дуэте с любимцем публики Константином Эдуардовичем Гибшманом.

Несколькими годами ранее, студентом второго курса, Райкину уже приходилось встречаться с Гибшманом. Как уже говорилось, в спектакле «Служанка-госпожа» в Эрмитажном театре они в очередь играли глухонемого Веспоне. Но, боясь попасть под влияние замечательного актера, Райкин тогда умышленно не смотрел на его игру. Интересно, что глава в его «Воспоминаниях», посвященная старшему поколению, в том числе Гибшману, названа «Чем быстрее идешь, тем чаще оглядывайся».

Театр эстрады и миниатюр предполагал концертные номера. В первую программу театра входили акробатические танцы «Трио Кастелио», лирические песенки в исполнении 3. Рождественской, кукольная пародия «Двенадцатая рапсодия Листа» Е. Деммени, номер эквилибристов А. и Р. Славских, одноактная пьеса «Часы с боем» из репертуара Московского театра эстрады и миниатюр и др. На афише стояли имена художественного руководителя М. В. Чежегова и главного режиссера А. В. Шубина, работавшего ранее в «Кривом зеркале». Любопытно, что в этом начинании участвовал и Н. Смирнов-Сокольский с фельетоном «На всё Каспийское море». Конферанс «У эстрадного подъезда», который вели Райкин с Гибшманом, был написан Л. Давидович и Т. Карелиной. Работая в паре с молодым артистом, Гибшман, еще в начале века нашедший свою маску неумелого, растерянного, косноязычного персонажа, занимавший ведущее положение в ряде известных театров, как бы связывал различные эпохи и поколения, осуществлял передачу традиций.

В «Воспоминаниях» Аркадий Исаакович настойчиво подчеркивал значение преемственности. Отрицательное отношение к буржуазной культуре, намерение выстроить новое здание на ее развалинах сказалось на всех видах искусства, но, может быть, особенно в той сфере, которая после революции получила название «эстрада». Если отношение к дореволюционному театру, литературе, классической музыке в 1930-х годах начинало пересматриваться, то эстрада осталась на позиции «Ивана, не помнящего родства». Что касается Райкина, то он высоко ценил своих предшественников; память о традициях помогала ему в поисках разнообразия форм, в борьбе с «академизацией» эстрады, в утверждении смеха как одного из главных выразительных средств. Сотрудничество, даже недолгое, с одним из первых русских конферансье как бы связывало в единую нить прошлое и настоящее.

Но обстоятельства сложились так, что в этот первый сезон 1939/40 года Ленинградский театр эстрады и миниатюр (он получил свое название по образцу московского) работал почти без Райкина. Уже через пару недель после открытия театра артист уехал на Всесоюзный конкурс артистов эстрады, принял участие в программе Московского театра эстрады и миниатюр, а затем в течение двух месяцев выступал в воинских частях на Финском фронте.

Всё это время Ленинградский театр эстрады и миниатюр лихорадило. Менялись режиссеры, уходили актеры, не было репертуара, зрители плохо посещали спектакли. Вероятно, если бы не усилия Гершмана, настойчиво ожидавшего возвращения из Москвы Аркадия Райкина, очередной, похожий на других, «мелкотравчатый» театр не выдержал бы даже сезона.