Под Куполом.

Хэллоуин приходит раньше.

1.

Без четверти восемь почти новенький зеленый минивэн «хонда-одиссей» Линды Эверетт подкатил к погрузочной платформе позади «Универмага Берпи». Терс сидел рядом с водителем. Дети (слишком молчаливые для детей, отправляющихся в загородную поездку) устроились сзади. Эйден обнимал голову Одри. Собака, вероятно, чувствовала тревогу мальчика и покорно все сносила.

Плечо Линды по-прежнему пульсировало болью, несмотря на три таблетки аспирина, а перед мысленным взором то и дело возникало лицо Картера Тибодо. Или в нос буквально ударял его запах: смесь пота и одеколона. Она все время ждала, что сзади появится патрульная машина с Картером за рулем и перекроет путь к отступлению. В следующий раз я вставлю тебе куда положено до упора. При детях или без них.

Он бы это сделал. Без проблем. И пусть она не могла совсем уехать из города, ей хотелось, чтобы ее и этого нового Пятницу Большого Джима разделяло как можно большее расстояние.

Линда повернулась к Терстону:

— Возьми весь рулон и ножницы для металла. Они под коробкой от молока. Мне сказал Расти.

Терстон открыл дверцу, но вдруг замер.

— Я не могу этого сделать. А если они понадобятся кому-то еще?

Спорить она не стала. А то закричала бы на него, перепугав детей.

— Делай что хочешь. Только поторопись. Мы здесь как в западне.

— Сделаю все, как смогу быстро.

Но у него, казалось, ушла вечность на нарезку свинцовых пластин, и она с трудом сдерживала себя, чтобы не высунуться в окно и не спросить: «Ты с рождения заторможенный или стал таким, когда вырос?».

Молчи. Он только вчера потерял любимого человека.

Да, если не поторопиться, она могла потерять все. На Главной улице уже появились люди, направляющиеся к шоссе номер 119 и молочной ферме Динсмора, с тем чтобы занять лучшие места. Линда вздрагивала всякий раз, когда слышала полицейский громкоговоритель:

— Проезд автомобилей по шоссе запрещен! Если вы не больны, то должны идти пешком!

Тибодо хватило ума, чтобы что-то унюхать. Вдруг он вернется и обнаружит, что минивэна нет? Куда он отправится ее искать?

Тем временем Терстон нарезал пластины из рулона свинцовой ленты. Повернулся, и Линда решила, что он закончил, но нет, лишь на глаз замерил ветровое стекло. Начал вновь резать ленту. Может, хотел свести ее с ума? Глупая идея, но, оказавшись в голове, она никак не желала уходить.

Линда невольно вспомнила, как Тибодо терся о ее зад. Его щетину на своей щеке. Пальцы, мнущие ее грудь. Тогда она приказала себе не смотреть на то, что осталось на ее джинсах, когда сняла их, но ничего не смогла с собой поделать. В голове сверкнуло: «мужская слюна», и после короткой, но яростной борьбы ей удалось удержать завтрак в желудке. Картера бы порадовало, если б не удалось.

Пот выступил на лбу Линды.

— Мамочка! — Голос Джуди раздался прямо над ее ухом. Линда непроизвольно вскрикнула. — Извини, я не хотела тебя пугать. Могу я что-нибудь съесть?

— Сейчас нет.

— Почему этот человек продолжает так громко говорить?

— Сладенькая, сейчас я с тобой говорить не могу.

— Ты грустишь?

— Да, немного. А теперь сядь на место.

— Мы едем к папочке?

— Да. — Если только нас не поймают, а меня не изнасилуют у вас на глазах. — А теперь сядь.

Терс наконец-то шел к автомобилю. Спасибо Богу за маленькие радости. Тащил столько квадратных и прямоугольных пластин, что их хватило бы, чтобы облепить танк.

— Видишь? Уже и гото… ох, дерьмо!

Дети засмеялись, звуки эти отозвались в голове Линды сердитым жужжанием.

— Четвертак в ругательную копилку, мистер Маршалл! — воскликнула Джанель.

Терс в смущении опустил голову. Увидел ножницы для резки металла, которые засунул за ремень.

— Мне надо вернуть их на прежнее место, под коробку…

Линда выхватила ножницы, прежде чем он успел закончить фразу, подавила желание проткнуть ими впалую грудь — выдержка у меня феноменальная, подумала она — и вылезла из машины, чтобы положить их на место.

И тут к минивэну подъехал автомобиль, блокируя выезд на Западную улицу, единственный из этого тупика.

2.

На вершине холма у городской площади, рядом с Главной улицей, стоял «хаммер» Джима Ренни. Двигатель работал на холостых оборотах. Снизу усиленный динамиками голос предупреждал, что проезд разрешен только инвалидам. Люди шли по тротуарам, многие с рюкзаками за спиной. Большой Джим смотрел на них с выражением страдальческого презрения, свойственного только тем сиделкам в доме престарелых, которые работают не из любви к людям, а из чувства долга.

Против потока двигался один Картер Тибодо. Широкими шагами шел посреди улицы, то и дело отталкивая тех, кто попадался на пути. Он добрался до «хаммера», залез на пассажирское сиденье, вытер со лба пот.

— Ух, кондиционер — то, что надо. Еще нет и восьми утра, а температура никак не ниже семидесяти пяти градусов. И воздух пахнет, как гребучая пепельница. Простите, что выражаюсь, босс.

— Удача тебе улыбнулась?

— Если бы.

— Можешь чем-нибудь похвастаться?

— Скорее нет, чем да. Я разговаривал с патрульной Эверетт. Бывшей патрульной Эверетт. Остальные слиняли.

— Она что-нибудь знает?

— Нет. Док с ней не связывался. И Уэттингтон относилась к ней, как к грибу. Держала в темноте и кормила дерьмом.

— Ты уверен?

— Да.

— Ее дети с ней?

— Да. И хиппи тоже. Тот, что подлечил вам сердце. Плюс двое детей, которых Младший и Френки нашли у пруда. — Картер сложил два и два. — Его телка убита, ее муж в бегах, скорее всего он и Эверетт к концу недели будут трахаться, как кролики. Если вы хотите, чтобы я еще раз заглянул к ней, то я с удовольствием.

Не отрывая рук от руля, Большой Джим покачал одним пальцем, показывая, что в этом нет необходимости. Сейчас его занимало совсем другое.

— Посмотри на них, Картер.

Тот и не мог не смотреть. Людской поток с каждой минутой становился все гуще.

— Большинство из них доберутся до Купола к девяти, а их ёханые родственники появятся только в десять. Самое раннее. К тому времени они устанут, и их начнет мучить жажда. К полудню те, кто не удосужился принести с собой воду, будут пить коровью мочу из пруда Олдена Динсмора. Бог их любит. Бог должен их любить, потому что большинство людей слишком тупые, чтобы работать, и слишком трусливые, чтобы воровать.

Картер расхохотался.

— С такими нам приходится иметь дело, — продолжил Ренни. — Толпа. Гребаные отбросы. Что им нужно. Картер?

— Я не знаю, босс.

— Конечно, ты знаешь. Им нужна еда, шоу Опры, музыка кантри и теплая кровать, чтобы заниматься этим делом после того, как зайдет солнце. И воспроизводить таких же, как они. И ты только посмотри: идет еще один представитель этого племени.

Чиф Рэндолф поднимался на холм и вытирал ярко-красное лицо носовым платком.

А Большой Джим только разошелся. Читать лекции он обожал.

— Наша работа, Картер, заботиться о них. Нам такое может не нравиться, мы не всегда думаем, что они этого достойны, но приходится делать работу, которую дал нам Господь. Только для того, чтобы выполнять эту работу, мы должны прежде всего заботиться о себе, и потому немалая часть свежих фруктов и овощей двумя днями раньше перевезена из «Мира еды» в канцелярию муниципалитета. Ты этого не знал, да? Так и должно быть. Ты на шаг впереди всех, я на шаг впереди тебя, и так будет и дальше. Урок прост: Бог помогает тем, кто помогает себе сам.

— Да, сэр.

Прибыл Рэндолф. Он тяжело дышал, под глазами появились мешки, вроде бы даже похудел. Большой Джим нажал на кнопку и опустил стекло.

— Залезай, чиф, подыши кондиционированным воздухом. — А когда Рэндолф двинулся к переднему пассажирскому сиденью, Большой Джим добавил: — Не туда, там сидит Картер. — И улыбнулся. — Залезай на заднее.

3.

К минивэну «одиссей» подъехал не патрульный автомобиль — больничная «скорая». Дуги Твитчел сидел за рулем. Джинни Томлинсон — рядом с ним со спящим ребенком на руках. Задние дверцы распахнулись, и на землю спрыгнула Джина Буффалино в белой униформе медсестры. За ней последовала Гарриет Бигелоу в джинсах и футболке с надписью «ОЛИМПИЙСКАЯ ЦЕЛОВАЛЬНАЯ КОМАНДА США».

— Что?.. Что?.. — Большего Линда вымолвить не могла. Кровь стучала в голове так сильно, что барабанные перепонки чуть не лопались.

— Расти позвонил нам и велел приехать к яблоневому саду на Блэк-Ридж, — объяснил Дуги. — Я даже не знал, что там есть яблоневый сад, но Джинни знала и… Линда? Дорогая, ты побледнела как полотно.

— Я в порядке. — Тут Линда осознала, что она на грани обморока. Ущипнула себя за мочки — этому приему Расти научил ее давным-давно. Как и многие из его народных средств (другой — разбивать жировики корешком тяжелой книги), он сработал: когда Линда заговорила снова, голос звучал ровнее и ближе к нормальному. — Он сказал, что сначала вы должны заехать сюда?

— Да. Взять вот это. — Он указал на рулон свинцовой ленты, лежащий на погрузочной платформе. — Из соображений безопасности. Так он сказал. Мне нужно нарезать пластины для окон.

— Дядя Твитч! — воскликнула Джанель и бросилась ему в объятия.

— Как ты. Тигровая Лилия? — Он подхватил ее, покрутил в воздухе, опустил на землю. Джанель через окно уставилась на младенца.

— Как ее зовут?

— Это он, — ответила Джинни. — Его имя Литл Уолтер.

— Круто!

— Джанни, быстро в машину! — велела Линда. — Мы должны ехать.

— А кто остался в лавке? — спросил Терс.

Джинни смутилась.

— Никого. Но Расти сказал, что волноваться не о чем, если никто не нуждается в постоянной заботе. Помимо Уолтера, никто не нуждался. Я его взяла, и мы смотались. Твитч говорит, что мы сможем вернуться позже.

— Кому-нибудь надо бы, — уныло изрек Терс. Линда уже заметила, что теперь уныние не отпускало Терса. — Три четверти города идут по Сто девятнадцатому шоссе к Куполу. Воздух плохой, и температура поднимется еще на десять градусов к десяти часам, когда должны прибыть первые автобусы. Если Ренни и его приспешники собираются соорудить какие-то укрытия от солнца, то я об этом не слышал. До заката в Честерс-Милле появится много больных людей. При удаче иметь дело придется только с тепловыми ударами и приступами астмы, но возможны и несколько инфарктов.

— Слушайте, может, нам вернуться? — подала голос Джина. — Я чувствую себя крысой, бегущей с тонущего корабля.

— Нет! — ответила Линда так резко, что все посмотрели на нее, даже Одри. — Расти сказал: может случиться что-то плохое. Возможно, не сегодня… но может случиться. Так что нарежьте свинцовых пластин для окон «скорой» и уезжайте. Я не могу вас ждать. Один из бандитов Ренни приходил утром ко мне, и, если он заявится второй раз и увидит, что минивэна нет…

— Конечно, поезжайте, — поспешил сказать Твитч. — Я подам назад, чтобы ты могла выехать. Только на Главную не суйся, там уже пробка.

— По Главной улице мимо полицейского участка? — Линда содрогнулась. — Нет уж, благодарю. Мамочкино такси поедет по Западной улице.

Твитч сел за руль «скорой», и обе молодые медсестрички забрались в кузов. Джина напоследок с сомнением посмотрела на Линду.

Та глянула на спящего потного ребенка, потом встретилась взглядом с Джинни.

— Может, вечером вам с Твитчем лучше вернуться в больницу, чтобы посмотреть, как там дела? Скажете, что были на вызове в Нортчестере или что-нибудь еще. В любом случае ничего не говорите про Блэк-Ридж.

— Хорошо.

Легко сказать, подумала Линда. А ведь могут возникнуть трудности, если Картер Тибодо сунет тебя головой в раковину.

Она затолкала Одри в салон, задвинула боковую дверь, села за руль.

— Сматываемся отсюда. — Терс занял место рядом с ней. — Я не испытывал такой паранойи с тех пор, как пытался увильнуть от армейской службы.

— И хорошо, — кивнула Линда. — Значит, есть повод. Паранойя — лучший сторож.

Задним ходом минивэн объехал «скорую» и выкатился на Западную улицу.

4.

— Джим, — подал голос Рэндолф с заднего сиденья «хаммера», — я все думал об этом рейде.

— Хорошо. Так чего бы теперь тебе не поделиться с нами своими мыслями, Питер?

— Я — начальник полиции. Если стоит выбор между поддержанием порядка в толпе около фермы Динсмора или руководством нападением на лабораторию по производству наркотиков, где вооруженные наркоманы могут охранять запрещенные законом субстанции… что ж, я знаю, чего требует от меня мой долг. Скажем так.

Большой Джим вдруг понял, что возражать не хочется. Обсуждать что-либо с дураками — напрасный труд. Рэндолф понятия не имел, какое оружие могло храниться на радиостанции. По правде говоря, Большой Джим и сам того не знал (мало ли что мог заказать Буши, используя корпоративный счет), но он по крайней мере мог представить себе худшее, тогда как от этого индюка в форме не приходилось ожидать таких интеллектуальных подвигов. А если что-то случится с Рэндолфом… разве он уже не решил для себя, что Картер будет более чем адекватной заменой?

— Хорошо, Пит. Я и не собираюсь вставать между тобой и твоим долгом. Ты — новый командующий, Дентон — твой заместитель. Это тебя устроит?

— Все будет как надо! — Рэндолф аж раздулся от гордости. Выглядел он толстым петухом, готовым закукарекать. Большому Джиму, который вообще-то не мог похвастаться чувством юмора, с трудом удалось сдержать смешок.

— Тогда отправляйся к полицейскому участку и начинай собирать свою команду. Городские грузовики, помнишь?

— Конечно! Мы ударим в полдень! — И он потряс в воздухе кулаком.

— К радиостанции выходите через лес.

— Джим, я как раз хотел поговорить с тобой об этом. Не слишком ли такой путь сложен? Леса вокруг радиостанции густые, там много ядовитого плюша… и ядовитого дуба, который еще ху…

— Там есть лесовозная дорога. — Большой Джим уже начал терять терпение. — Я хочу, чтобы ты ею воспользовался. Ударишь им в тыл.

— Но…

— Пуля в голову куда хуже, чем ядовитый плющ. Приятно было поговорить с тобой, Пит. Рад видеть, что ты такой… — И какой же он? Напыщенный? Нелепый? Просто идиот?

— Настоящий командный игрок, — ввернул Тибодо.

— Спасибо, Картер. Ты просто снял слова с языка. Пит, скажи Генри Моррисону, что за порядок на шоссе номер 119 теперь отвечает он. И воспользуйся дорогой для лесовозов!

— Я действительно думаю…

— Картер, открой ему дверцу.

5.

— Господи! — воскликнула Линда и крутанула руль влево. Минивэн запрыгнул на бордюрный камень менее чем в ста ярдах от перекрестка. Три девочки рассмеялись, когда минивэн подбросило на бордюрном камне, и только на лице бедного Эйдена отразился испуг, и он вновь схватился за многострадальную голову Одри.

— Что?! — рявкнул Терс. — Что теперь?!

Линда припарковалась на чьей-то лужайке, за деревом, большущим дубом, но и минивэн отличался немалыми размерами, а дерево практически лишилось листвы. Ей хотелось верить, что они спрятались, но не выходило.

— «Хаммер» Джима Ренни стоит возле этого чертова перекрестка.

— Ты очень сильно выругалась, — подала голос Джуди. — Два четвертака в ругательную копилку.

Терс вытянул шею:

— Ты уверена?

— Думаешь, у кого-то еще в городе есть такой огромный автомобиль?

— Господи! — выдохнул Терстон.

— Ругательная копилка! — слились голоса Джуди и Дженни.

Линда почувствовала, как пересохло во рту. Язык прилип к нёбу. Тибодо вылез из «хаммера» — он сидел на переднем пассажирском сиденье — и если бы посмотрел в их сторону…

Если он увидит нас, я его раздавлю. И эта мысль как-то сразу ее успокоила.

Тибодо открыл заднюю дверцу. Появился Питер Рэндолф.

— Этот человек дергает себя за штаны, — проинформировала остальных Элис Эпплтон. — Моя мама говорит: это означает, что ему хочется по-большому.

Терстон Маршалл рассмеялся, и Линда, которая думала, что еще долго не сможет смеяться, присоединилась к нему. Скоро смеялись все, даже Эйден, который точно не знал, по какому поводу они смеются. Линда не вполне понимала и сама.

Рэндолф направился вниз по склону на своих двоих, по-прежнему поправляя форменные брюки. Вроде бы ничего смешного, и, наверное, потому это выглядело так забавно.

Одри, не желая оставаться в стороне, залаяла.

6.

Где-то залаяла собака. Большой Джим ее услышал, но не повернул головы. С чувством глубокого удовлетворения наблюдал, как Рэндолф шагает вниз по холму.

— Посмотрите, как он вытаскивает штаны из задницы, — заметил Картер. — Как, бывало, говорил мой отец, это означает, что пора идти в сортир.

— Единственное, куда Рэндолф пойдет, так это к ХНВ, а поскольку он хочет провести фронтальную атаку, никуда больше ему уже не ходить. Поехали в муниципалитет и какое-то время посмотрим по телевизору весь этот цирк. Когда он нам надоест, я хочу, чтобы ты нашел того хиппового доктора и сказал ему, что пусть и не вздумает куда-то сбегать. Мы его найдем и посадим в тюрьму.

— Да, сэр. — Против такого поручения Картер не возражал. Может, ему вновь попадется под руку бывшая патрульная Эверетт, и на этот раз он точно сдернет с нее штаны.

Большой Джим включил передачу, и «хаммер» медленно покатился вниз, гудками разгоняя тех, кто не спешил освободить дорогу.

Когда «хаммер» поворачивал к муниципалитету, «одиссей» проскочил перекресток и покатил вперед, все дальше отъезжая от центра города. Пешеходы им практически не встречались, так что Линда стала сильнее вдавливать в пол педаль газа. Терс Маршалл запел «Колеса автобуса», и вскоре все дети пели вместе с ним.

Какое-то время спустя им начала подпевать и Линда: с каждой милей ужаса в ней убывало.

7.

В Честерс-Милл пришел День встреч, и радостное предвкушение переполняет людей, которые идут по шоссе номер 119 к ферме Динсмора, где пятью днями раньше так неудачно закончилась демонстрация, организованная Джо Макклэтчи. Они преисполнены надежд (пусть и не так чтобы счастливы), несмотря на тяжелые воспоминания об этой демонстрации и несмотря на жару и вонючий воздух. Горизонт за Куполом уже расплывчатый, небо над деревьями темное, благодаря покрывающим Купол загрязнениям. Лучше смотреть прямо над собой, но и тут не все в порядке: у голубизны какой-то желтоватый отлив, словно пленка катаракты на глазу старика.

— Так выглядело небо над бумажными фабриками в семидесятых, когда они работали на полную мощь, — говорит Генриетта Клавар, та самая, которая только ушибла, но не сломала зад. Она предлагает бутылку имбирного эля Петре Сирлс, шагающей рядом с ней.

— Нет, благодарю. Я взяла с собой воду.

— Она сдобрена водкой? Потому что эль сдобрен. Пятьдесят на пятьдесят. Я называю этот коктейль «Канадская пороховая ракета».

Петра берет бутылку, глотает от души:

— Хорошо пошла!

Генриетта деловито кивает:

— Да, мэм. Ничего особенного, но скрашивает человеку жизнь.

Многие горожане несут с собой плакаты, которые собираются показать своим гостям из внешнего мира (и, разумеется, камерам), как зрителям утренних шоу, идущих в прямом эфире. Только на утренних шоу плакаты исключительно радостные, а большинство этих плакатов — нет. Некоторые остались с прошлой демонстрации: «БОРИСЬ С ВЛАСТЬЮ» и «ВЫПУСТИТЕ НАС, ЧЕРТ ПОБЕРИ». К ним прибавились новые: «ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ: Почему??? СКАЖИТЕ ПРАВДУ» и «МЫ ЛЮДИ, А НЕ ПОДОПЫТНЫЕ КРОЛИКИ». Джонни Карвер требует: «ОСТАНОВИТЕ ТО, ЧТО ДЕЛАЕТЕ, ВО ИМЯ ГОСПОДА! ПОКА ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО!» Фрида Моррисон вопрошает, не совсем грамотно, но эмоционально: «ЧЬИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ЗА КОТОРЫЕ МЫ УМИРАЕМ?» Брюс Ярдли единственный, у кого плакат несет в себе положительные эмоции. Он закреплен на шесте длиной в семь футов и украшен синим крепом (у Купола плакат этот будет возвышаться над всеми остальными): «ПРИВЕТ, МАМА И ПАПА В КЛИВЛЕНДЕ! Я ВАС ЛЮБЛЮ».

На девяти или десяти плакатах отсылки к Библии. Бонни Моррел, жена владельца городской лесопилки, несет транспарант со словами: «Не прощай ИХ, ИБО знают ОНИ, ЧТО ТВОРЯТ». У Трайны Коул все проще: «ГОСПОДЬ — МОЙ ПАСТЫРЬ», а под надписью вроде бы нарисована овца, но полной уверенности нет. Донни Барибо вторит ей: «МОЛИТЕСЬ ЗА НАС».

Марты Эдмундс, которая иногда сидит с детьми Эвереттов, среди пилигримов нет. Ее бывший муж живет в Саут-Портленде, но она сомневается, что он покажется, да и что Марта скажет ему, случись такое? Ты задерживаешь платежи по алиментам, членосос? Вместо шоссе номер 119 она отправляется на Литл-Битч-роуд. Плюс в том, что ей нет нужды идти пешком. Она едет на «акуре», и кондиционер работает на полную мощность. Ее пункт назначения — уютный, маленький домик, где Клайтон Брэсси проводил свои последние годы. Он вроде бы приходится ей дальним родственником, и пусть точную степень их родства Марта не помнит, она знает, что у него есть генератор. Если тот работает, она сможет посмотреть телевизор. Марта также хочет убедиться, что с дядей Клайтоном все в порядке — насколько это возможно, если человеку исполнилось сто пять лет, а мозги превратились в овсяные хлопья.

С ним не все в порядке. Клайтон Брэсси сдал пост самого старого жителя города. Он сидит в гостиной, в любимом кресле, у него на коленях ночной горшок с кое-где отбитой эмалью, трость «Бостон пост» прислонена к стене рядом с креслом, и Клайтон холодный, как крекер. И никаких следов Нелл Туми, его праправнучки и главной сиделки: она ушла к Куполу с братом и его женой.

— Ох, дядя, — вздыхает Марта, — мне очень жаль, но, похоже, время пришло.

Она идет в спальню, берет из стенного шкафа чистую простыню и накрывает ею старика. В домах, если хозяева уезжают надолго, так накрывают мебель. И сидящий в кресле Клайт чем-то напоминает высокий комод на ножках. Марта слышит работающий во дворе генератор и думает: а почему бы нет?.. Включает телевизор, находит канал Си-эн-эн и садится на диван. Разворачивающиеся на экране события такие увлекательные, и Марта практически забывает, что компанию ей составляет труп.

Съемка ведется с воздуха. Оператор — в вертолете, зависшем над блошиным рынком Моттона, где будут парковаться автобусы, на которых к Куполу привезут родственников горожан. Первые жители Честерс-Милла уже прибыли. За ними движутся основные силы: двухполосное шоссе заполнено от обочины до обочины на всем протяжении до «Мира еды». Сравнение идущих к Куполу горожан и колонны муравьев на марше просто напрашивается.

Какой-то репортер что-то балаболит, используя слова «удивительно» и «потрясающе». Второй раз говорит: «Я никогда не видел ничего подобного», — и она заглушает звук, думая: «Никто такого не видел, дубина стоеросовая». Марта уже собирается встать и пойти на кухню, чтобы посмотреть, как обстоят дела со съестным (может, это нехорошо — есть в комнате, где труп, но она голодна, черт побери!), когда картинка ужимается до половины экрана, а вторую половину занимает другая. На левой половине — съемка ведется с другого вертолета — колонна автобусов выезжает из Касл-Рока. В нижней части экрана появляется бегущая строка: «ГОСТИ ПРИБУДУТ В САМОМ НАЧАЛЕ ОДИННАДЦАТОГО».

Значит, есть время, чтобы соорудить себе второй завтрак. Марта находит крекеры, арахисовое масло и — лучше не бывает — три холодные бутылки пива «Бад». Приносит все в гостиную на подносе и вновь устраивается на диване.

— Спасибо, дядя, — говорит она.

Даже с выключенным звуком (особенно с выключенным звуком) размещенные бок о бок картинки притягивают, завораживают. Марта понимает: это ожидание встречи неотразимой силы с непоколебимым объектом. Конечно же, возникает вопрос, а не произойдет ли взрыв, когда они таки сойдутся?

Неподалеку от того места, где собирается народ, на холме, Олли Динсмор — он рыл там могилу отцу — опирается на лопату и наблюдает, как разрастается толпа: двести человек, четыреста, потом восемьсот. Как минимум восемьсот. Он видит женщину с младенцем на спине, в сумке-кенгуру, и задается вопросом: в своем ли она уме — принести такого маленького ребенка на такую жару и даже без шапочки, чтобы не напекло голову? Прибывшие горожане стоят под затянутым дымкой солнцем, оглядываются по сторонам и озабоченно ждут подъезда автобусов. Олли думает о том, как долго и медленно придется им всем идти назад, когда здесь все закончится. До самого города в мерцающей послеполуденной жаре. Потом он вновь принимается за прерванное занятие.

Позади толпы, на обочинах шоссе номер 119, полиция — дюжина новобранцев, возглавляемая Генри Моррисоном — припарковала патрульные автомобили с включенными мигалками. Последние два прибыли позже, потому что Генри приказал заполнить багажники канистрами воды, залитой из крана в пожарной части. Он выяснил, что генератор там не только работает, но и запаса пропана хватит еще недели на две. Конечно, воды недостаточно, просто мало, учитывая количество собравшихся у Купола людей, но большего они сделать не могут. Вода эта предназначается тем, кто потеряет сознание на солнце. Генри надеется, что таких будет немного, но знает, что будут обязательно, и клянет Джима Ренни, который не ударил палец о палец. Он знает причину — на День встречи тому наплевать — и еще больше злится на Большого Джима.

Генри приехал с Памелой Чен, единственной из новых «помощников», кому он полностью доверяет, и, увидев размеры толпы, просит ее позвонить в больницу. Моррисон хочет, чтобы «скорая» прибыла сюда и стояла наготове. Памела возвращается через пять минут с новостями, которые Генри находит и невероятными, и неудивительными. Памела говорит, что ответила ей пациентка — молодая женщина, которая приехала в больницу этим утром с переломом запястья. По ее словам, из медицинского персонала в больнице никого не осталось, и «скорая» тоже уехала.

— Это просто здорово! — в сердцах восклицает Генри. — Надеюсь, ты не забыла, как оказывать первую медицинскую помощь, Памми, потому что, возможно, тебе придется воспользоваться этими навыками.

— Я могу сделать искусственное дыхание.

— Хорошо. — Он указывает на Джо Боксера, стоматолога, обожающего вафли «Эгго». На рукаве Боксера синяя повязка, и он с важным видом машет людям руками, чтобы те уходили с проезжей части на обочину (внимания на него мало кто обращает). — А если у кого-то разболится зуб, этот самодовольный болван вытащит его прямо здесь.

— Если им будет чем заплатить, — уточняет Памела. Ей уже приходилось иметь дело с Джо Боксером, когда у нее вылез зуб мудрости. Он сказал что-то насчет «услуги за услугу», пожирая глазами ее грудь, и Памеле это определенно не понравилось.

— Я думаю, в багажнике моего автомобиля есть бейсболка «Ред сокс», — говорит Генри. — Если есть, сможешь ты отнести ее туда? — Он указывает на женщину, которую раньше заметил Олли, у нее в сумке-кенгуру младенец с непокрытой головой: — Надень бейсболку на малыша и скажи женщине, что она идиотка.

— Бейсболку отнесу, а говорить ничего не буду, — спокойно отвечает Памела. — Это Мэри-Лу Костас. Ей семнадцать, она уже год замужем за дальнобойщиком, который почти в два раза ее старше, и она, вероятно, надеется, что он приедет, чтобы повидаться с ней.

Генри вздыхает:

— Она все равно идиотка, но, наверное, в семнадцать мы все такие.

А народ продолжает прибывать. Один мужчина воду с собой, похоже, не взял, зато прихватил большущий бумбокс, который настроен на волну ХНВ и оглашает окрестности очередным псалмом. Двое его друзей развернули плакат: «Пожалуйста, помогите нам».

— Все будет плохо, — предрекает Генри, и, разумеется, он прав, только сам не знает, насколько плохо.

Разрастающаяся толпа ждет на солнце. Те, у кого слабый мочевой пузырь, отходят в кусты к западу от дороги, чтобы отлить. Большинству приходится поднапрячься, прежде чем испытать облегчение. Одна полная женщина (Мейбл Олстон, которая также страдает от диабета) подворачивает лодыжку и лежит, вопя, пока двое мужчин не приходят ей на помощь, поднимают на единственную оставшуюся здоровой ногу. Ленни Мичам, начальник почтового отделения (во всяком случае, до прошлой недели, когда поступили последние почтовые отправления), находит для нее трость. После чего говорит Генри, что Мейбл надо отвезти в город. Тот отвечает, что не может выделить ей машину. Пусть посидит в тени, говорит он.

Ленни вскидывает руки, обводит ими обе стороны дороги.

— На случай, если ты не заметил, с одной стороны пастбище для коров, а с другой кусты. Никакой тени.

Генри указывает на амбар фермы Динсмора:

— Там тени предостаточно.

— Туда же идти четверть мили! — возмущенно восклицает Ленни.

Идти максимум восьмушку, но Генри не спорит.

— Посади ее на переднее сиденье моего автомобиля.

— Очень жарко на солнце. Ей нужен холодный воздух.

Да, Генри знает: ей нужен кондиционер, но это означает, что надо включить двигатель и жечь бензин. Пока недостатка бензина нет, но только при одном условии: если его откачают из подземных цистерн автозаправочной станции. В конце концов он приходит к заключению, что проблемами надо заниматься по мере их поступления.

— Ключ в замке зажигания, — говорит Генри. — Только поставь кондиционер на «минимально холодный», хорошо?

Ленни обещает, что так и сделает, и возвращается к Мейбл. Но та никуда уходить не собирается, хотя пот катится по щекам и лицо ярко-красное.

— Я еще не могу идти! — верещит она. — Мне надо кое-что сделать!

Лео Ламуан, один из новых патрульных, подходит к Генри. Без такой компании тот мог бы и обойтись. Мозгов у Лео не больше, чем у турнепса.

— Как она добралась сюда, молодчага? — Такой уж он, Лео Ламуан, всех называет молодчагами.

— Не знаю, но добралась, — устало отвечает Генри. У него начинает болеть голова. — Приведи нескольких женщин, пусть постоят вокруг нее за моим патрульным автомобилем, пока она будет отливать.

— Каких женщин, молодчага?

— Больших. — Генри отходит в сторону: боится, что не сможет устоять перед желанием вдарить Лео Ламуану в нос.

— Да что это за полиция?! — вопрошает какая-то женщина, когда она и еще четыре других отводят Мейбл к патрульной машине, где Мейбл пописает, держась за задний бампер, тогда как все пятеро загородят ее ради приличия.

Ни к чему не подготовленная, хочется ответить Генри. Скажите спасибо Ренни и Рэндолфу, вашим бесстрашным лидерам, которые ни к чему не подготовились. Но он знает, что вчера уже сболтнул лишнего, когда выступил в защиту Андреа Гриннел. Поэтому говорит:

— Никакой другой у вас нет.

Справедливости ради надо отметить, что большинство людей, как женский «почетный караул» Мейбл, с готовностью помогают друг другу. Те, кто не забыл принести воду, делятся с теми, кто позабыл, и большинство пьют по чуть-чуть, хотя, как и в любой толпе, находятся идиоты, кто наливается водой без меры и не задумываясь. Некоторые жуют печенье и крекеры, от которых пить им скоро захочется еще больше. Дочка Мэри-Лу Костас начинает раздраженно вопить под бейсболкой «Ред сокс», которая ей велика. Мэри-Лу принесла бутылку воды и смачивает перегревшиеся щечки и шею малышки, но бутылка скоро опустеет.

Генри хватает за руку Памелу Чен и вновь указывает на Мэри-Лу:

— Возьми у нее бутылку и наполни водой, которую мы привезли. Постарайся, чтобы поменьше людей увидели, как ты это делаешь, иначе вода закончится еще до полудня.

Она отправляется выполнять поручение, и Генри думает: «Из этой женщины вышел бы толк, если б она захотела служить в полиции маленького городка».

Никто не смотрит, что делает Памела. Это хорошо. По прибытии автобусов горожане забудут про жару и жажду хотя бы на какое-то время. Разумеется, после того как гости уедут… и люди поймут, что им предстоит долгая пешая прогулка до города…

Тут Генри осеняет. Он оглядывает «патрульных» и видит, как много среди них дундуков и как мало людей, на которых можно положиться. Большинство тех, кто хоть на что-то годится, Рэндолф оставил себе для выполнения некоей секретной операции. Генри думает, что она как-то связана с производством наркотиков, в организации которого Андреа обвинила Ренни, но сейчас ему на это наплевать. Главное, что тех копов здесь нет, а сам Генри не может уехать с шоссе номер 119.

Но он знает того, кто может, и подзывает его к себе.

— Что ты хочешь, Генри? — спрашивает Билл Оллнат.

— Ключи от школы при тебе?

Оллнат, тридцать лет проработавший уборщиком в средней школе Милла, кивает:

— При мне. — Хлопает по связке ключей, поблескивающих на дымчатом солнце. — Всегда ношу, а что?

— Возьми машину номер Четыре. Вернись в город, насколько можно быстро, чтобы не задавить никого из опаздывающих. Сядь в один из автобусов и подгони его сюда. Один из тех, что на сорок четыре места.

Оллната такое указание не радует. Его лицо застывает — как бывает у янки. Генри, сам янки, видел подобное множество раз и терпеть этого не может. Выражение на лице как бы говорит: «У меня хватает и своих дел, дружище».

— Если ты собираешься усадить всех этих людей в один школьный автобус, то ты псих.

— Не всех, только тех, кто не сможет самостоятельно вернуться обратно. — Генри думает о Мейбл и Мэри-Лу с ее перегревшейся дочкой, но, разумеется, к трем часам дня найдутся и другие, кто не сможет дойти до города. А может, и вообще идти.

Но лицо Оллната совершенно непроницаемо. Вскинутый подбородок напоминает нос корабля.

— Нет, сэр. Приезжают оба моих сына с женами, они это сказали. И привозят детей. Я не хочу упустить встречу с ними. И я не могу оставить жену. Она очень расстроена.

Генри с удовольствием врезал бы этому человеку за его глупость (и задушил бы за эгоизм). Но он просит Оллната отдать ему ключи и показать, какой открывает школьный гараж. Потом говорит Оллнату, что тот может вернуться к жене.

— Извини, Генри, — отвечает Оллнат, — но мне очень хочется увидеть детей и внуков. Я это заслужил. Я не просил приходить сюда хромых, больных и слепых и не собираюсь расплачиваться за их тупость.

— Да, ты — настоящий американец, двух мнений тут быть не может. Сгинь с моих глаз.

Оллнат открывает рот, собираясь протестовать, но передумывает (вероятно, что-то видит в лице патрульного Моррисона) и, волоча ноги, уходит. Генри зовет Памелу, которая не протестует, когда он предлагает ей вернуться в город, только спрашивает: куда, что сделать и почему? Генри ей объясняет.

— Ладно, но… у этих автобусов механическая коробка передач? Потому что я не знаю, как ездить с механической.

Генри кричит, задавая этот вопрос Оллнату, который стоит у Купола рядом со своей женой Сарой. Оба с нетерпением смотрят на пустое шоссе по ту сторону границы с Моттоном.

— Механическая на Шестнадцатом! — так же криком отвечает Оллнат. — На остальных автоматическая! И скажи ей, пусть не забудет пристегнуться! Эти автобусы не заводятся, если водитель не застегнул ремень безопасности!

Генри отправляет Памелу в город. Просит поторопиться, насколько это возможно, но без излишнего риска.

Поначалу люди у Купола стоят, не отводя тревожных взглядов от пустой дороги. Потом большинство садится. Те, кто принес одеяла, расстилают их. Некоторые прячут голову от дымчатого солнца в тени, отбрасываемой плакатами. Разговоры стихают, и многие слышат вопрос о цикадах (куда они подевались, почему не стрекочут в высокой траве), который Уэнди Голдстоун задает своей подруге Эллен.

— Или я оглохла? — добавляет она.

Уэнди не оглохла. Цикады или молчат, или их тут нет.

В студии ХНВ просторный (и относительно прохладный) центральный зал вибрирует от голоса Эрни Келлога по прозвищу Бочонок и «Его счастливого трио». Они поют «Мне позвонили с Небес, и на проводе был Иисус». Двое мужчин не слушают. Они смотрят телевизор, зачарованные соседствующими друг с другом картинками, как и Марта Эдмундс (она пьет уже вторую бутылку «Бада» и напрочь забыла про труп старого Клайтона Брэсси, прикрытый простыней). Зачарованы, как все в Америке, и — да! — во всем мире тоже.

— Посмотри на них, Сандерс, — выдыхает Шеф.

— Я смотрю. — «Клодетт» лежит у Энди на коленях. Шеф предложил ему взять и парочку гранат, но на этот раз Энди отказался. Он боится, что выдернет чеку и замрет, не бросив гранату. Такое Энди однажды видел в кино. — Это потрясающе, но ты не думаешь, что нам пора готовиться к встрече гостей?

Шеф знает, что Энди прав, но так трудно оторвать глаза от той половины экрана, на которую камера, расположенная на вертолете, передает изображения передвижной телевизионной станции, возглавляющей колонну из автобусов. Он знает, где они едут. Ориентиры узнаваемы и с высоты. Гости подъезжают все ближе к Куполу.

И мы подбираемся все ближе к концу, думает он.

— Сандерс!

— Что, Шеф?

Тот протягивает ему жестяную коробочку от «Сукретс».

— Скала их не укроет, мертвое дерево не даст прибежища, стрекот цикад — облегчения. Только не могу вспомнить, из какой это книги.

Энди открывает жестяную коробочку, видит шесть толстых самокруток, которые едва в ней умещаются, и думает: Они — солдаты экстаза. Это самая поэтическая мысль в его жизни, и ему даже хочется плакать.

Шеф использует пульт дистанционного управления, чтобы выключить телевизор. Ему хочется посмотреть прибытие автобусов — торчок или нет, параноик или нет, он, как и все, обожает сцены счастливого воссоединения, — но горькие люди могут прийти в любой момент.

— Сандерс!

— Да, Шеф.

— Я собираюсь выкатить из гаража фургон с надписью на борту «ХРИСТИАНСКИЕ ТРАПЕЗЫ НА КОЛЕСАХ» и поставить его у дальнего торца складского здания. Смогу укрыться за ним и видеть перед собой весь лес. — Он подхватывает «Божьего воина». Привязанные к прикладу гранаты покачиваются и стукаются. — Чем больше я об этом думаю, тем крепче моя уверенность: они придут оттуда. Там есть лесовозная дорога. Они, вероятно, исходят из того, что я про нее не знаю, но, — красные глаза Шефа сверкают, — Шеф знает больше, чем думают многие люди.

— Я в курсе. Я люблю тебя, Шеф.

— Спасибо, Сандерс. Я тоже тебя люблю. Если они придут из леса, я дам им выйти в поле, а потом срежу, как серп срезает пшеницу во время жатвы. Но мы не можем класть все яйца в одну корзину. Поэтому я хочу, чтобы ты взял на прицел ту дорогу, где мы уже встретили их. Если кто-то из них снова пойдет тем путем…

Энди поднимает «клодетт».

— Правильно, Сандерс. Но не торопись. Уложи как можно больше до того, как они начнут стрелять.

— Уложу. — Иногда у Энди возникает ощущение, что он живет во сне, и это один из таких случаев. — Как пшеницу во время жатвы.

— Именно так. Но послушай, потому что это важно, Сандерс. Не покидай занятую позицию, как только услышишь, что я начал стрелять. И я не буду покидать свою позицию, как только услышу, что ты начал стрелять. Они могут догадаться, что мы не вместе, но я все просчитал. Ты умеешь свистеть?

Энди сует два пальца в рот и заливисто свистит.

— Это хорошо, Сандерс. Если на то пошло, просто изумительно.

— Научился в начальной школе, — отвечает Энди, но не добавляет: Когда жизнь была гораздо проще.

— Не свисти, пока не убедишься, что они могут взять над тобой верх. Тогда я прибегу. И если ты услышишь мой свист, беги ко мне со всех ног, чтобы усилить мою позицию.

— Хорошо.

— Давай покурим, Сандерс. Что скажешь?

Энди идею поддерживает.

На Блэк-Ридж, рядом с яблоневым садом Маккоя, семнадцать беженцев из города стоят на фоне грязного неба, как индейцы в вестерне с Джоном Фордом. В большинстве своем они молча таращатся на людской поток, движущийся по шоссе номер 119. До него шесть миль, но такое скопление людей производит впечатление и издали.

Только Расти смотрит на объект, который гораздо ближе, и испытывает безмерное облегчение. Ему просто хочется петь. Минивэн «одиссей» едет по Блэк-Ридж-роуд. У Расти перехватывает дыхание, когда машина приближается к опушке и светящемуся поясу, который днем невидим. У него есть время подумать, что закончится все ужасно, если водитель — он предполагает, Линда — потеряет сознание и минивэн попадет в аварию, но опасное место уже позади. Ему показалось, что автомобиль чуть вильнул, но он знает, что эту шутку могло сыграть с ним воображение. Скоро машина подъедет.

Беженцы стоят в сотне ярдов левее коробочки, но Джо Макклэтчи думает, что все равно может ее чувствовать: что-то отдается в мозгу всякий раз, когда вспыхивает пурпурный свет. Возможно, и тут во всем виновато его разыгравшееся воображение, но он в этом сомневается.

Барби стоит рядом с ним, обняв миз Шамуэй. Джо стучит ему по плечу.

— Это ужасно, мистер Барбара. Столько людей вместе. Это ужасно.

— Да, — кивает Барби.

— Они наблюдают. Кожеголовые. Я это чувствую.

— Я тоже.

— И я. — Голос Джулии едва слышен.

В зале совещаний муниципалитета Большой Джим и Картер видят, как две соседствующие картинки уступают место одной, снятой с земли. Сначала изображение это дергается, как при показе видеосъемки приближающегося торнадо или последствий взрыва автомобиля, набитого взрывчаткой. Они видят небо, гравий, бегущие ноги. Кто-то бормочет:

— Давай, скорее.

Тут же раздается голос Вольфа Блитцера:

— Передвижная телевизионная станция на месте. Они спешат, и я уверен, что через мгновение… да. Господи, посмотрите на это!

Камера нацеливается на сотни жителей Честерс-Милла, находящихся под Куполом, когда все они поднимаются. Впечатление такое, что сотни молящихся на открытом воздухе встают после произнесения молитвы. Передних прижимают к Куполу задние. Большой Джим видит расплющенные носы, щеки, губы, словно горожан вдавило в стеклянную стену. На мгновение Ренни ощущает головокружение и понимает, в чем причина: впервые он видит происходящее снаружи. Впервые осознает масштаб и реальность события. Впервые он действительно напуган.

Приглушенные Куполом, слышатся хлопки пистолетных выстрелов.

— Я думаю, мы слышим стрельбу, — говорит Вольф. — Андерсон Купер, ты слышишь стрельбу? Что происходит?

Раздается едва слышный голос Купера, будто говорит он по спутниковому телефону из австралийской глубинки:

— Вольф, мы еще не на месте, но у меня маленький монитор и такое ощущение…

— Теперь я вижу, — перебивает его Вольф. — Судя по всему…

— Это Моррисон, — подает голос Картер. — Я могу сказать, что у него крепкие нервы.

— С завтрашнего дня он уволен, — бросает Большой Джим.

Картер смотрит на него, брови ползут вверх.

— Из-за того, что он вчера сказал на собрании?

Большой Джим нацеливает на него палец:

— Я знал, что ты умный парень.

У Купола Генри Моррисон не думает о вчерашнем собрании, о храбрости, не думает даже о выполнении долга. Генри думает только о том, что людей раздавят о Купол, если он что-нибудь не предпримет, и быстро. Поэтому Генри выхватывает пистолет и стреляет в воздух. Его примеру следуют несколько других копов: Тодд Уэндлстет, Рэнс Конрой, Джо Боксер.

Кричащие голоса (и крики боли тех, кого давят) сменяются напряженной тишиной, и Генри подносит к губам мегафон:

— РАСХОДИТЕСЬ ВДОЛЬ КУПОЛА РАСХОДИТЕСЬ, ЧЕРТ ПОБЕРИ! МЕСТА ХВАТИТ ВСЕМ, ЕСЛИ ТОЛЬКО ВЫ НЕ БУДЕТЕ ТОЛПИТЬСЯ НА ОДНОМ ГРЕБАНОМ ПЯТАЧКЕ!

Крепкое словцо действует еще более отрезвляюще, чем пистолетные выстрелы, и, хотя наиболее упрямые остаются на шоссе (среди них Билл и Сара Оллнат, а также Джонни и Кэрри Карвер), остальные идут вдоль Купола. Некоторые поворачивают направо, но большая часть смещается влево, на пастбище Динсмора, где продвижению не мешают кусты. Генриетта и Петра среди них, обе чуть пошатываются, отдав должное «канадской пороховой ракете».

Генри убирает пистолет и велит другим патрульным последовать его примеру. Уэндлстет и Конрой подчиняются, но Джо Боксер по-прежнему держит в руке револьвер тридцать восьмого калибра с укороченным стволом — «сэтеди-найт спешл», если Генри не ошибается.

— Заставь меня, — фыркает Боксер, и Генри думает: Это кошмарный сон. Я скоро проснусь в собственной постели, и подойду к окну, и постою там, любуясь прекрасным, свежим осенним днем.

Многие из тех, кто решил не ходить к Куполу (и среди них пугающе велико число тех, у кого возникли проблемы с дыханием), могли наблюдать за происходящим по телевизору. Тридцать или сорок человек собрались в «Дипперсе». Томми и Уиллоу Андерсоны у Купола, но дверь в ресторан они оставили открытой, а телевизор — включенным. Люди, которые собрались на паркете танцевальной площадки, ведут себя очень тихо, лишь изредка слышится негромкий плач. Картинка, спасибо телевидению, высокого разрешения, четкая и яркая. И от увиденного рвется сердце.

Не только они потрясены видом восьмисот человек, выстроившихся вдоль невидимого барьера, некоторые опираются руками, казалось бы, о воздух. Вольф Блитцер говорит:

— Никогда не видел такой тоски на человеческих лицах. Я… — У него перехватывает дыхание. — Я думаю, эти кадры говорят сами за себя.

Он молчит, и это хорошо. Происходящее не требует словесного описания.

На пресс-конференции Кокс разъяснил: «Родственники вылезут из автобусов и пешком пойдут к Куполу… Гостям будет разрешено находиться на расстоянии двух ярдов от Купола. Мы полагаем, что это безопасно, хотя не даем никаких гарантий». Конечно же, жизнь вносит коррективы. Как только двери автобусов открываются, люди выскакивают из них и несутся к Куполу, выкрикивая имена своих самых родных и близких. Некоторые падают и попадают под ноги другим (один человек погибнет, четырнадцать получат травмы, из них шестеро — серьезные). Солдат, которые пытаются обеспечить зону безопасности у самого Купола, сметают. Желтые ленты с надписью «БЛИЖЕ НЕ ПОДХОДИТЬ» — сорваны, их втаптывают в пыль десятки и сотни ног. Вновь прибывающие, оказавшись рядом с Куполом, бегут вдоль него, плача и выкрикивая имена жен, мужей, родителей, сыновей, дочерей, невест и женихов. Четыре человека то ли солгали, отвечая на вопрос о наличии вживленных электронных медицинских устройств, то ли забыли про них. Трое умирают мгновенно. Четвертый — он не увидел в списке запрещенных устройств вживленный слуховой аппарат, работающий от батарейки — пролежит в коме неделю, прежде чем многочисленные мозговые кровотечения не сведут его в могилу.

Мало-помалу все утрясается, и камеры, выдающие общую картинку на все телеканалы, ничего не упускают. Они замечают, как жители города и гости сводят ладони, разделенные невидимым барьером. Они наблюдают, как люди пытаются поцеловаться. Они дают крупным планом мужчин и женщин, которые плачут, глядя друг другу в глаза. Они показывают тех, кто падает, потеряв сознание, как внутри Купола, так и за его пределами, и тех, кто молится, стоя на коленях, лицом друг к другу, воздев руки. Они фокусируются на мужчине, находящемся снаружи, который молотит кулаками по преграде, не пускающей его к беременной жене, и молотит до тех пор, пока не лопается кожа и кровавые капли не повисают в воздухе. Они надолго задерживаются на старушке, которая пытается прикоснуться кончиками пальцев ко лбу рыдающей внучки, но только вдавливает их в невидимую преграду.

Вертолет с камерой вновь поднимается в воздух и зависает, передавая картинку двойной человеческой змеи, растянувшейся более чем на четверть мили. Со стороны Моттона листья пламенеют и танцуют, как им и положено в октябре; на стороне Честерс-Милла они обвисшие и неподвижные. За спинами горожан, на шоссе, на полях, в кустах, валяются десятки принесенных ими плакатов. В миг воссоединения (почти воссоединения) политика и протесты забыты.

Кэнди Краули говорит:

— Вольф, это вне всякого сомнения самое грустное, самое странное событие, которое мне пришлось освещать за всю мою репортерскую жизнь.

Однако человеческие существа славятся умением приспосабливаться к обстоятельствам, и мало-помалу волнение и необычность ситуации начинают отходить на задний план. Родственники теперь просто общаются. Тех, кто не выдержал напряжения — по обе стороны Купола, — уносят. Со стороны Милла нет палатки Красного Креста, поэтому полицейские укладывают пострадавших в тени патрульных автомобилей, в ожидании Памелы Чен и школьного автобуса.

В полицейском участке члены штурмовой группы, которой предстоит захват ХНВ, наблюдают за происходящим у Купола с той же молчаливой зачарованностью. Рэндолф им не мешает: время еще есть. Он проверяет имена по своему списку, потом взмахом руки предлагает Фредди Дентону выйти с ним на площадку у лестницы. Он ожидал, что Фредди будет недоволен тем, что руководство операцией досталось не ему (Питер Рэндолф всю жизнь мерил других по себе), но ничего такого нет и в помине. Это куда более серьезное задание, чем вытаскивать старика алкоголика из продуктового магазинчика, и Фредди только рад, что вся ответственность лежит на ком-то еще. Он не против того, чтобы лавры достались ему, если все пройдет хорошо, но, допустим, не пройдет? Рэндолф об этом не задумывается. Один безработный смутьян и один мягкотелый фармацевт, который не скажет «говно», даже если увидит его в своей овсянке? Да что при таком раскладе может пойти не так?

И тут выясняется, когда они стоят у лестницы, с которой не так уж и давно столкнули Пайпер Либби, что полностью увильнуть от руководства операцией Фредди не удастся. Рэндолф протягивает ему листок. Это список из семи человек. Один из них — Фредди. Остальные: Мел Сирлс, Джордж Фредерик, Марти Арсено, Обри Таул, Коротышка Норман и Лорен Конри.

— Ты поведешь эту группу по лесовозной дороге, — говорит Рэндолф. — Знаешь ее?

— Да, отходит от Литл-Битч ближе к городу. Отец Сэма Бухло проложил эту…

— Мне без разницы, кто ее проложил, — обрывает его Рэндолф. — Твое дело — проехать по ней до конца. В полдень проведешь своих людей через лес. Вы выйдете к радиостанции с тыла. В полдень, Фред. Это означает, ни минутой раньше и ни минутой позже.

— Я думал, мы все пойдем тем путем, Пит.

— Планы изменились.

— Большой Джим знает, что они изменились?

— Большой Джим — член городского управления, Фредди. Я — начальник полиции. И твой, между прочим, начальник, так что заткнись и слушай.

— Из-ви-ни. — И Фред лодочками прикладывает руки к ушам, проявляя, мягко говоря, неуважение.

— Я проеду по Литл-Битч чуть дальше поворота к радиостанции. Возьму с собой Стюарта и Ферна. А также Роджера Кильяна. Если Буши и Сандерсу достанет глупости открыть по вам стрельбу — другими словами, если мы услышим выстрелы, — то выдвинемся к радиостанции и нападем на них с тыла. Ты это понял?

— Да.

— Хорошо, давай синхронизируем часы.

— Э… что?

Рэндолф вздыхает:

— Мы должны убедиться, что ходят они у нас одинаково и полдень наступит одновременно для нас обоих.

На лице Фредди по-прежнему написано недоумение, но он подчиняется.

Из полицейского участка доносится чей-то — похоже, Коротышки — крик:

— Ух ты! Еще один мордой в пыль! Они складируют обморочников за патрульными машинами, как дрова!

Ему ответили смех и аплодисменты. Все пребывали в отличном настроении, предвкушая то, что Мелвин Сирлс назвал «возможной стрелковой практикой».

— Выезжаем в четверть двенадцатого, — говорит Рэндолф Фредди. — Телевизор можем посмотреть еще почти сорок пять минут.

— Хочешь поп-корна? — спрашивает Фредди. — У нас целая миска в полке над микроволновкой.

— Почему нет?

У Купола Генри Моррисон идет к своему патрульному автомобилю и пьет воду. Форма насквозь мокрая от пота, и он не помнит, когда ощущал такую усталость (Генри думает, что причина в плохом воздухе: ему никак не удается вдохнуть полной грудью), но в целом доволен и собой, и своими людьми. Давки у Купола удалось избежать, никто не умер на этой стороне — пока не умер, — и люди успокаиваются. Полдесятка телевизионщиков с камерами бегают взад-вперед со стороны Моттона, стараясь запечатлеть как можно больше примеров счастливого воссоединения. Генри знает, что это вторжение в личную жизнь, но полагает, что Америка и весь мир имеют право видеть такое. Да и сами люди, похоже, не возражают. Некоторым даже нравится; они получают свои пятнадцать минут славы. У Генри есть возможность поискать отца и мать, но он не удивлен тем, что не видит их. Они давно уже уехали в Дерри, да и возраст у них приличный. Он сомневается, что их имена внесли в список участников лотереи, с помощью которой отбирались гости.

Новый вертолет летит с запада, и, хотя Генри этого не знает, в нем полковник Кокс. День встреч, по его разумению, проходит неплохо. Ему сказали, что от Честерс-Милла никто в пресс-конференции участвовать не собирается, но его это не удивляет и не огорчает. С учетом информации, которая уже накопилась у него, он бы даже удивился, если бы Ренни пришел на пресс-конференцию. За долгие годы Коксу приходилось иметь дело со многими людьми, так что трусливого демагога он чует за милю.

Потом Кокс видит длинную цепочку гостей и стоящих лицом к ним горожан. Этого вполне хватает, чтобы Джеймс Ренни вылетел у него из головы.

— Жуть какая-то, — шепчет он. — Никто и никогда не видел ничего более жуткого.

…Под Куполом экстренно назначенный помощник Тоби Мэннинг кричит:

— Едет автобус! — Штатские на это внимания не обращают — они или беседуют с родственниками, или еще их разыскивают, — а вот полицейские встречают известие радостным ревом.

Генри подходит к заднему бамперу своего патрульного автомобиля, и да, большой желтый школьный автобус как раз проезжает мимо «Салона подержанных автомобилей Джима Ренни». Памела Чен весит не больше ста пяти фунтов, и только в мокрой одежде, но теперь она в центре внимания. За рулем большого автобуса.

Генри смотрит на часы: двадцать минут двенадцатого. Мы справимся. Очень даже справимся.

По Главной улице три больших оранжевых грузовика поднимаются по склону холма у городской площади. В кабине третьего сидят Стю, Ферн и Роджер (от которого разит курами). Грузовики направляются к Литл-Битч-роуд и радиостанции.

Вдруг Рэндолфа осеняет, и он едва сдерживается, чтобы не ударить себя ладонью по лбу. Оружия у них предостаточно, но они забыли каски и кевларовые бронежилеты. Вернуться за ними? Если вернутся, тогда выйдут на исходную позицию в четверть первого, а то и позже. Да и жилеты наверняка окажутся излишней предосторожностью. Их одиннадцать против двоих, и эти двое — обкуренные до чертиков.

Действительно, все должно пройти как по писаному.

8.

Энди Сандерс занял позицию за тем же дубом, что и в прошлый раз, когда горькие люди пытались подъехать к радиостанции. Гранат он с собой не взял, зато засунул под ремень шесть полных рожков на животе и четыре на пояснице.

Еще два десятка лежали в деревянном ящике, который стоял у его ног. Патронов хватало, чтобы положить целую армию… хотя он считал, что с ним справятся очень быстро, если Большой Джим действительно пошлет против них целую армию. В конце концов, обычная его работа — продавать пилюли.

Какая-то часть Энди не могла поверить, что он действительно это делает, но другая часть — о существовании которой первый член городского управления и не подозревал, пока не приобщился к мету, — мрачно радовалась. При том еще и злилась. Большим Джимам этого мира тут ничего не обломится, и они ничего не смогут отсюда увезти. На сей раз не будет никаких переговоров, никакой политики, никаких компромиссов. Он встанет плечом к плечу со своим братом по духу. Энди понимал, что настроение у него нигилистическое, но не видел в этом ничего предосудительного. Он провел жизнь, просчитывая стоимость всего, и теперь обусловленное метом состояние плевать-мне-на-все воспринималось переменой к лучшему.

Энди услышал шум двигателей приближающихся грузовиков и глянул на часы. Те остановились. Он посмотрел на небо и по положению желто-белого расплывчатого пятна, в которое превратилось солнце, понял, что скоро полдень.

Энди по-прежнему вслушивался в шум дизельных моторов, а когда он разделился, осознал, что его друг и товарищ все просчитал правильно — как просчитывает комбинацию соперника опытный защитник в воскресной игре. Часть грузовиков свернула на лесовозную дорогу, которая выводила в тыл радиостанции.

Энди глубоко затянулся очередной жарешкой, насколько мог долго задержал дыхание, потом выдохнул. С сожалением бросил окурок и растоптал. Он не хотел, чтобы дым (каким бы сладостным он ни был) выдал его позицию.

Я люблю тебя. Шеф.

И Энди Сандерс снял с предохранителя свой «калаш».

9.

Тонкая цепь перегораживала лесовозную дорогу. Фредди, который сидел за рулем первого грузовика, не тормозя, просто порвал ее радиаторной решеткой. Затем он, а за ним и второй грузовик (им управлял Мел Сирлс) углубились в лес.

За рулем третьего грузовика сидел Стюарт Боуи. Он остановился посреди Литл-Битч-роуд, кивком указал на башню ХНВ, потом посмотрел на Рэндолфа, стиснутого Ферном и дверью. Между колен шеф держал полуавтоматический карабин ХК — «хеклер-и-кох».

— Проедешь еще полмили, — приказал Рэндолф, — потом сверни на обочину и заглуши двигатель. — Часы показывали одиннадцать тридцать пять. Отлично. Времени хватало.

— Какой план? — спросил Ферн.

— План — ждем до полудня. Когда услышим стрельбу, сразу выходим и берем противника с тыла.

— Эти грузовики очень уж шумные, — вставил Роджер Кильян. — Вдруг эти парни нас услышат? Мы потеряем, как его там, — алимент внезапности.

— Они нас не услышат, — заверил его Рэндолф. — Они будут сидеть в студии, смотреть телевизор, наслаждаясь кондиционированным воздухом. Даже не поймут, что с ними случилось.

— Не следовало ли нам взять бронежилеты или что-то в этом роде? — спросил Стюарт.

— Зачем таскать на себе такую тяжесть в жаркий день? Эти Чич и Чон[178] окажутся в аду еще до того, как поймут, что они мертвы.

10.

За несколько минут до полудня Джулия огляделась и увидела, что Барби ушел. Когда вернулась к фермерскому дому, он загружал консервы в кузов автофургона «Эглантерии». Несколько сумок поставил и в украденный микроавтобус телефонной компании.

— Что ты делаешь? — спросила она. — Мы только вчера вечером все разгрузили.

Барби повернулся к ней. Лицо напряженное, без тени улыбки.

— Я знаю, и думаю, что мы поступили неправильно. Не могу утверждать, сказывается близость коробочки или нет, но у меня такое ощущение, что увеличительное стекло, о котором говорил Расти, наведено мне на голову, и очень скоро взойдет солнце и начнет светить через него. Надеюсь, что я не прав.

Она пристально всмотрелась в него:

— Нужно еще что-то грузить? Я тебе помогу. Выгрузить мы всегда успеем.

— Да. — Барби натужно улыбнулся. — Выгрузить мы всегда успеем.

11.

Лесовозная дорога заканчивалась на небольшой вырубке, где стоял давно заброшенный дом. Оба оранжевых грузовика подкатили к нему, и копы вылезли из кабин. Из кузова первого грузовика достали длинные тяжелые сумки с надписью «МИНИСТЕРСТВО НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ» на каждой. На одной сумке какой-то шутник добавил черным маркером: «ПОМНИ АЛАМО». В сумках лежали полуавтоматические карабины ХК, два восьмизарядных помповика «моссберг» и патроны, патроны, патроны.

— Фред, не следовало ли нам взять бронежилеты или что-то такое? — спросил Коротышка Норман.

— Мы нападем на них сзади, Коротышка. Волноваться не о чем. — Фредди надеялся, что в его голосе звучит та уверенность, которой он не чувствовал. Желудок бултыхался.

— Мы дадим им шанс сдаться? — спросил Мел. — Я хочу сказать: мистер Сандерс был членом городского управления и все такое…

Фредди подумал об этом. Подумал также и о Стене доблести, которую украшали фотографии трех копов Честерс-Милла, погибших при исполнении служебных обязанностей после Второй мировой войны. Он совершенно не хотел, чтобы на этой Стене появилась его фотография, а поскольку чиф Рэндолф на сей счет никакого приказа не отдал, решил действовать по собственному усмотрению.

— Если они поднимут руки, будут жить. Если они безоружные, будут жить. При любом другом гребаном раскладе они умрут. Есть возражения?

Возражений он не услышал. До полудня оставалось четыре минуты. Совсем ничего.

Фредди оглядел своих мужчин (плюс Лорен Конри, с таким суровым лицом и маленьким бюстом, что вполне могла сойти за парня), глубоко вдохнул и отдал приказ:

— Следуйте за мной. Колонной по одному. Остановимся на опушке и посмотрим, что делать дальше.

Опасения Рэндолфа насчет ядовитых дуба и плюща оказались беспочвенными, деревья отстояли достаточно далеко друг от друга, и продвигались копы быстро, пусть оружие и патроны весили немало. Фредди подумал, что едва ли им удалось бы идти так легко и бесшумно, попадись на пути заросли можжевельника. У него начало складываться ощущение, что все будет хорошо. Собственно, ему уже не терпелось добраться до радиостанции. Теперь, когда операция началась, бабочки страха перестали трепыхаться в животе.

Все пройдет легко. Легко и спокойно. А потом — бах! Они и не узнают, что с ними случилось.

12.

Шеф, укрывшийся за автофургоном с синими бортами, который стоял теперь в высокой траве позади складского здания, услышал их, как только они покинули вырубку, где лачуга старого Вердро медленно врастала в землю. Для обостренного наркотиком слуха и мозга, находящегося в зоне красного уровня опасности, шумели они, как стадо буйволов, идущее на водопой.

Он поспешил к передней части фургона, встал на колени, положил ствол автомата на бампер. Гранаты, раньше привязанные к «Божьему воину», теперь лежали на земле. Пот блестел на тощей, в прыщах, спине Шефа. Гаражный пульт он зацепил за пояс пижамных штанов с лягушками.

Не торопись, наказывал он себе. Ты не знаешь, сколько их. Не начинай стрелять, пока они все не выйдут из леса, а потом быстренько выкоси их всех.

Несколько рожков для «Божьего воина» он положил на землю перед собой, надеясь, что Энди не придется свистеть. Надеясь, что не придется и ему. Возможно, сегодня им удастся выкрутиться и принять бой еще и завтра.

13.

Фредди Дентон добрался до опушки леса, отогнул еловую ветку стволом карабина, выглянул. Увидел заросшее высокой травой поле, посреди него стояла башня-транслятор, издававшая низкий гул, от которого дребезжали пломбы зубов. Башню окружал забор с закрепленными на нем щитами с надписью «ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ». По левую руку Фредди находилось одноэтажное кирпичное здание радиостудии. А между ними — большой амбар с красными стенами. Фредди предположил, что амбар используется как склад. Или для производства наркотиков. Или для первого и второго.

Рядом с ним возник Марти Арсено. Под мышками на форменной рубашке темнели круги пота. В глазах застыл ужас.

— А что делает здесь этот фургон? — указал он стволом карабина.

— Это же фургон «Трапезы на колесах». Для сирых и голодных. Или ты не видел такие в городе?

— Видел и помогал загружать. В прошлом году я перестал ходить в католический храм, отдав предпочтение церкви Святого Искупителя. Почему он не в гараже?

— Откуда мне знать и что мне до того? Ведь эти парни в студии.

— С чего ты так решил?

— Потому что там стоит телевизор и большое шоу «У Купола» транслируется по всем каналам.

Марти поднял ХК:

— Позволь мне всадить в фургон несколько пуль. Возможно, он заминирован. Или они засели в нем.

Фредди опустил ствол его карабина:

— Святой Иисус, ты спятил? Они не знают, что мы здесь, а ты хочешь нас выдать? У твоей матери выжил хоть один ребенок?

— Пошел ты, — фыркнул Марти. Подумав, добавил: — Вместе со своей матерью.

Фредди оглянулся.

— Вперед. Идем через поле к студии. Поглядывайте на задние окна. Если противник в них появится, стреляйте. — Он улыбнулся: — Счастливого плавания.

Обри Таул, который всегда говорил мало, и теперь обронил только одно слово:

— Поглядим.

14.

В грузовике, который остался на Литл-Битч-роуд, Ферн Боуи нарушил долгое молчание:

— Я ничего не слышу.

— Услышишь, — заверил его Рэндолф. — Подожди.

Часы показывали две минуты первого.

15.

Шеф наблюдал, как горькие люди вышли из-под деревьев и по диагонали двинулись по полю к студии. Трое в форменных рубашках, еще четверо — в синих, которые, как догадался Шеф, считались форменными. Он узнал Лорен Конри (давнюю клиентку из того времени, когда он приторговывал травкой) и Коротышку Нормана, местного антиквара. Узнал также и Мела Сирлса, еще одного давнего клиента и друга Младшего. А также друга недавно усопшего Дилессепса, и сие, вероятно, означало, что Сирлс был одним из тех, кто изнасиловал Сэмми. Что ж, после этого дня ему больше никого не удастся изнасиловать.

Семеро. Во всяком случае, на этой стороне. И кто знает, сколько на стороне Сандерса?

Шеф ждал, что выйдут еще, но никто не вышел, поэтому он поднялся, уперся локтями в капот автофургона и прокричал:

— ВОТ, ПРИХОДИТ ДЕНЬ ГОСПОДА ЛЮТЫЙ, С ГНЕВОМ И ПЫЛАЮЩЕЮ ЯРОСТЬЮ, ЧТОБЫ СДЕЛАТЬ ЗЕМЛЮ ПУСТЫНЕЮ!

Их головы повернулись к нему, и на мгновение они застыли, не пытаясь ни поднять оружие, ни разбежаться. Шеф видел, что никакие они не копы; всего лишь птички на земле, слишком глупые, чтобы взлететь.

— И ИСТРЕБИТЬ С НЕЕ ГРЕШНИКОВ ЕЕ! КНИГА ИСАИИ ТРИНАДЦАТЬ! ПОЛУЧАЙТЕ, УБЛЮДКИ!

С таким напутствием Шеф открыл огонь, поведя стволом слева направо. Двоих полицейских в форме и Коротышку Нормана отбросило назад, будто сломанные куклы, их кровь окрасила траву. Выжившие вышли из состояния ступора. Двое бросились к лесу. Конри и последний оставшийся коп в форме — к студии. Шеф взял их на прицел и вновь открыл огонь. «Калашников» выплюнул короткую очередь и затих: рожок опустел.

Конри хлопнула рукой себе по шее, словно ее укусила муха, и упала в траву лицом вниз. Дважды дернула ногой и затихла. Второй — лысый коп — добрался до студии. Шефа не интересовала парочка, скрывшаяся в лесу, но он не хотел упустить Лысого. Если бы Лысый обогнул угол, он мог увидеть Сандерса и выстрелить ему в спину.

Шеф схватил полный рожок и загнал его в гнездо на место пустого.

16.

Фредерик Говард Дентон, он же Лысый, ни о чем не думал, когда добрался до задней стены студии ХНВ. Он видел, как Конри упала на землю с простреленной шеей, и на том рациональные мысли закончились. Знал Фредди только одно — не хотел, чтобы его фотографию повесили на Стену доблести. Он понимал, что должен найти укрытие, то есть попасть в студию. Дверь нашел. За ней какая-то музыкальная группа исполняла псалом «Соединим руки вокруг Его трона».

Фредди схватился за ручку. Она не поворачивалась.

Заперто.

Он выронил карабин, поднял руку, которая только что держала его, закричал:

— Я сдаюсь! Не стреляйте, я сда…

Три тяжелых удара пришлись в поясницу. Он увидел красное, выплеснувшееся на дверь, и успел подумать: Следовало нам вспомнить про бронежилеты. Ноги подогнулись, но он продолжал держаться за ручку одной рукой, тогда как мир стремительно уходил от него. Все, кем он был, и все, что он знал, сошлось в единственную яркую точку света. Потом потухла и она. Рука соскользнула с ручки. Фредди умер на коленях, привалившись к двери.

17.

Мелвин Сирлс тоже не думал. Мел увидел, как Марти Арсено, Джордж Фредерик и Коротышка Норман повалились в траву, срезанные автоматной очередью, и почувствовал, как одна пуля просвистела буквально перед его глазами, а такое не способствует мыслительному процессу.

Мел просто побежал.

Ломился сквозь деревья, не замечая веток, которые хлестали по лицу, однажды упал, вскочил и не останавливался, пока не добрался до вырубки, на которой стояли грузовики. Здравомыслие подсказывало, что надо прыгнуть в кабину, завести двигатель и дать деру, но Мел и здравомыслие компанию уже не водили. Возможно, он так бы и бежал по лесовозной дороге до Литл-Битч, если бы второй выживший из той штурмовой группы, которая собиралась атаковать радиостанцию с тыла, не схватил его за плечо и не бросил на ствол большой сосны.

Это был Обри Таул, брат владельца книжного магазина. Крупный, неуклюжий, светлоглазый мужчина, который иногда помогал брату выставлять на полки книги. Говорил Обри редко, и некоторые горожане считали его туповатым, но сейчас таким он не выглядел. И паники в нем не чувствовалось.

— Я собираюсь вернуться и пришить этого сукина сына, — сообщил Обри Мелу.

— Удачи тебе, дружище. — Мел оттолкнулся от дерева и повернулся к лесовозной дороге.

Обри вернул его к стволу, на этот раз с большей силой. Откинул волосы с глаз, наставил карабин «хеклер-и-кох» на Мела:

— Ты никуда не пойдешь.

От радиостанции вновь донеслась стрельба. Потом крики.

— Ты это слышишь? — спросил Мел. — Тебе хочется вновь туда лезть?

Обри терпеливо смотрел на него.

— Тебе туда идти не обязательно, но ты должен меня прикрыть. Понимаешь? Ты это сделаешь, или я тебя пристрелю.

18.

Губы чифа Рэндолфа изогнулись в сухой улыбке.

— Противник втянут в бой. Все согласно плану. Поезжай, Стюарт. Свернешь на подъездную дорожку к радиостанции. Мы выйдем и пройдем через студию.

— А если они на складе?

— Тогда мы все равно ударим им в тыл. А теперь поезжай! Чтобы не опоздать.

Стюарт Боуи поехал.

19.

Энди услышал стрельбу, донесшуюся из-за складского здания, но Шеф не засвистел, и он остался там, где был, за деревом. Надеялся, что у Шефа все в порядке, поскольку у Энди возникли свои проблемы: оранжевый грузовик сворачивал на подъездную дорожку.

Энди продвигался вокруг дерева так, чтобы ствол постоянно находился между ним и грузовиком. Тот остановился. Открылись дверцы кабины, и четыре человека спрыгнули на землю. Энди показалось, что трое из них приезжали и в прошлый раз… мистер Куриц точно приезжал: эти зеленые резиновые сапоги Энди узнал бы где угодно. Горькие люди. Энди не собирался пропускать их в тыл Шефа.

Он вышел из-за дерева и зашагал по подъездной дорожке. «Клодетт» держал у груди, направив ствол в небо. Под ногами скрипел гравий, но Энди мог не опасаться, что его услышат: Стюарт оставил двигатель работающим, а в студии гремела церковная музыка.

Энди нацелил «Калашников» на горьких людей, но заставил себя подождать. Пусть подойдут ближе друг к другу, если подойдут. И они действительно подошли к двери в студию, сгрудившись в кучу.

— Ух ты, это ж мистер Куриц и его друзья, — произнес Энди с интонациями Джона Уэйна. — Как дела, мальчики?

Они начали разворачиваться.

За тебя, Шеф! Энди открыл огонь.

Первой же очередью он убил братьев Боуи и мистера Курица. Рэндолфа только зацепил. Как и учил его Шеф, отсоединил пустой рожок от автомата, вытащил полный из-за пояса и загнал в гнездо. Чиф Рэндолф полз к двери студии, кровь лилась из его правой руки и ноги. Он оглянулся, огромные глаза ярко блестели на потном лице.

— Пожалуйста, Энди, — прошептал он. — Нам приказано не причинять тебе вреда, только привезти в город, чтобы ты мог и дальше работать с Джимом.

— Точно, — кивнул Энди и рассмеялся. — Кому ты вешаешь лапшу на уши? Вы хотели взять все это…

За студией загрохотали выстрелы. Возможно, Шеф в беде, возможно, нуждается в помощи. Энди поднял «клодетт».

— Пожалуйста, не убивай меня! — закричал Рэндолф. Закрыл лицо рукой.

— Лучше подумай об обеде с ростбифом, который ждет тебя у Иисуса. Уже через три секунды будешь разворачивать салфетку.

Короткая очередь отбросила Рэндолфа чуть ли не к самой двери. Энди уже бежал вокруг здания, на ходу меняя частично опорожненный рожок на новый.

С поля за студией донесся резкий свист.

— Я иду, Шеф! — прокричал Энди. — Я иду, держись!

Что-то взорвалось.

20.

— Прикрой меня, — мрачно бросил Обри, стоя у опушки. Он снял рубашку, разорвал ее надвое, половиной обвязал голову, совсем как Рэмбо. — И если ты думаешь о том, чтобы убить меня, сделай это с первого раза, потому что, если не убьешь, я доберусь до тебя и перережу глотку.

— Я тебя прикрою, — пообещал Мел. И собирался прикрыть. Здесь, у опушки, он чувствовал себя в безопасности. Во всяком случае, в сравнении с полем.

— Этому рехнувшемуся любителю мета такое с рук не сойдет. — Обри учащенно дышал, настраивая себя на бой. — Этот лузер, этот обкурившийся ублюдок… — Он возвысил голос: — Я иду за тобой, чокнутый, обкурившийся ублюдок!

Шеф вышел из-за фургона «Трапезы на колесах», чтобы посмотреть на своих жертв. Он повернулся к лесу в тот самый момент, когда Обри Таул выскочил из-под деревьев, крича во всю мощь легких.

Тут Мел начал стрелять, и, хотя пули летели далеко в стороне, Шеф инстинктивно присел. Когда он это сделал, гаражный пульт соскользнул с пояса пижамных штанов и упал в траву. Шеф потянулся к нему, и тут уже Обри открыл огонь из своей автоматической винтовки. Пули пробивали борт фургона, одна разбила на мелкие осколки боковое стекло кабины со стороны пассажирского сиденья, другая звякнула о стойку ветрового стекла.

Шеф оставил гаражный пульт на земле и открыл ответный огонь. Но тот уже лишился элемента внезапности, и Обри Таул не стоял на месте, зигзагом несся к башне-транслятору. Она, возможно, не прикрыла бы его, но зато теперь он уже не перекрывал Сирлсу линию огня.

Обойма Обри опустела, но последняя пуля чиркнула по голове Шефа. Полилась кровь, клок волос упал на тощее плечо, прилип к потной коже. Шеф шлепнулся на задницу, на мгновение выпустив из рук «Божьего воина», вновь подхватил его. Он не думал, что серьезно ранен, но полагал, что Сандерсу самое время прийти сюда, если тот еще жив. Шеф сунул два пальца в рот и свистнул.

Обри Таул добрался до забора, который окружал башню-транслятор в тот момент, когда Мел вновь начал стрелять с опушки. На этот раз он избрал мишенью заднюю часть фургона «Трапезы на колесах». Пули рвали металл. Взорвался бензобак, взметнулось пламя, охватив кузов.

Шеф почувствовал, как спину окатило жаром, и успел подумать о гранатах. Взорвутся ли? Увидел, что мужчина, добравшийся до забора, целится в него, и внезапно понял, что поставлен перед выбором: или открыть ответный огонь, или схватить гаражный пульт. Он выбрал пульт, и, когда его пальцы сомкнулись на нем, воздух вокруг наполнился невидимыми жужжащими пчелами. Одна ужалила в плечо, вторая вонзилась в бок и навела беспорядок во внутренностях. Шеф Буши упал, покатился по траве, вновь выпустив из руки пульт. Потянулся к нему, но вокруг зажужжал второй рой. Шеф пополз в высокую траву, оставив гаражный пульт на прежнем месте, надеясь только на Сандерса. Мужчина шел к нему от забора у башни-транслятора. Единственный храбрец из семи горьких людей, подумал Шеф. Да, единственный. «Божий воин» теперь стал очень тяжелым, собственное тело стало очень тяжелым, но Шеф сумел встать на колени и нажать на спусковой крючок.

Ничего не произошло.

То ли он расстрелял весь рожок, то ли патрон заклинило.

— Тупой ублюдок, — сказал Обри Таул. — Рехнувшийся торчок. Будешь знать…

— «Клодетт»! — закричал Сандерс.

Таул развернулся, но опоздал. Прогремела короткая очередь, и четыре пули китайского производства калибра 7,62 мм сорвали с плеч большую часть головы Обри.

— Шеф! — Сандерс побежал к тому месту, где его друг стоял на коленях. Кровь текла из плеча, из бока, с виска. Вся левая половина лица влажно блестела красным. — Шеф! Шеф! — Он упал на колени и обнял Шефа. Оба не увидели, как Мел Сирлс, единственный, кто остался в живых из всей штурмовой группы, вышел из леса и осторожно двинулся к ним.

— Возьми пусковик, — прошептал Шеф.

— Что? — Энди посмотрел на спусковой крючок «клодетт», но, очевидно, Шеф говорил о чем-то другом.

— Гаражный пульт, — пояснил Шеф. Его левый глаз залила кровь, но второй, очень яркий, пристально смотрел на Сандерса.

Энди увидел гаражный пульт, лежащий в траве, поднял, протянул Шефу. Тот сразу сжал ею в руке.

— Ты… тоже… Сандерс.

Энди обхватил своей рукой руку Шефа.

— Я люблю тебя, Шеф. — И поцеловал его в сухие, в капельках крови губы.

— Люблю… тебя… тоже… Сандерс.

— Эй, пидоры! — воскликнул Мел с какой-то дьявольской веселостью. Он стоял в каких-то десяти ярдах от них. — Снимите себе номер. Нет, у меня идея получше. Снимите номер в аду!

— Сейчас… Сандерс… сейчас.

Мел открыл огонь. Энди и Шефа пули разбросали в разные стороны, но, прежде чем это произошло, их сцепленные руки нажали на белую кнопку с надписью «ОТКРЫТЬ».

Белый взрыв поглотил все вокруг.

21.

Беженцы из Честерс-Милла устраивали пикник на краю яблоневого сада, когда до них вновь донеслись выстрелы — не с шоссе номер 119, а откуда-то с юго-запада.

— Это на Литл-Битч-роуд, — говорит Пайпер. — Господи, как жаль, что у нас нет бинокля.

Но им не нужен бинокль, чтобы увидеть желтый столб пламени после взрыва бензобака автофургона с бортовой надписью «Трапезы на колесах».

Твитч ест куриное рагу пластиковой ложкой.

— Не знаю, что там происходит, но я уверен, это на радиостанции.

Расти хватает Барби за плечо:

— Так вот где пропан! Они запасли его для производства наркотиков. Там хранятся городские запасы пропана!

У Барби было только мгновение, чтобы сообразить, что к чему; одно мгновение, пока не наступило самое худшее. В четырех милях от них белая искра вспыхивает на дымчатом небе, молния, которая бьет вверх, а не вниз. И тут же чудовищный взрыв прошибает дыру в свете дня. Красный шар огня поглощает сначала башню-транслятор ХНВ, потом окрестные леса и наконец весь горизонт по мере распространения на север и на юг.

Люди на Блэк-Ридж кричат, но не слышат себя. Их крики тонут в громоподобном нарастающем реве, вызванном взрывом восьмидесяти фунтов пластида и десяти тысяч галлонов пропана. Они прикрывают глаза и отшатываются, наступают на недоеденные сандвичи и расплескивают напитки. Терстон поднимает на руки Элис и Эйдена, и на мгновение Барби видит его лицо на фоне темнеющего неба — вытянувшееся и объятое ужасом лицо человека, который смотрит на разверзшиеся ворота ада и ждущий за ними океан огня.

— Мы должны вернуться в дом! — кричит Барби.

Джулия, плача, приникает к нему. Позади нее Джо Макклэтчи пытается помочь рыдающей матери подняться. Эти люди никуда идти не могут, во всяком случае, какое-то время.

На юго-западе, где большая часть Литл-Битч-роуд перестанет существовать в ближайшие три минуты, желтовато-синее небо становится черным, и у Барби есть время подумать и с абсолютным спокойствием констатировать: Теперь мы под увеличительным стеклом.

Взрыв разбивает все окна в практически пустынной центральной части города, ломает ставни, вырывает телеграфные столбы, срывает двери с петель, расплющивает почтовые ящики. Большому Джиму Ренни и Картеру Тибодо кажется, что зал совещаний содрогается, как при землетрясении.

Телевизор по-прежнему работает. Вольф Блитцер спрашивает, в голосе слышна настоящая тревога:

— Что это? Андерсон Купер? Кэнди Кроули? Чед Майерс? Соледад О'Брайан? Кто-нибудь знает, что, черт побери, происходит? Что происходит?

У Купола все звезды американского новостного телевещания стоят, повернувшись лицом к Честерс-Миллу. Камеры показывают их спины. Они же, прикрыв глаза ладонью, смотрят за спины стоящих у Купола людей. Одна камера поднимается, и на мгновение на экране возникает чудовищное облако черного дыма, расползающееся по горизонту.

Картер вскакивает. Большой Джим хватает его за запястье:

— Взглянешь только одним глазком, чтобы оценить, как все плохо. И тут же назад. Мы сможем укрыться в атомном убежище.

— Хорошо.

Осколки от разбитых стеклянных панелей парадной двери скрипят под сапогами, когда он пересекает вестибюль. А выскочив на площадку у лестницы, видит такое, чего и представить бы себе не смог. Зрелище возвращает его в детство, и на мгновение он замирает, думая: Это как самая сильная, самая жуткая гроза, которую кто-либо видел, только хуже.

Небо на западе — оранжево-красный ад, окруженный клубящимися чернильно-черными облаками дыма. Воздух уже воняет взорвавшимся пропаном. Шум такой, словно десяток стальных дробилок работают на полную мощность.

Прямо над головой небо черно от летящих птиц.

Их вид — птицы, которым некуда лететь — возвращает Картера в реальность. Потом он ощущает поднимающийся ветер. Ветра не было в Честерс-Милле шесть дней, а этот — жаркий и мерзкий, воняющий пропаном и сожженным деревом.

Гигантский сломанный дуб приземляется на Главной улице, его ветви рвут давно обесточенные электрические провода.

Картер бежит обратно. Большой Джим стоит у двери в зал совещаний, мясистое лицо — бледное, испуганное и, впервые, неуверенное.

— Вниз! — кричит Картер. — В атомное убежище. Он надвигается. Огненный фронт надвигается. И когда доберется сюда, сожрет этот город с потрохами.

Большой Джим стонет:

— Что наделали эти идиоты?

Картеру без разницы. Что бы кто ни наделал, этого не изменить. А если они не поспешат, все будет кончено и для них.

— Внизу есть установка для очистки воздуха, босс?

— Да.

— Подсоединена к генератору?

— Да, разумеется.

— Возблагодарим за это Иисуса. Может, у нас есть шанс.

Помогая Большому Джиму спуститься в убежище, с тем чтобы он двигался чуть быстрее, Картер надеется, что внизу они не сварятся живьем.

Раскрытые двери ночного клуба «Дипперс» с силой захлопываются. Стеклянные панели вылетают из них залпом осколков, под который попадают люди, стоящие в глубине, на паркете танцевальной площадки. Уиту, брату Генри Моррисона, достается больше других: осколок вскрывает ему яремную вену.

Толпа бросается к дверям — телевизор с большим экраном забыт. Они топчут бедного Уита Моррисона, который лежит, умирая в расползающейся луже собственной крови. В дверях возникает пробка, торчащие осколки режут еще многих.

— Птицы! — кричит кто-то. — Господи, посмотрите на этих птиц.

Но большинство смотрит не вверх, а на запад, откуда огненный вал накатывает на них под небом, которое теперь черное, как в полночь, и насыщено ядовитым воздухом.

Те, кто может бежать, берут пример с птиц и семенят трусцой или галопом по шоссе номер 117. Несколько человек бросаются к автомобилям, и на гравийной парковке, где в стародавние времена четверка местных парней пыталась избить Дейла Барбару, скрежещет металл врезающихся друг в друга автомобилей.

Велма Уинтер успевает запрыгнуть в свой старый пикап «датсан», прорывается к выезду с парковки, никого не зацепив и не подставившись под удар, и видит, что слева шоссе перекрыто бегущими людьми. Она смотрит в другую сторону и видит огненный вал, пожирающий лес между Литл-Битч-роуд и центром города, надвигающийся на них, как гигантский раздутый ветром парус. Поэтому плюет на пешеходов и выворачивает руль влево. Гонит, ничего не видя перед собой. Врезается в Карлу Вензиано, которая убегает с младенцем на руках. Велма чувствует, как автомобиль подпрыгивает, перекатываясь через их тела, и решительно отказывается слышать крики Карлы: позвоночник у нее сломан, а малыш Стивен под ней и раздавлен насмерть. Велма знает только одно — она должна выбраться отсюда. И каким-то образом ей это удается.

День встреч оборван внезапным апокалипсисом. Те, кто внутри, обнаруживают, что у них есть дела поважнее общения с родственниками. Гигантское грибовидное облако дыма растет на северо-западе, поднимается на колонне огня, которая уже высотой почти с милю. Первый порыв ветра — того самого, что погнал Картера и Большого Джима в атомное убежище — ударяет по ним, и их бросает на Купол (те, кто за Куполом, этого порыва не ощущают). И тем не менее люди за Куполом отступают от него. Счастливчики — они могут.

Генриетта Клавар чувствует, как холодные пальцы сжимают ее руку. Поворачивается и видит Петру Сирлс. Волосы Петры вылезли из заколок, которые удерживали их, и висят у щек.

— Остался у вас сок радости? — спрашивает она, и ей удается выжать из себя призрачную улыбку: давай повеселимся напоследок.

— Извини, мы все выпили.

— Что ж… может, это значения и не имеет.

— Держись со мной, милая. Держись со мной. И все у нас будет хорошо.

Но, заглянув в глаза старухи, Петра не видит в них ни веры, ни надежды. Вечеринка близка к завершению.

А теперь смотрите. Смотрите, и вам откроется. Восемьсот человек прижаты к Куполу, их головы вскинуты вверх, глаза широко раскрыты, они наблюдают, как к ним мчится неизбежная смерть.

Здесь Джонни и Кэрри Карвер, и Брюс Ярдли, который работал в «Мире еды». Здесь Тэбби Моррел, ему принадлежит лесопилка, которая скоро превратится в пепел, и его жена Бонни; Тоби Мэннинг, продавец «Универмага Берпи»; Трина Коул и Донни Барибо; Уэнди Голдстоун с ее подругой и коллегой-учительницей Эллен Вейндестин; Билл Оллнат, который не поехал за школьным автобусом, и его жена Сара, которая призывает Иисуса, просит спасти от надвигающейся стены огня; здесь Тодд Уэндлстет и Мануэль Ортега, их лица обращены на запад, где мир исчезает в дыму; Томми и Уиллоу Андерсоны, которые больше не пригласят ни одну бостонскую рок-группу в свой ночной клуб. Посмотрите на них всех, население целого города, прижатое к невидимой стене.

За их спинами гости сначала пятятся, потом отступают, наконец бросаются в бегство. На автобусы они внимания не обращают, устремляются по шоссе к Моттону. Несколько солдат остаются на посту, но большинство бросает оружие и бежит за толпой, не оглядываясь, как Лот не оглядывался на Содом.

Кокс не бежит. Кокс подходит к Куполу и кричит:

— Эй! Командир!

Генри Моррисон поворачивается, направляется к полковнику, упирается руками в прочную и загадочную преграду, которую он не может видеть. Дышать трудно. Ветер, вызванный валом огня, ударяет в Купол, кружится, потом движется назад, навстречу голодному чудовищу, которое направляется к Куполу: черному волку с красными глазами. Здесь, на границе с Моттоном, овцы, которыми он собирается закусить.

— Помогите нам, — говорит Генри.

Кокс смотрит на огненный вал, прикидывает, что тот доберется до толпы максимум минут через пятнадцать, а может, даже и через три. Это не просто пожар или взрыв; в замкнутом и уже достаточно загрязненном пространстве — это катаклизм.

— Сэр, я не могу, — отвечает он.

Прежде чем Генри успевает что-то сказать, Джо Боксер хватает его за руку. Мужчина что-то бессвязно лепечет.

— Прекрати, Джо, — говорит ему Генри. — Бежать некуда, остается только молиться.

Но Джо Боксер молиться не собирается. В руке он по-прежнему держит маленький револьвер и, еще раз взглянув на приближающийся ад, подносит револьвер к виску, словно хочет сыграть в русскую рулетку. Генри пытается перехватить руку, но уже поздно. Боксер нажимает на спусковой крючок. Умирает не сразу, фонтан крови бьет из его головы. Пошатываясь, Боксер отходит, размахивая маленьким револьвером, как носовым платком, и крича. Падает на колени, вскидывает руки к темнеющему небу, как человек, которому даровали откровение, и падает лицом вниз на местами стертую белую разделительную полосу.

Генри ошеломленно поворачивается к полковнику Коксу, который одновременно и в трех футах от него, и в миллионе миль.

— Очень сожалею, друг мой, — говорит Кокс.

Подскакивает Памела Чен.

— Автобус! — кричит она, пытаясь перекрыть рев накатывающего огненного вала. — Мы должны сесть в автобус и попытаться проехать сквозь огонь! Это наш единственный шанс!

Генри знает, что никакой это не шанс, но кивает, бросает на Кокса последний взгляд (Коксу уже никогда не забыть эти жуткие, полные отчаяния глаза копа), берет Памелу за руку и следует за ней к автобусу номер 19, тогда как дымная тьма спешит им навстречу.

Огонь добирается до центра города и мчится вдоль Главной улицы. Мост мира испаряется. Большой Джим и Картер, сидящие в атомном убежище, сжимаются в комок, когда над ними взрывается муниципалитет. Кирпичные стены полицейского участка сначала вдавливаются внутрь, а потом обломками взлетают в небо. Статую Люсьена Кэлверта срывает с постамента. Люсьен летит в горящей черноте, храбро выставив перед собой винтовку. На лужайке перед библиотекой хэллоуиновская кукла в веселенькой шляпе-цилиндре и с садовыми совками вместо рук вспыхивает, как факел.

Громкое гудение — словно Господь включил свой пылесос — усиливается по мере того, как жаждущий кислорода огонь засасывает хороший воздух, чтобы заполнить свое единственное ядовитое легкое. Здания на Главной улице взрываются одно за другим, доски, и товары, и кровельная плитка, и стекло взлетают в воздух, словно конфетти в новогоднюю ночь: заколоченный кинотеатр, «Городской аптечный магазин Сандерса», «Универмаг Берпи», «Бензин и бакалея», книжный магазин, цветочный магазин, парикмахерская. В похоронном бюро самые последние трупы начинают жариться в металлических ящиках, словно куры в духовке. Огонь завершает свой триумфальный забег по Главной улице, поглотив «Мир еды», затем катится к «Дипперсу», на парковке которого еще кричат и машут руками владельцы столкнувшихся автомобилей. Последнее, что они видят в этом мире, — стена огня высотой в сотню ярдов, которая мчится на встречу с ними. Теперь пламя катится по главным дорогам, растапливая гудрон в жижу. Одновременно огонь добирается и до Истчестера, обращая в золу и пепел и дома яппи, и тех нескольких яппи, которые в них остались.

Миша Берпи скоро побежит к подвалу, но опоздает. Кухня взорвется вокруг нее, и последним, что она увидит на этой земле, станет ее плавящийся холодильник «Амана».

Солдаты на границе Таркерса и Честерса, ближайшей к месту катастрофы, подаются назад, когда огонь бессильными кулаками молотит по Куполу, зачерняя его. Солдаты чувствуют жар, который проникает сквозь Купол. Температура за считанные секунды поднимается на двадцать градусов, листья на ближайших деревьях жухнут. Один потом прокомментирует: «Все равно что стоять у стеклянного шара, внутри которого взорвалась атомная бомба».

Теперь на людей, стоящих у Купола, начинают падать мертвые и умирающие птицы: воробьи, малиновки, скворцы, вороны, чайки, даже гуси разбиваются о Купол, столкновения с которым они так быстро научились избегать. Через поле Динсмора несется лавина городских кошек и собак, а также скунсы, сурки, дикобразы. Среди них скачут олени, неуклюже бегут галопом несколько лосей и, разумеется, коровы Олдена Динсмора, выкатив глаза и мычанием озвучивая свою беду. Добираясь до Купола, они врезаются в него. Счастливые животные умирают. Несчастливые лежат со сломанными костями, лают, пищат, мяукают и ревут.

Олли Динсмор видит Долли, великолепную породистую корову, которая однажды выиграла ему синюю ленту победителя выставки (так назвала ее мать, подумав, что Олли и Долли очень клево). Долли тяжело бежит к Куполу, и чья-то собака кусает ей ноги, которые уже в крови. Она со всей силой врезается в Купол, и за ревом огня Олли удара не слышит… только он слышит внутренним слухом и видит, как обреченный пес набрасывается на Долли и начинает рвать ей беззащитное вымя. И это еще более страшное зрелище, чем лежащий на кровати мертвый отец.

Вид коровы, которая когда-то была его любимицей, выводит подростка из транса. Он не знает, есть ли у него шанс пережить этот ужасный день, но перед его мысленным взором с удивительной четкостью возникают два предмета. Один — баллон с кислородом, на котором висит бейсболка «Ред сокс» его умершего отца. Второй — кислородная маска дедушки Тома, висящая на крючке в ванной. И когда Олли бежит к фермерскому дому, где он прожил всю жизнь — фермерскому дому, который скоро перестанет существовать, — в голове бьется только одна связная мысль: картофельный подвал. Вырытый под амбаром и уходящий под холм за ним картофельный подвал — возможно, самое безопасное место.

Беглецы все еще стоят на краю яблоневого сада. Барби не удается заставить их услышать его, не говоря уж о том, чтобы сдвинуть с места. Однако он должен увести их к фермерскому дому и автомобилям. Скоро.

С Блэк-Ридж открывается панорамный вид на весь город, и Барби может проследить путь огня точно так же, как генерал — возможное направление движения вторгшейся армии по данным аэрофотосъемки. Огонь продвигается на юго-восток и может остаться на западном берегу Престил-Стрим. Река, пусть и практически пересохшая, служит естественной преградой огню. Ветер, который создается огневым фронтом, тоже способствует тому, чтобы огонь не добрался до северной части города. Если огонь выжжет все на своем пути до границ с Касл-Роком и Моттоном — каблук и подошву башмака, — тогда, возможно, часть Честерс-Милла, граничащая с Ти-Эр-90 и северным Харлоу, уцелеет. По крайней мере от огня. Но тревожит Барби не огонь.

Тревожит его ветер.

Барби чувствует этот ветер, пролетающий над плечами и между ног, достаточно сильный, чтобы трепать одежду и бросать волосы Джулии ей на лицо. Ветер дует от них, чтобы питать огонь, и поскольку теперь Милл — практически замкнутое пространство, сквозь Купол поступает слишком мало хорошего воздуха в сравнении с тем, что они теряют. Барби однажды приснился кошмар, в котором мертвая золотая рыбка плавала брюшком вверх по поверхности аквариума, в котором не осталось кислорода.

Джулия поворачивается к нему, прежде чем он успевает схватить ее за руку, и указывает на человека, который бредет по Блэк-Ридж-роуд и что-то катит перед собой. С такого расстояния Барби не может сказать, мужчина идет или женщина, да и не имеет это значения. Кто бы он ни был, человек умрет от удушья задолго до того, как поднимется на гребень.

Барби сжимает руку Джулии и наклоняется к ее уху:

— Мы должны уходить. Возьми Пайпер за руку, и пусть она возьмет за руку соседа. Все…

— Как насчет него?! — кричит Джулия, по-прежнему указывая на одинокую фигуру. Он или она катит перед собой что-то вроде детского возка. Нагружен тот чем-то тяжелым, потому что фигура сгибается над ним и движется очень медленно.

Барби должен заставить ее понять, поскольку времени остается в обрез.

— Забудь о нем. Мы возвращаемся к фермерскому дому. Сейчас. Все берутся за руки, чтобы никто здесь не остался. — Она старается повернуться и посмотреть на него, но Барби ей не позволяет. Ему нужно ухо Джулии — в прямом смысле, — чтобы заставить ее понять. — Если мы не уйдем сейчас, будет поздно. Закончится воздух.

На шоссе номер 117 Велма Уинтер возглавляет кавалькаду мчащихся автомобилей на своем пикапе «датсан». Думать она может только об огне и дыме, заполняющих зеркало заднего обзора. Стрелка спидометра колеблется около числа 70, когда она врезается в Купол, о котором, охваченная паникой, напрочь забыла (другими словами, еще одна птичка, только на земле). Столкновение происходит в том месте (но с другой стороны), где неделей раньше, сразу же после появления Купола, погибли Билли и Ванда Дибек, Нора Робишо и Эльза Эндрюс. Двигатель легкого пикапа Велмы вдавливается в кабину и рвет женщину пополам. Ее верхняя часть вылетает через ветровое стекло, таща за собой кишки, будто длинные сосиски, и расплющивается о Купол, как толстое насекомое. Всего сталкивается двенадцать автомобилей. Кто-то гибнет на месте, большинство отделывается травмами, страдать от которых им остается недолго.

Генриетта и Петра чувствуют, как их окутывает жар. И они, и сотни жителей Честерс-Милла. Ветер поднимает их волосы и треплет одежду, которые скоро загорятся.

— Возьми меня за руку, милая, — говорит Генриетта, и Петра берет.

Они наблюдают, как большой желтый автобус с трудом разворачивается на достаточно узкой дороге. Переднее колесо едва не сваливается в кювет. Ричи Кильяну в последний момент удается разминуться с бортом благодаря тому, что он отскакивает назад. Но Ричи тут же бросается вперед, хватается за заднюю дверь автобуса, когда тот проезжает мимо, отталкивается ногами от земли и устраивается на ступеньке.

— Надеюсь, у них получится, — говорит Петра.

— Я тоже, милая.

— Но я в это не верю.

Теперь некоторые олени, бегущие к Куполу, охвачены огнем.

Генри сидит за рулем. Памела стоит рядом с ним, держась за хромированную стойку. Пассажиры — с дюжину горожан, которых загрузили в автобус раньше. Среди них Мейбл Олстон, Мэри-Лу Костас и ребенок Мэри-Лу, который по-прежнему в бейсболке Генри. На борту и вопящий Лео Ламуан, хотя его хворь эмоциональная, а не физическая: вопит он от ужаса.

— Дави на газ и гони на север! — кричит Памела. Огненный фронт совсем рядом, не более чем в пятистах ярдах, и его рев сотрясает мир. — Гони как дьявол и не останавливайся!

Генри знает, что это бесполезно, но знает и другое: он предпочитает уйти так, чем беспомощно прижиматься спиной к Куполу. Генри включает дальний свет и давит на педаль газа. Памелу отбрасывает на колени к Чэзу Бендеру, учителю. Чэзу пришлось помогать подниматься в автобус, потому что у него начался приступ аритмии. Он удерживает Памелу, чтобы она не свалилась на пол. Сзади доносятся крики тревоги, но Генри едва их слышит. Он знает, что скоро дорога исчезнет из виду, несмотря на включенный дальний свет, но невелика беда. По долгу службы Генри проезжал этот участок сотни и тысячи раз.

«Используй силу, Люк»,[179] — думает он и смеется, въезжая в пламенеющую тьму. Педаль газа вжата в пол до отказа.

Держась за заднюю дверцу, Ричи Кильян внезапно понимает, что не может дышать. Он успевает увидеть, как его руки охватывает огонь. Мгновением позже температура вне автобуса поднимается до восьмисот градусов, и Кильян вспыхивает, как свечка, сгорает, как волоконце мяса, упавшее на жаровню.

В салоне горят потолочные лампы, освещая слабым, как в ночной закусочной, светом перепуганные, мокрые от пота лица пассажиров, но снаружи мир черен. Смерчи пепла радикально укорачивают лучи фар. Генри ведет автобус по памяти, гадая, когда же под ними лопнут шины. Он все еще смеется, хотя и не слышит себя в вое и скрежете двигателя автобуса номер 19. Он едет по дороге, и это главное. Как скоро им удастся вырваться из огненного вала? Сумеют ли они вообще вырваться? И Генри начинает думать, что сумеют. Святой Господь, какова все-таки толщина этой огненной стены?

— У тебя получается! — кричит Памела. — У тебя получается!

Возможно, думает Генри. Возможно, получается. Но, Господи, как же жарко! Он тянется к диску кондиционера с тем, чтобы повернуть его на «Максимальный холод», и именно в этот момент окна взрываются, и салон заполняется огнем. Нет! Нет! Мы же почти прорвались!

Когда обгоревший автобус вырывается из дыма, Генри видит, что за валом огня черная пустыня. Деревья сожжены до крошечных пеньков, а сама дорога — пузырящаяся канава. Потом одеяло огня накрывает его сзади, и для Генри Моррисона все заканчивается. Автобус номер 19 соскальзывает с остатков дороги и переворачивается. Языки пламени вырываются из всех разбитых стекол. На заднем борту быстро чернеет надпись: «ПРИТОРМОЗИ, ДРУЖИЩЕ! МЫ ЛЮБИМ НАШИХ ДЕТЕЙ!».

Олли Динсмор бежит к амбару. На шее висит кислородная маска дедушки Тома, и он тащит два баллона с кислородом (второй баллон Олли заметил, когда пробегал через гараж), хотя секундой раньше и представить себе не мог, что ему хватит на это сил. Он спешит к лестнице, которая ведет в картофельный подвал. Слышится треск — занялась крыша амбара. У западной стены строения начали гореть тыквы, распространяя сильный удушающий запах, прямо День благодарения в аду.

Огонь накатывает на южную сторону Купола, ему остаются считанные сотни ярдов. Слышится взрыв — с домом, коровниками и амбаром Динсмора покончено. Генриетта Клавар смотрит на приближающийся огненный вал и думает: Что ж, я старая. Жизнь прожила. А бедная девочка такого сказать не может.

— Повернись ко мне, милая, — говорит она Петре, — и прижмись головой к моей груди.

Петра Сирлс вскидывает к ней напряженное, такое юное лицо:

— Будет больно?

— Только секунду, милая. Закрой глаза, а когда ты их откроешь, то уже будешь омывать ноги в прохладном ручье.

Петра произносит свои последние слова:

— Приятно слышать.

Она закрывает глаза. Генриетта следует ее примеру. Огонь забирает их. В эту секунду они здесь, а в следующую… их нет.

Кокс все стоит у самого Купола, а камеры все снимают: они на блошином рынке, а потому в безопасности. Вся Америка смотрит, не отрывая глаз. Комментаторы в таком шоке, что молчат, поэтому слышен только звуковой фон — рев огня, но и этого предостаточно.

Какие-то мгновения Кокс еще может видеть длинную человеческую змею, пусть люди — только силуэты на огненном фоне. Большинство из них — как и беглецы на Блэк-Ридж, которые наконец-то двинулись к фермерскому дому и автомобилям — держатся за руки. А потом огненный вал ударяет в Купол, и они исчезают. И словно с тем, чтобы подтвердить их исчезновение, Купол становится видимым: громадная черная стена, уходящая в небо. Он удерживает большую часть тепла, но и той, что просачивается, хватает, чтобы заставить Кокса развернуться и броситься прочь. На ходу он срывает дымящуюся куртку.

Огонь пересек город по диагонали, как и предполагал Барби, с северо-запада на юго-восток. А когда придет время умереть, огонь проделает это с удивительной быстротой. С собой он забирает кислород; после себя оставляет метан, формальдегид, соляную кислоту, углекислый газ, угарный и следы не менее токсичных газов. А также удушающие облака твердых частиц: от сожженных домов, деревьев и, разумеется, людей.

Что огонь оставляет после себя, так это отраву.

22.

Двадцать восемь беженцев и две собаки отправились к границе Честерс-Милла с Ти-Эр-90, территорией, известной старожилам как Кантон. Они набились в минивэн, автофургон, микроавтобус, две легковушки и в «скорую». К тому времени, когда прибыли на место, день заметно потемнел, а дышать стало невероятно трудно.

Барби нажал на педаль тормоза «приуса» Джулии и побежал к Куполу, где его встретил встревоженный армейский подполковник с полудюжиной солдат. Бежать пришлось недалеко, но к тому времени как Барби добрался до красной черты, маркирующей Купол, он едва дышал. Хороший воздух исчезал, как вода в раковине.

— Вентиляторы! — выдохнул он подполковнику. — Включите вентиляторы!

Клер Макклэтчи и Джо вывалились из автофургона «Универмага Берпи», оба пошатывались и жадно хватали ртом воздух. Потом подъехал микроавтобус телефонной компании. Из него вышел Эрни Кэлверт, сделал два шага и упал на колени. Норри и ее мать попытались помочь ему подняться. Обе плакали.

— Полковник Барбара, что случилось? — спросил армейский подполковник. На нашивке Барби прочитал его фамилию: «СТРИНГФЕЛЛОУ». — Доложите.

— Да пошел ты со своим докладом! — прокричал Ромми. На руках он держал теряющего сознание ребенка — Эйдена Эпплтона. Терс Маршалл шел следом, обняв рукой Элис, на топике которой поблескивала слюна, и не только: девочку вырвало. — На хрен доклад, включай вентиляторы!

Спрингфеллоу отдал короткий приказ, и беженцы упали на колени, уперев руки в Купол, принялись жадно хватать ртами свежий воздух, который мощные вентиляторы могли протолкнуть сквозь барьер.

За их спинами еще ревел огонь.