Поэзия английского романтизма XIX века.

Кубла Хан, или Видение во сне. Фрагмент. Перевод В. Рогова.

Летом 1797 года автор, в то время больной, уединился в одиноком крестьянском доме между Порлоком и Линтоном, на эксмурских границах Сомерсета и Девоншира. Вследствие легкого недомогания ему прописали болеутоляющее средство, от воздействия которого он уснул в креслах как раз в тот момент, когда читал следующую фразу (или слова того же содержания) в «Путешествии Пэрчаса»[138]: «Здесь Кубла Хан повелел выстроить дворец и насадить при нем величественный сад; и десять миль плодородной земли были обнесены стеною». Около трех часов автор оставался погруженным в глубокий сон, усыпивший, по крайней мере, все восприятия внешней обстановки; он непререкаемо убежден, что за это время он сочинил не менее двухсот или трехсот стихотворных строк, если можно так назвать состояние, в котором образы вставали перед ним во всей своей вещественности, и параллельно слагались соответствующие выражения, безо всяких ощутимых или сознательных усилий. Когда автор проснулся, ему показалось, что он помнит все, и, взяв перо, чернила и бумагу, он мгновенно и поспешно записал строки, здесь приводимые. В то мгновение, к несчастью, его позвал некий человек, прибывший по делу из Порлока, и задержал его более часа; по возвращении к себе в комнату автор, к немалому своему удивлению и огорчению, обнаружил, что, хотя он и хранит некоторые неясные и тусклые воспоминания об общем характере видения, но, исключая каких-нибудь восьми или десяти разрозненных строк и образов, все остальное исчезло, подобно отражениям в ручье, куда бросили камень, но, увы! — без их последующего восстановления.

И все очарованье Разрушено — мир призраков прекрасный Исчез, и тысячи кругов растут, Уродуя друг друга. Подожди, Несчастный юноша со взором робким, — Разгладится поток, виденья скоро Вернутся! Остается он следить, И скоро в трепете клочки видений Соединяются, и снова пруд Стал зеркалом.

Все же, исходя из воспоминаний, еще сохранившихся у него в уме, автор часто пытался завершить то, что первоначально было, так сказать, даровано ему целиком. Σαμερον αδιον ασω;[139] но «завтра» еще не наступило.

В качестве контраста этому видению я добавил фрагмент[140] весьма несхожего характера, где с такой же верностью описывается сновидение, порожденное мучениями и недугом.

1798.

Построил в Занаду́ Кубла́ Чертог, земных соблазнов храм, Где Альф, река богов, текла[141] По темным гротам без числа К бессолнечным морям. Там тучных десять миль земли Стеною прочной обнесли; Среди садов ручьи плели узор, Благоухали пряные цветы, И окаймлял холмов ровесник, бор, Луга, что ярким солнцем залиты.

А пропасть, жуткою полна красою, Где кедры высились вокруг провала! Не там ли женщина с душой больною, Стеная под ущербною луною, К возлюбленному демону взывала? И, неумолчно в пропасти бурля, Как будто задыхается земля, Могучий гейзер каждый миг взлетал И в небо взметывал обломки скал — Они скакали в токе вихревом, Как град или мякина под цепом! Средь пляшущих камней ежемгновенно Взмывал горе́ поток реки священной — Пять миль по лесу, долу и поляне Она текла, петляя и виясь, Потом в пещеру мрачную лилась И в мертвенном тонула океане, И хану были в грохоте слышны Вещанья предков — голоса войны!

Чертога тень в волнах скользила, И звучали стройно в лад Песнь, что тьма пещер творила, И гремящий водопад. Такого не увидишь никогда: Чертог под солнцем — и пещеры льда!

Раз абиссинка с лютнею Предстала мне во сне: Она о сказочной горе, О баснословной Аборе,[142] Слух чаруя, пела мне. Когда бы воскресил я Напев ее чужой, Такой восторг бы ощутил я, Что этой музыкой одной Я воздвиг бы тот чертог И ледяных пещер красу! Их каждый бы увидеть мог И рек бы: «Грозный он пророк! Как строгий взор его глубок! Его я кругом обнесу! Глаза смежите в страхе: он Был млеком рая напоен, Вкушал медвяную росу».

1797.