Европейские поэты Возрождения.

Умерь свои громкие стоны, Моя разбитая лира: Душе моей многострадальной В аккорде одном не излиться. Изломана ты изрядно Немилостивой судьбою, И твой несчастный владелец Тебе, бедняжка, подобен. Давай же снова расскажем О бедах, давно не новых, И в этой печальной песне Печальный оплачем жребий. Твои безумные струны — Единственная отрада Безумца-поэта, который Теперь умудрен страданьем. А если кто не поверит, Что стал я много мудрее, — Пусть сам пройдет мою школу, Познает горечь изгнанья. Тогда он скажет, наверно, Что самый благоразумный Не смог бы такие обиды Стерпеть, не издав ни звука. И все же лишь та, в ком причина Всех мук моих и унижений, Мне может принесть исцеленье И сладостный свет надежды; Когда в кипарис высокий Ударит молния с неба, Он падает, опаленный, И гибнет в огне жестоком, Но если злобная буря Над тростником пронесется, — Тот гнется и стелется низко, А после встает невредимый…

О ты, Вавилон кишащий! Так, видно, судьбе угодно, Что издали я, сквозь слезы, На пышность твою взираю. В обители бедной и скромной, Которая столь дорога мне, В моем одиночестве тихом Прозрел я и многое понял. Я вижу, какие лавины Позорных и подлых наветов Катятся с гор твоих черных — Гор клеветы и обмана… По улицам многолюдным Рыщут хищные звери, На ощупь бродят слепые, Беспомощно спотыкаясь… А сколько там душ томится Под мертвою оболочкой, Честных душ, обреченных На медленную погибель; Сколько самодовольных Богатых невежд и болванов, Чьим глупостям с восхищеньем Прислужники их внимают! А сколько коварных Веллидо[461] Под маской друзей бескорыстных И Александров Великих, Ничтожных в своем самомненье! Как много там хитрых Улиссов И юных сирен сладкогласных, Как много коней троянских, В чьем чреве враги с оружьем! Как много судейских жезлов, Настолько тонких и гибких, Что гнутся они послушно Под тяжестью страха и денег! Как много людей никчемных, Что прячутся за спиною Других, достойных почтенья, Доверчивых, благородных, — И их сосут потихоньку; Так плющ сосет, обвивая Мощный и стройный тополь, Его животворные соки. Как много там лицемеров, Падких до денег и славы, Чьи веки опущены скромно, Чтоб алчность не выдать взглядом… Сколько там важных сеньоров, Чье чувство чести и долга Сравнится величиною, Пожалуй, лишь с их долгами; Как много сеньор надменных, Растративших состоянья Предков с гербом золоченым На золото позументов! Сколько там гордых Лукреций,[462] Чья нерушимая верность Рушится даже от звона Мелкой разменной монеты! Каждый хватает, что может, Обманывает, как умеет, А золота блеск, словно латы, Любые грехи прикрывает. И полчища разоренных Рядятся в шелка и бархат, Купленные ценою Подлости и бесчестья; Толпы юнцов безусых, Отвагой дам умиляя, Толкуют о фландрских битвах,[463] Ни разу боя не видев; Льстецы вельмож окружают, Униженно изгибаясь, И сети интриг плетутся В надежде на щедрость подачек… Уроды в пышных нарядах, Расшитых камзолах и брыжах Мнят, что они красивы — Им лгут зеркала кривые, А пылкие кавалеры С ухоженными усами, Хоть машут шпагами грозно, На деле — жалкие трусы. Придворные выступают В плюмажах, огромных, как крылья, Что их вознесли высоко… Как больно им будет падать! О Вавилон, гудящий Шумом разноязыким! Ты добрая мать чужеземцам, Но — мачеха собственным детям! Когда-то народы мира Казну отдавали Риму, А нынче все из Мадрида Сокровища только увозят! Но, лира, скорее умолкни! Зашли мы слишком далеко: Боюсь, своей головою За это можно ответить. О многом, что нам известно, Болтать мы лучше не станем, И наши обиды скроем Под тяжкой плитой молчанья!