Темная Башня.

14.

Она почувствовала то самое странное покалывание, которое испытывала, когда Патрик рисовал ее портрет. Только теперь оно ощущалось в одном месте, с правой стороны рта. Когда Патрик коснулся ластиком бумаги, покалывание перешло в сильный зуд. Ей пришлось врыться пальцами в землю по обе стороны от себя, чтобы удержаться от нестерпимого желания поднести руку к болячке и яростно чесать и чесать ее, не задумываясь о том, что из-под содранной корки кровь потоком хлынет на ее юбку из оленьей шкуры.

«Все закончится через несколько секунд, должно закончиться, должно, о, дорогой Боже, пожалуйста, СДЕЛАЙ ТАК, ЧТОБЫ ВСЕ…».

Патрик, вроде бы, полностью о ней забыл. Смотрел на свой рисунок, волосы, падавшие с обеих сторон лица, едва ли не полностью скрывали его. Все внимание юноши сосредоточилось на чудесной новой игрушке. Сначала он стирал осторожно… потом надавал сильнее (зуд усилился)… вновь ослабил давление. Сюзанна едва сдерживала крик. Теперь зудело везде. Зуд этот жег мозг, впивался в яблоки глаз, теребил кончики сосков, заставляя их твердеть.

«Я закричу, ничего не смогу с собой поделать, должна закричать …».

Она набрала полную грудь воздуха, чтобы он вышел криком, но внезапно зуд ушел. Вместе с болью. Она подняла руку, чтобы коснуться того места под нижней губой, где была язва, но до лица не донесла.

«Я не решусь».

«Не тяни резину! — негодующе отреагировала Детта. — После того, что ты пережила… мы все пережили… у тебя должно остаться достаточно силы духа, чтобы коснуться собственного гребаного лица, трусливая ты сука!».

Ее пальцы осилили оставшееся до лица расстояние. Ощупали кожу. Гладкую кожу. Язва, которая беспокоила ее чуть ли не от самого Тандерклепа, исчезла. И она знала, если посмотрит в зеркало или в стоящую воду, шрама не увидит.