Джузеппе Бальзамо (Записки врача).

LXIV. ЧТО ПРОИЗОШЛО С Г-НОМ ДЕ ЛА ВОГИЙОНОМ, НАСТАВНИКОМ ДЕТЕЙ ФРАНЦИИ, В ДЕНЬ БРАКОСОЧЕТАНИЯ МОНСЕНЬЕРА ДОФИНА.

Великие исторические события для романиста — то же, что огромные горы для путешественника. Он на них смотрит, подходит к ним то с одной, то с другой стороны, почтительно раскланивается, проходя мимо, но не может на них взобраться.

Вот и мы посмотрим, походим вокруг, поприветствуем эту торжественную свадебную церемонию в Версале. Французский церемониал — единственная хроника, которой в этом случае следует доверяться.

А наша история, словно скромная спутница, отправится окольным путем, давая дорогу великой истории Франции, и не станет описывать ни величия Версаля времен Людовика XV, ни костюмов придворных тех лет, ни парадных ливрей, ни епископских облачений: она попытается найти еще что-нибудь не менее любопытное.

И вот церемония завершается в ярких лучах майского солнца; прославленные гости тихо расходятся, обсуждая чудесное зрелище, на котором они только что присутствовали. А мы вернемся к знакомым событиям и действующим лицам, имеющим с точки зрения истории некоторое значение.

Утомленный церемонией и особенно праздничным ужином, долгим, проходившим в строгом соответствии с церемониалом свадебного ужина его высочества великого дофина, сына Людовика XIV, его величество удалился к себе в девять часов и отпустил всех, кроме де Ла Вогийона, наставника детей Франции.

Герцог, большой друг иезуитов, надеявшийся на их возвращение благодаря своим отношениям с графиней Дюбарри, считал свою задачу по воспитанию отчасти выполненной после женитьбы его высочества герцога Беррийского.

Впрочем, впереди у наставника детей Франции была не менее трудная задача: ему надлежало завершить воспитание графа Прованского и графа д’Артуа; одному из них было в те времена пятнадцать, другому — тринадцать лет. Его высочество граф Прованский был скрытен и замкнут; его высочество граф д’Артуа — легкомыслен и своеволен. Ну, а герцог Беррийский, помимо всех своих качеств, благодаря которым он прекрасно учился, был еще и дофин, то есть первым после короля лицом во Франции. Вот почему де Ла Вогийон много терял, уступая свое влияние на него женщине.

Когда король попросил его задержаться, де Ла Вогийон решил, что его величество понимает, какая это потеря, и хочет утешить его вознаграждением. Ведь когда воспитание закончено, наставника обыкновенно стараются отблагодарить.

Это заставило и без того чувствительного герцога де Ла Вогийона расчувствоваться окончательно. Он и так подносил платок к глазам во время ужина, показывая, как он сожалеет о потере ученика. После десерта он всхлипнул. Впрочем, оставшись один, он скоро успокоился.

Когда же его вызвал к себе король, он снова достал из кармана платок и выдавил слезу.

— Подойдите, мой бедный Ла Вогийон, — обратился к нему король, поудобнее устраиваясь в кресле. — Подойдите, я хочу с вами поговорить.

— Я к услугам вашего величества, — молвил герцог.

— Садитесь вот сюда, дорогой мой, вы, должно быть, устали.

— Мне садиться, сир?

— Да, вот сюда, без церемоний.

Людовик XV указал герцогу на табурет, стоявший таким образом, что лицо наставника было ярко освещено, тогда как король оставался в тени.

— Ну что же, дорогой герцог, вот воспитание и завершено.

— Да, сир.

И Ла Вогийон вздохнул.

— И прекрасное воспитание! — продолжал Людовик XV.

— Ваше величество слишком добры ко мне.

— Оно делает вам честь, герцог.

— Благодарю вас, ваше величество.

— Его высочество дофин — один из самых просвещенных принцев Европы, если не ошибаюсь?

— Надеюсь, сир.

— Он хороший историк?

— Очень хороший.

— Прекрасный географ?

— Сир! Его высочество дофин способен составить карту получше инженера.

— Он прекрасно точит детали на станке?

— Сир, это не моя заслуга, я его этому не учил.

— Неважно, он умеет с ним обращаться?

— Да, он этим владеет в совершенстве.

— А часовое дело? Какая ловкость рук!

— Просто чудо, сир.

— Вот уже полгода все мои часы идут, как четыре колеса одной кареты, не обгоняя друг друга. А ведь он сам за ними следит.

— Это знание механики, сир, и я опять должен признаться, что я здесь ни при чем.

— Да, а математика, а навигация?

— Вот тут вы правы, сир, к этим наукам я всегда старался пробудить интерес его высочества дофина.

— Да, и он в этом очень силен. Я третьего дня слышал, как он разговаривал с господином де Лаперузом о перлинях, вантах и бригантинах.

— Это все морские термины… Да, сир.

— Он обо всем этом говорит, как Жан Барт.

— Да, он действительно тут очень силен.

— Всем этим он обязан вам…

— Я не заслуживаю похвал вашего величества… Я полагаю, что мои заслуги не столь велики… Его высочество дофин сумел извлечь пользу из моих уроков.

— Надеюсь, герцог, что его высочество в самом деле станет добрым королем, прекрасным правителем, хорошим отцом семейства… Кстати, герцог, — повторил король, — будет ли он хорошим отцом семейства?

— Сир! Его высочество преисполнен разнообразных достоинств! — наивно воскликнул г-н де Ла Вогийон.

— Вы меня не поняли, герцог, — сказал Людовик XV. — Я спрашиваю, может ли он стать хорошим отцом семейства.

— Сир! Признаюсь, я не понимаю вашего вопроса. Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать… хочу сказать… Вы ведь должны знать Библию, не так ли, герцог?

— Разумеется, я ее читал, сир.

— Ну так вы знаете, кто такие патриархи, правда?

— Конечно!

— Будет ли он хорошим патриархом?

Де Ла Вогийон взглянул на короля так, словно тот говорил по-китайски. Он повертел в руках шляпу и вымолвил:

— Сир! Великому королю подвластно все, чего только он сам пожелает.

— Простите, герцог, — настаивал на своем король, — я вижу, что мы друг друга не понимаем.

— Сир! Я изо всех сил пытаюсь понять.

— Хорошо, — решил король, — я буду выражаться яснее. Вы знаете дофина как свое дитя, не правда ли?

— Разумеется, сир.

— Вы знаете его вкусы?

— Да.

— Его страсти?

— О, что касается страстей, сир, это совсем другое дело: если бы они и были, я бы решительно их искоренил. Но мне, к счастью, не пришлось этим заниматься: его высочество не страдает этим недостатком.

— Вы сказали — к счастью?

— А разве это не счастье, сир?

— Стало быть, у него их нет?

— Страстей? Нет, сир.

— Ни одной?

— Ни единой, за это я ручаюсь.

— Этого-то я и боялся. Дофин будет отличным королем, прекрасным правителем, но никогда не станет хорошим мужем.

— Сир! Вы никогда не приказывали мне пробудить интерес его высочества к этой стороне жизни.

— И это было моей ошибкой. Мне следовало подумать о том, что настанет день, когда он женится. Однако, несмотря на то что он не подвержен страстям, вы не ставите на нем крест?

— То есть как?

— Я хотел спросить вот о чем. Как вам кажется, есть ли надежда, что когда-нибудь они у него появятся?

— Сир, мне страшно!

— Отчего же?

— Признаться, сир, для меня этот разговор — пытка! — жалобно простонал бедный герцог.

— Господин де Ла Вогийон! — воскликнул король, начинавший терять терпение. — Я вас ясно спрашиваю, будет ли его высочество хорошим супругом. Я оставляю в стороне вопрос о том, станет ли он настоящим отцом семейства.

— Вот именно на этот вопрос я не могу точно ответить вашему величеству.

— То есть почему же вы не можете ответить?

— Я и сам этого не знаю.

— Не знаете?! — вскричал Людовик XV в таком изумлении, что на голове у г-на де Ла Вогийона зашевелился парик.

— Сир, его высочество герцог Беррийский жил в доме вашего величества невинным ребенком, интересующимся науками.

— Ах, герцог, ребенок уже не учится, он женится!

— Сир, я был наставником его высочества…

— Вот именно, герцог! Вы должны были научить его всему, о чем ему следует знать.

Пожав плечами, король откинулся в кресле.

— Так я и думал, — со вздохом прибавил он.

— Боже мой, сир!..

— Вы знаете историю Франции, не так ли, герцог де Ла Вогийон?

— Сир, я всегда так думал и буду так думать, если только ваше величество не прикажет мне поверить в обратное.

— В таком случае, вы должны знать, что со мной произошло накануне женитьбы.

— Нет, сир, этого я не знаю.

— Ах, Боже мой, так вам ничего не известно?

— Не угодно ли будет вашему величеству рассказать мне об этом?

— Слушайте, и пусть это послужит вам уроком для воспитания двух других моих внуков, герцог.

— Я вас слушаю, сир.

— Я был воспитан в доме моего деда так же, как вы воспитали дофина. Мой наставник, господин де Вильруа, был славный человек, очень славный, как вы, герцог. Эх, если бы он почаще позволял мне оставаться в обществе моего дяди-регента! Так нет же! Невинные занятия, как вы говорите, помешали мне заняться изучением невинности! Однако я женился, а когда король женится, герцог, это важное событие для всего мира.

— Да, сир, я начинаю понимать.

— Ну и прекрасно! Итак, я продолжаю. Господин кардинал прощупал почву относительно того, что я смыслю в патриархате. Ничего! Я был добродетелен до такой степени, что появились опасения, как бы Франция не перешла в женские руки. К счастью, кардинал обратился за советом к господину де Ришелье. Он был в этом вопросе большой мастер. Ему пришла в голову блестящая мысль. Существовала некая девица Лемор или Лемур, точно не помню, рисовавшая восхитительные картины. Ей заказали целую серию сцен… ну… вы понимаете…

— Нет, сир.

— Как бы вам выразить? Пасторали.

— А, в стиле Тенирса.

— Даже более того — в стиле примитивов.

— Примитивов?

— Ну да, натуральных. Мне кажется, я нашел удачное слово. Теперь понимаете?

— Как? — краснея, вскричал герцог де Ла Вогийон. — Вашему величеству осмелились показать…

— А кто говорит, что мне их показывали, герцог?

— Чтобы ваше величество могло их увидеть…

— Надо было, чтобы я их увидел, вот и все.

— И что же?

— Да ничего особенного: я их увидел.

— И?..

— Ну и так как человек по своей натуре любит подражать… я все это и повторил!

— Да, сир, прекрасно придумано, великолепно, хотя это и опасно для юноши.

Король взглянул на герцога де Ла Вогийона с улыбкой, которую можно было бы назвать циничной, если бы она не появлялась на устах одного из самых умных монархов.

— Оставим на сегодня опасения, — сказал он, — и вернемся к тому, что мы должны сделать.

— Что же?

— А вы не знаете?

— Нет, сир, и я буду счастлив, если ваше величество сообщит мне об этом.

— Пожалуйста! Вы отыщете его высочество дофина, получающего последние поздравления от кавалеров, в то время как ее высочество выслушивает поздравления дам…

— Да, сир.

— Вы возьмете подсвечник и отведете его высочество в сторону.

— Да, сир.

— Вы сообщите своему ученику, — король подчеркнул два последних слова, — что его комната находится в конце нового коридора.

— Ни у кого нет ключа, сир…

— Потому что я его приберегал, герцог. Я предвидел то, что сегодня случится. Вот ключ.

Де Ла Вогийон принял его дрожащей рукой.

— А вам я хочу сказать, герцог, — продолжал король, — что в этой галерее я приказал развесить два десятка полотен.

— Да, сир.

— Вы поцелуете своего ученика, отопрете дверь коридора, вручите ему подсвечник, пожелаете спокойной ночи и скажете, что он должен через двадцать минут дойти до своей комнаты: по минуте на каждую картину.

— Понимаю, сир.

— Ну и прекрасно. Спокойной ночи, господин де Ла Вогийон!

— Прошу ваше величество простить меня.

— Не знаю, не знаю: хорошеньких бы дел вы без меня натворили в моем семействе!

Дверь за наставником затворилась.

Король взялся за особый звонок.

Явился Лебель.

— Кофе! — приказал король. — Кстати, Лебель…

— Да, сир?

— После того как принесете кофе, идите следом за господином де Ла Вогийоном: он отправился к его высочеству дофину.

— Слушаю, сир.

— Погодите, я еще не сказал вам, зачем вы пойдете.

— Вы правы, сир. Но я так торопился исполнить приказание вашего величества…

— Прекрасно! Вы пойдете за господином де Ла Вогийоном.

— Да, сир.

— Он так смущен, так опечален; я опасаюсь, что он расплачется, увидев его высочество.

— Что я должен сделать, если это произойдет?

— Ничего. Вы скажете мне об этом, вот и все.

Лебель подал королю кофе, тот медленно, смакуя, отпил глоток.

Лакей, известный в истории, вышел.

Спустя четверть часа он опять явился.

— Ну что, Лебель? — спросил король.

— Сир! Герцог де Ла Вогийон проводил его высочество до коридора, держа его под руку.

— Что дальше?

— Было непохоже, что он готов заплакать, скорее напротив: его маленькие глазки приняли игривое выражение.

— Хорошо. А потом?

— Он вынул из кармана ключ, протянул его высочеству, тот отпер дверь и ступил в коридор.

— Что было дальше?

— Герцог вложил подсвечник его высочеству в руку и сказал тихо, однако так, что я сумел разобрать: «Ваше высочество! Супружеское ложе находится в конце галереи, от которой я только что вручил вам ключ. Король желает, чтобы вы были в комнате через двадцать минут». — «Почему через двадцать минут? — спросил принц. — Мне довольно двадцати секунд». — «Ваше высочество! — отвечал господин де Ла Вогийон. — На этом кончается моя власть. Мне нечему больше вас научить, однако позволю себе дать вам последний совет: хорошенько рассмотрите обе стены галереи, и я обещаю вашему высочеству, что ему не придется скучать эти двадцать минут».

— Недурно.

— После этого, сир, господин де Ла Вогийон отвесил низкий поклон, по-прежнему выразительно поглядывая на его высочество; казалось, он и сам был бы не прочь заглянуть в коридор. Затем он удалился.

— Ну, а его высочество вошел, я полагаю?

— Да, сир. Взгляните: видите свет в галерее? Он там ходит уже около четверти часа.

— Ну вот, огонек исчезает, — заметил король после того, как несколько минут смотрел в окно. — Мне в свое время тоже дали двадцать минут, но я помню, что через пять минут я уже был у жены. Неужели о его высочестве скажут то же, что говорили об отпрыске Расина: «Он, увы, не сын, а только внук великого отца!»?