Европейские поэты Возрождения.

ЛОРЕНЦО МЕДИЧИ[37]. Перевод Евг. Солоновича.

Вакхическая песня.

Помни, кто во цвете лет, — Юн не будешь бесконечно. Нравится — живи беспечно: В день грядущий веры нет.

Это Вакх и Ариадна. Все спеша от жизни взять, Ненаглядный с ненаглядной Обращают время вспять. Да и свита, им под стать, Веселится бесконечно. Нравится — живи беспечно: В день грядущий веры нет.

Этих юных козлоногих К нимфам тянет, и они, По лесам охотясь, многих Заманили в западни. Как им весело, взгляни — Пляшут, скачут бесконечно. Нравится — живи беспечно: В день грядущий веры нет.

Этим стройным нимфам любо Попадаться в сети к ним: Только тот, чье сердце грубо, От любовных стрел храним. Нимфы к милым льнут своим, Песня льется бесконечно. Нравится — живи беспечно: В день грядущий веры нет.

Тушей на осла навьючен, Следом движется Силен, Столь же стар и столь же тучен, Сколь от выпивки блажен. Глупо жаждать перемен, Если счастлив бесконечно. Нравится — живи беспечно: В день грядущий веры нет.

Наконец Мидас влечется, — Превращает в злато он Все, к чему ни прикоснется. Но на скуку обречен, Кто вменил себе в закон Наживаться бесконечно. Нравится — живи беспечно: В день грядущий веры нет.

Ждать до завтра — заблужденье, Не лишай себя отрад: Днесь изведать наслажденье Торопись и стар и млад. Пусть, лаская слух и взгляд, Праздник длится бесконечно. Нравится — живи беспечно: В день грядущий веры нет.

Славьте Вакха и Амура! Прочь заботы, скорбь долой! Пусть никто не смотрит хмуро, Всяк пляши, играй и пой! Будь что будет, — пред судьбой Мы беспомощны извечно. Нравится — живи беспечно: В день грядущий веры нет.

«Уймитесь, не упорствуйте жестоко…».

Уймитесь, не упорствуйте жестоко, Мечты и вздохи вечные о ней, Чтоб тихий сон не миновал очей Где слез не просыхает поволока.

Труды и мысли дня уже далеко Равно и от людей и от зверей; Уже упряжке белых лошадей Предшествует неясный свет востока.

Подпишем перемирие, пока Не встало солнце: верь, Амур, что сниться Ее лицо и голос будут мне

И белая в моей руке рука. Не будь завистлив, дай мне насладиться Неслыханным блаженством хоть во сне.

«Пусть почести влекут неугомонных…».

Пусть почести влекут неугомонных, Палаты, храмы, толпы у ворот, Сокровища, что тысячи забот И тысячи ночей несут бессонных.

Волшебные цветы лугов зеленых, В прохладной мураве журчанье вод И птичка, что любовь свою зовет, Влияют благотворней на влюбленных.

Лесные дебри и громады гор, Пещеры, недоступные для света, Пугливая дриада, быстрый зверь…

Лишь там передо мной прекрасный взор, Которым — пусть в мечтах — не то, так это Мне наглядеться не дает теперь.

Ненча из Барберино.

Я посвящаю песню милой даме, Прекраснее которой не найдешь. Пылающему сердцу временами На месте оставаться невтерпеж. Она стрельнет горящими глазами — И кончено: свободы не вернешь. Я в город ездил, езжу по округе, Но равных не встречал моей подруге.

Я в Эмполи и в Прато был не раз, И в Борго, и в Мангоне, и в Гальяно, В Сан-Пьеро торговал и здесь у нас, На самой верхотуре — в Декомано. Один базар меня одним потряс, Другой другим, но должен без обмана Сказать: нигде торговли лучше нет, Чем в Барберино, где живет мой свет.

Я благородней Ненчи ненаглядной Девиц не видел, не встречал скромней; Ни у кого такой головки ладной И светлой нет, как у любви моей. По-праздничному на душе отрадно, Когда глазами я встречаюсь с ней. А дивный носик моего кумира — Ни дать ни взять работа ювелира.

Кораллам губки алые под стать, За ними два ряда зубов белеют — И в том и в этом штук по двадцать пять, И снег ланиты посрамить сумеют — Не надо и к белилам прибегать, И круглый год на щечках розы рдеют, Всегда, что называется, в цвету. Как не влюбиться в эту красоту?

Ее глазам мужчины знают цену. Еще бы! Ненча, бросив взгляд-другой, Прошьет не то что сердце, но и стену, Тогда как сердце — камень у самой. Поклонники за нею, рады плену, Таскаются хвостом, и, сам не свой, От зависти я помираю черной, Что нет меня среди толпы покорной.

Я целый день махать мотыгой мог, А нынче — дудки: как ни лезь из кожи, Дай бог, чтоб сил хватило на часок. Я высох, как подстилка из рогожи: За стол сажусь — не лезет в рот кусок. Любовь меня измучила, и все же, Сказать по чести, я и впредь готов Мириться с крепостью ее узлов.

Я сравниваю Ненчу с городскими — Она не хуже тысяч городских С хорошими манерами своими, С уменьем изъясняться вроде них. Глаза что уголь, волосы над ними — Под цвет снопа и книзу из прямых Становятся волнистыми-волнистыми, Оканчиваясь кольцами пушистыми.

Когда она, как козочка легка, Танцует, сразу видно — мастерица: То вдруг рукой коснется башмачка, То мельницею вновь пойдет кружиться; Потом поклон и новых два прыжка, Чтоб снова грациозно поклониться, Да так, что флорентийкам испокон Не снился грациознее поклон.

Ей не годится ни одна в подметки: Она румяна в меру и бела, И ямка ей к лицу на подбородке, Да и умом любовь моя взяла, Совсем необязательным красотке. Такой природа Ненчу создала, Видать, затем, чтоб людям стало ясно, Что и природа может быть пристрастна.

Кого в супруги Ненча изберет, Захочет свадьбы сразу, без отсрочки; Кто к этому цветку найдет подход, Родился не иначе как в сорочке; Счастливцем из счастливцев будет тот, Кто сможет убедиться среди ночки, Что на его руке — ее щека, Как сало и упруга и мягка.

Когда б ты знала, Ненча дорогая, Как мается несчастный однолюб, От нестерпимой муки изнывая, Как будто рвут ему за зубом зуб, — Когда б ты знала, ты б, не размышляя, Вдохнула снова жизнь в ходячий труп, Счастливым сделав твоего Валлеру, Что скоро в счастье потеряет веру.

Но я боюсь, уж ты не обессудь, Что ты своей жестокостью довольна. Я с удовольствием рассек бы грудь, Когда б не знал, что это очень больно, И сердце протянул тебе — взглянуть, Что сделала ты с ним, пускай невольно: Вонзи в него, я разрешаю, нож — И ты, услышав «Ненча», все поймешь.

Когда я перехватываю взгляды, Которые к тебе устремлены, Я скрыть не в состоянии досады, И что со мной — видать со стороны. Любовь-злодейка не дает пощады, И день и ночь к тебе обращены Мои мольбы, признанья, вздохи, стоны, Но уши Ненчи им внимать не склонны.

Сегодня я до самого утра Не спал: тянулось время еле-еле, И все скотину гнать не шла пора, А раньше ты не выйдешь. Я с постели Вскочил — и час, а может, полтора За дверью протоптался. Неужели Не смилуется надо мной луна? Но вот погасла наконец она.

Ты из овчарни вышла со скотиной И верным псом. Я был настолько рад, Что мигом позабыл о ночи длинной И слезы счастья застелили взгляд. Вооружившись тут же хворостиной, Я впереди себя погнал телят. Я не спешил, я ждал тебя, понятно, Но оглянулся — ты идешь обратно.

Я на траве разлегся у пруда И понял, что напрасно жду, не скоро — Наверно, через полчаса, когда Твои ягнята мимо без надзора Прошли. Ну где же ты? Иди сюда. Неужто испугалась разговора? Одно составим стадо мы из двух: Как хорошо — пастушка и пастух!

Я во Флоренции под воскресенье, Даст бог, неплохо плетево продам. Проси любой подарок без стесненья, Поскольку я напрашиваюсь сам. Что выбрать? Разреши мои сомненья, А то когда еще я буду там. Булавки? Пудру? Может быть, белила? Все будет, что бы ты ни попросила.

А может, лучше нитку красных бус, Как у красавиц городских на шее? Скажи, чтобы на твой мне выбрать вкус, — Брать покороче или подлиннее? И если даже я не сбуду груз, Я без подарка не вернусь. Скорее Я выточу из собственных костей Костяшки бус для радости моей.

Но где ты? Почему не отвечаешь? Не спрашивал бы, если знать бы мог, Какой подарок ты предпочитаешь. Застежки? Ленту? Или поясок? А может, ты о кошельке мечтаешь? Недолго присмотреть и кошелек. А может быть, купить моей голубке Воздушных кружев для отделки юбки?

Уже мои телята у ворот, И головы пересчитать бы надо — Сойдется или не сойдется счет. А вдруг отбился кто-нибудь от стада? Боюсь, мне это даром не пройдет. Меня зовут. Прощай, моя отрада, Я по дороге песню допою: Давно пора бежать, а я стою.