Под Куполом.

21.

Джулия, с еще опухшим от сна лицом и волосами, торчком стоящими на затылке, взбежала по лестнице к дверям полицейского участка. Когда Пит пристроился к ней, покачала головой:

— Лучше останься здесь. Я, возможно, позову тебя, когда буду брать интервью.

— Я люблю позитивное мышление, но я бы на это не рассчитывал. Как думаешь, кто появился после Энди? — Пит указал на «хаммер», припаркованный перед пожарным гидрантом. Около него стояли Линда Эверетт и Джекки Уэттингтон, увлеченные разговором. Чувствовалось, что обе женщины очень взволнованы.

В участке Джулию прежде всего поразила жара: кондиционер отключили, вероятно, чтобы экономить электричество. А потом — количество находившихся там молодых людей, включая двух из бог знает скольких братьев Кильян: эти узнавались безошибочно по крючковатым носам и круглым головам. Молодые люди заполняли какие-то бланки.

— А если у меня не было последнего места работы? — спросил один другого.

Снизу доносились крики вперемежку с рыданиями Энди Сандерса.

Джулия через просторный холл направилась к лестнице в подвал. Она бывала тут много лет, даже вносила деньги в фонд кофе и пончиков (их клали в проволочную корзинку). Ее никогда не останавливали, но тут Марти Арсено сказал:

— Вы не можете туда пройти, миз Шамуэй. Таков приказ. — В голосе звучали извиняющиеся, примиренческие нотки, которых, вероятно, не было и в помине, когда он выпроваживал из участка Пита Фримена.

И в этот самый момент Большой Джим Ренни и Энди Сандерс появились из Курятника, как называли подвал сотрудники полицейского участка Милла. Энди плакал. Большой Джим обнимал его и что-то говорил успокаивающим тоном. Питер Рэндолф следовал за ними. Форма чифа выглядела так, будто он идет на парад, но лицо принадлежало человеку, который едва спасся при взрыве бомбы.

— Джим! Питер! — обратилась к ним Джулия. — Я хочу поговорить с вами, для «Демократа».

Большой Джим повернулся к ней лишь на мгновение, чтобы одарить взглядом, в котором ясно читалось, что грешники в аду могут хотеть ледяной водицы. Потом повел Энди к кабинету чифа, говоря о том, что сейчас надо помолиться.

Джулия попыталась проскочить мимо стола дежурного. С виноватым выражением лица Марти схватил ее за руку.

— В прошлом году ты попросил меня ничего не писать о ссоре с женой, Марти, — напомнила ему Джулия. — Я не написала. Потому что иначе ты потерял бы работу. Поэтому, если тебе знакомо чувство благодарности, пропусти меня.

Марти отпустил ее руку.

— Я пытался тебя остановить, но ты не послушалась, — прошептал он. — Запомни это.

Джулия последовала за Ренни и компанией.

— Одну минуту! — обратилась она к Большому Джиму. — Ты и чиф Рэндолф — городские чиновники, и вам придется поговорить со мной.

На этот раз во взгляде Большого Джима читались злость и презрение.

— Нет. Не будем мы с тобой говорить. И ты не имеешь права здесь находиться.

— А он имеет? — Джулия указала на Энди Сандерса. — Если то, что я слышала о Доди, правда, он тем более не имел никакого права спускаться вниз.

— Этот сукин сын убил мою любимую девочку! — взвизгнул Сандерс.

Большой Джим наставил палец на Джулию:

— Ты все узнаешь, когда мы будем готовы ознакомить тебя с подробностями. Но не раньше.

— Я хочу видеть Барбару.

— Он арестован за четыре убийства. Ты рехнулась?

— Если отец одной из его предполагаемых жертв виделся с ним, почему нельзя мне?

— Потому что ты не жертва и не родственница жертв. — Верхняя губа Большого Джима приподнялась, обнажая зубы.

— У него есть адвокат?

— Наш разговор закончен, жен…

— Ему не нужен адвокат, его нужно повесить! ОН УБИЛ МОЮ ЛЮБИМУЮ ДЕВОЧКУ!

— Пошли, дружище! Мы скажем об этом Господу в молитве.

— И какие у вас улики? Он сознался? Если нет, какое у него алиби? Как оно соотносится со временем смертей? Вы вообще установили время смерти каждого? Если тела только что нашли, как вы можете так уверенно обвинять его? Их застрелили, зарезали или…

— Пит, избавься от этой болтливой ведьмы, — бросил Большой Джим не оборачиваясь. — Если она не уйдет сама, выстави ее. И скажи тому, кто сидит за столом дежурного, что он уволен.

Марти Арсено скривился, провел рукой по глазам. Большой Джим увел Энди в кабинет чифа и закрыл дверь.

— Ему предъявлены обвинения? — спросила Джулия Рэндолфа. — Нельзя предъявлять обвинения без адвоката, ты знаешь. Это незаконно.

И хотя он не выглядел опасным, только ошеломленным, от слов Пита Рэндолфа у нее похолодело сердце:

— Пока Купол на месте, Джулия, мы решаем, что законно, а что — нет.

— Когда их убили? Уж это ты можешь мне сказать.

— Что ж, похоже, обе девушки были пер…

Дверь кабинета открылась, и Джулия не сомневалась, что Большой Джим стоял с другой стороны двери, вслушиваясь в каждое слово. Энди сидел за столом теперь уже Рэндолфа, закрыв лицо руками.

— Выстави ее отсюда! — рявкнул Большой Джим. — Не хочу больше этого повторять!

— Вы не можете держать Барбару в полной изоляции и не можете лишать информации жителей этого города! — прокричала Джулия.

— Ты не права по обоим пунктам. Слышала выражение: «Если ты не часть решения, то становишься частью проблемы»? Что ж, находясь здесь, ты ничего не решаешь. Ты — надоедливая смутьянка. Всегда такой была. И если ты не уйдешь, тебя арестуют. Последнее предупреждение.

— Отлично! Арестуй меня! Посади в камеру в подвале! — Она вытянула руки запястьями вместе, как бы подставляя их под наручники.

На мгновение подумала, что Джим Ренни сейчас ударит ее. Такое желание явно читалось на его лице. Вместо этого он обратился к Питу Рэндолфу:

— Говорю последний раз: выстави отсюда эту смутьянку. Будет сопротивляться, вышвырни ее. — И он захлопнул дверь.

Не решаясь встретиться с ней взглядом, со щеками цвета только что обожженного кирпича, Пит Рэндолф взял ее за руку. На этот раз Джулия подчинилась. Когда проходила мимо стола дежурного, Марти обратился к ней, скорее печальным, чем злым голосом:

— Видишь, как вышло. Теперь мое место займет один из этих бандитов, которые не могут отличить собственный зад от локтя.

— Ты не потеряешь работу, Марти, — успокоил его Рэндолф. — Я договорюсь.

Мгновением позже Джулия стояла на улице, моргая от яркого солнечного света.

— Как все прошло? — спросил Пит Фримен.