Темная Башня.

2.

Они медленно спускались по широкому белому склону. Ыш спешил к Роланду, чтобы тут же метнуться назад, проверить, все ли в порядке с Сюзанной, а потом вновь догонял Роланда. Ярко-синие дыры иногда возникали над ними. Роланд знал, что дыры эти — работа Луча, который постоянно тянул облачный покров на юго-восток. А в остальном небо от горизонта до горизонта затянуло белым, оно прижималось к земле, и оба знали, что все это значит. Их ждала очередная пурга, и стрелок подозревал, что она будет самой сильной из тех, что им уже довелось пережить. Ветер набирал силу и влаги, висящей в воздухе, хватало для того, что онемели открытые участки кожи. Впрочем, после трех недель пути, а на вечерних привалах они часто брали в руки иголки, открытыми оставались только лоб да кончик носа. Порывы ветра поднимали длинные шлейфы снега. Шлейфы эти мчались мимо них вниз по склону, словно фантастические, трансформирующиеся на ходу балетные танцоры.

— Они прекрасны, не так ли? — спросила Сюзанна, с волокуши, в голосе слышались мечтательные интонации.

Роланд из Гплеада, не ценитель красоты (за исключением одного случая, в Меджисе), что-то пробурчал. Он знал, что он сочтет прекрасным для себя: надежное укрытие к тому моменту, как их настигнет снежная буря, что-нибудь существеннее, чем роща деревьев. Вот он и не поверил своим глазам, когда ветер вдруг стих и поднятый снег осел. Опустил кожаную буксирную ленту, переступил через нее, вернулся к Сюзанне (их снаряжение лежало у нее за спиной), опустился рядом с ней на колено. Укрытый с макушки до стоп в шкуры, он очень уж напоминал снежного человека.

— Как, по-твоему, что это? — спросил он ее.

Ветер поднялся вновь, еще больше усилился, поначалу скрыл то, что он успел увидеть. Когда же стих, над ними открылось синее окно, на какое-то время выглянуло солнце, расцветив склон миллионами бриллиантовых искорок. Сюзанна прикрыла глаза рукой, посмотрела вдаль. Увидела вырезанную в снегу, обращенную к ней перекладиной, букву Т. Перекладину, относительно короткую, возможно, по двести футов в каждую сторону, отделяли от них как минимум две мили. А вот подпорка, длинная часть буквы Т, тянулась до горизонта и исчезала за ним.

— Это дороги! — воскликнула она. — Кто-то проложил в снегу пару дорог, Роланд.

Он кивнул.

— Я тоже так подумал, но хотел услышать твое мнение. И я вижу кое-что еще.

— Что? У тебя глаза острее моих, и намного.

— Когда подойдем поближе, ты все увидишь сама.

Он попытался встать, но Сюзанна нетерпеливо дернула его за рукав.

— Не надо играть со мной в эти игры. Что еще ты там увидел?

— Крыши, — сдался Роланд. — Я думаю, там внизу дома. Может, даже городок.

— Люди? Ты говоришь про людей?

— Ну, дымок поднимается только над одним домом. Хотя с уверенностью говорить трудно, небо очень уж белое.

Она не знала, хотелось ей встретиться с людьми или нет. Такие встречи обычно только все усложняли.

— Роланд, нам надо быть осторожными.

— Да, — согласился он и направился к буксирной ленте. Прежде чем поднять ее со снега, поправил пояс-патронташ, чтобы кобура оказалась поближе к левой руке.

Час спустя они подошли к пересечению улицы и дороги. Его формировал сугроб, высотой в добрые одиннадцать футов, в создании которого не обошлось без использования техники. Сюзанна увидела на спрессованном снегу следы, очень уж похожие на гусеницы бульдозера. Из сугроба торчал металлический столб. А указатель на его вершине ничем не отличался от уличных указателей, которые она видела во многих городах, в том числе и на перекрестках Нью-Йорка. Этот указатель сообщал о том, что улица, перекладина буквы Т, называется.

А вот когда Сюзанна прочитала название уходящей за горизонт дороги, сердце у нее учащенно забилось:

ТАУЭР-РОУД.

Только в одном из домов, что сгрудились у Т-образного перекрестка, теплилась жизнь. Остальные стояли пустыми, у многих крыши рухнули под тяжестью снега. И этот дом, по левую руку от дороги, его отделяли от перекрестка примерно три четверти расчищенного участка Одд'с-лейн, явно выделялся среди соседних. С крыши регулярно счищали снег, так его оставшийся не грозил ее обрушением, от крыльца к расчищенной части улицы вела утоптанная дорожка. И из трубы этого скособоченного, обсаженного деверьями дома поднимался дымок, прозрачно-белый дымок. Одно окно светилось масляно-желтым цветом, но именно дымок приковал к себе взгляд Сюзанны. По ее разумению, последний штрих. И вопрос в голове вертелся только один: кто откроет дверь, когда они постучатся? Ганс или его сестра Гретель? (они были близнецами? Кто-нибудь когда-нибудь пытался с этим определиться?) А может, Красная Шапочка или Златовласка, со следами съеденной овсяной каши на подбородке?

— Может, нам лучше пройти мимо? — спросила она, осознавая, что перешла на шепот, хотя они находились на вершине сугроба, созданного бульдозером или грейдером. — Помашем ручкой и все дела, — она махнула рукой в сторону указателя с надписью «Тауэр-роуд». — Дорога перед нами, Роланд… может, сразу и пойдем?

— А если мы и пойдем, как думаешь, Мордред сразу последует за нами? — спросил Роланд. — Ты думаешь, он пройдет мимо этого дома и оставит в покое тех, кто там живет?

Мысль эта просто не приходила ей в голову, но ответ на вопрос Роланда она могла дать только отрицательный. Если Мордред решит, что может убить тех или того, кто жил в доме, он это сделает. Ради еды, если обитатели дома окажутся съедобными, но еда не будет основной причиной. В лесах, которые они миновали, дичи хватало, и даже если Мордред не мог сам поймать свой ужин (а Сюзанна полагала, что в обличье паука ему это вполне по силам), в своих лагерях они оставляли немало еды. Нет, из лесов он выйдет сытым… но злым. Очень злым. И горе тому, кто попадется ему на пути.

«С другой стороны», — подумала она… да только не было другой стороны, и думать об этом более не имело смысла. Открылась входная дверь дома, на крыльцо вышел старик. В сапогах, джинсах и толстой куртке с отделанным мехом капюшоном. Сюзанне показалось, что именно такие куртки продавались, среди прочего, в магазине военного обмундирования в Гринвич-Виллидж.

Щеки у старика были розовые, на морозе такие и должны быть у здорового человека, но он сильно хромал, опираясь на крепкую палку в левой руке. Из-за покосившегося домика с вьющемся над трубой дымком донеслось громкое лошадиное ржание.

— Конечно, Липпи, я их вижу! — закричал старик, повернувшись на ржание. — Один-то хороший глаз у меня остался, не так ли? — после чего вновь посмотрел туда, где на сугробе стоял Роланд, с Сюзанной по одну руку и Ышем по другую. Вскинул палку, приветствуя их, весело и без страха. Роланд в ответ поднял руку.

— Похоже, нам придется посовещаться, хотим мы этого или нет.

— Я знаю, — кивнула Сюзанна, потом обратилась к ушастику-путанику. — Ыш, веди себя прилично, ты меня слышишь?

Ыш посмотрел на нее, потом на старика, не произнеся ни звука. Похоже, он сам решил определяться с тем, что прилично, а что — нет.

Нога у старика была очень плоха («Совсем никакая», — сказал бы папа Моуз Карвер), но он на удивление хорошо управлялся с палкой, бочком-бочком продвигаясь к тому месту, где стояли стрелки. Эта подпрыгивающая походка вызвала у Сюзанны и улыбку, и восхищение. «Шустрый, как сверчок», — еще одна из присказок папы Моуза, в полной мере характеризовала старика. И уж конечно, Сюзанна не чувствовала, что от этого седовласого старика (его длинные, мягкие, как у младенца, волосы падали на плечи куртки), который хромал к ним на одной ноге, исходит хоть какая-то опасность. Когда он приблизился, она увидела, что один глаз побелел от катаракты. И зрачок, который едва просматривался, смотрел куда-то влево. Зато второй глаз с живым интересом разглядывал пришельцев, и интерес этот только нарастал по мере того, как сокращалось расстояние, отделявшее их от обитателя Одд'с-лейн.

Лошадь вновь заржала, и старик взмахнул палкой, вскинул ее к белому, низкому небу.

— Заткнись, ты, мешок с сеном, ты, фабрика дерьма, ты, старая карга, или ты никогда не видела людей? Ты что, родилась в хлеву, хе-хе? А если не родилась, то я — синеглазый бабуин, каких не бывает!

Роланд искренне рассмеялся, и остатки настороженности Сюзанны испарились. Лошадь вновь заржала, из лачуги, которая находилась за домом, назвать ее хлевом или сараем просто не поворачивался язык, и старик снова взмахнул палкой, на этот раз едва не упав. Его неуклюжие, но быстрые прыжки уже позволили ему покрыть половину расстояния, отделявшего дом от того места, где на сугробе стояли стрелки. Однако, он удержался на здоровой ноге, с силой воткнув палку в снег, а потом радостно помахал им свободной рукой.

— Хайл, стрелки! — прокричал старик. Легкие и голосовые связки, похоже, функционировали отлично. — Стрелки, идущие к Темной Башне, вот кто вы, вот кем вы должны быть, ибо разве я не вижу большие железные «пушки» с желтыми рукоятками? И Луч поправляется, снова станет красивым и сильным, ибо я это чувствую, и Липпи тоже! С самого Рождества стала шустрой, как жеребчик, или с того дня, которое я зову Рождеством, потому что здесь нет ни календарей, ни Сайта-Клауса. Его я и не жду, потому что разве я был хорошим мальчиком? Никогда! Никогда! Хорошие мальчики отправляются на небеса, а все мои друзья совсем в другом месте, едят маршмэллоу и пьют «Ноззи», сдобренную виски, в гостиной дьявола! Вы уж извините, язык у меня крепится посередине, а оба конца болтаются без устали! Хайл одному, и хайл другой, и хайл маленькому, в меховой шубке, малышу, что между вами. Ушастик-путаник, чтоб мне жить и дышать! Вы, как приятно мне вас видеть! Коллинз меня зовут, Джо Коллинз, с Одд'с-лейн, я и сам довольно-таки странный, одноглазый я и хромой, но во всем остальном я к вашим услугам!

Он уже дошел до того места, где заканчивалась Тауэр-роуд… или начиналась, в зависимости от того, как посмотреть и в какую сторону идти, предположила Сюзанна. И смотрел на них снизу вверх, один глаз блестел, как птичий, а второй незряче уставился в белизну сугроба.

— Долгих дней и приятных ночей, да, так говорю я, и любой, кто скажет иначе, так их здесь все равно нет, поэтому кому какое дело, что они там скажут? — из кармана он достал то, что могло выглядеть только карамелькой, и бросил вверх. Ыш без труда поймал ее на лета: «Ам!» — и карамельки, как ни бывало.

Роланд и Сюзанна рассмеялись. Они уже отвыкли смеяться, но смех определенно доставил им удовольствие, словно они нашли некую ценную вещицу, пребывая в полной уверенности, что потеряли ее навсегда. Даже Ыш и тот улыбнулся, а если лошадь и тревожила его (она вновь заржала, когда они посмотрели на сэя Коллинза, стоящего под их сугробом), он не подавал виду.

— У меня к вам миллион вопросов, — продолжил Коллинз, — но я начну с одного: каким образом вы собираетесь спуститься с этого сугроба?