Под Куполом.

Соль.

1.

Женщины-патрульные, которые стояли у «хаммера» Большого Джима, всё разговаривали — теперь Джекки нервно курила, — но замолчали, когда Джулия прошествовала мимо них.

— Джулия? — нерешительно позвала Линда. — Что…

Джулия не повернула головы. Она вся кипела, и меньше всего ей хотелось говорить с представителями того закона, который теперь установился в Честерс-Милле. Она отшагала половину пути до «Демократа», прежде чем поняла, что, хотя ее и разбирает злость, доминировало совсем другое чувство. Она остановилась под навесом книжного магазина (в витрине висело написанное от руки объявление «ЗАКРЫТО ДО ПОСЛЕДУЮЩЕГО УВЕДОМЛЕНИЯ») отчасти для того, чтобы чуть успокоить сердцебиение, и в основном — чтобы заглянуть себе в душу. Много времени на это не ушло.

— Я прежде всего напугана. — Она вздрогнула от собственного голоса. Не собиралась произносить эти слова вслух.

Ее догнал Пит Фримен:

— Ты в порядке?

— Все отлично. — Джулия солгала, но вроде бы голос звучал убедительно. Разумеется, она не могла знать, о чем говорит ее лицо. Джулия попыталась пригладить волосы на затылке. Они улеглись… потом снова встали торчком. Еще и прическа как после постели, подумала она.

— Я думал, Ренни прикажет новому начальнику полиции арестовать тебя. — Глаза Пита округлились, и выглядел он куда моложе своих тридцати с лишним лет.

— Я на это надеялась. — Джулия руками обвела рамкой невидимый заголовок: — «ПОСАЖЕННЫЙ В КАМЕРУ РЕПОРТЕР «ДЕМОКРАТА» БЕРЕТ ИНТЕРВЬЮ У ОБВИНЕННОГО В УБИЙСТВЕ».

— Джулия, что происходит? Я не про Купол. Ты видела этих парней, заполняющих бланки? Страшно, однако.

— Я видела и собираюсь об этом написать. Собираюсь обо всем написать. И на собрании, которое состоится в четверг, думаю, серьезные вопросы к Джеймсу Ренни возникнут не только у меня. — Она коснулась руки Пита. — Я собираюсь выяснить все, что смогу, о тех убийствах, а потом напишу об этом. Плюс передовица, резкая и решительная, только что без призывов к самосуду. — Она невесело рассмеялась. — Если дойдет до самосуда, у Джима Ренни преимущество своего поля.

— Я не понимаю, о чем ты…

— Ладно, займемся делом. Мне нужны две минуты, чтобы взять себя в руки. Потом надо определиться, с кем переговорить в первую очередь. Времени у нас немного, если мы хотим напечатать газету сегодня.

— Ксерокопировать.

— Что?

— Хотим ксерокопировать газету сегодня.

Джулия нервно ему улыбнулась, взмахом руки отправила в путь. У двери редакции он обернулся. Джулия вновь взмахнула рукой, показывая, что все у нее хорошо, затем уставилась в пыльную витрину книжного магазина. Кинотеатр в центре города уже лет пять как закрылся, автокинотеатр вне города приказал долго жить еще раньше (там, где большой экран когда-то возвышался над шоссе номер 119, теперь располагалась дополнительная автостоянка салона Ренни), но Рею Таулу каким-то образом удавалось поддерживать на плаву этот маленький магазинчик. Половину витрины заполняли различные самоучители. На второй половине лежали книги карманного формата, обложки которых украшали старинные, окутанные туманом особняки, попавшие в беду женщины и красавцы здоровяки с голой грудью, как твердо стоящие на земле, так и скачущие верхом. Некоторые из вышеуказанных здоровяков, одетых лишь в исподнее, размахивали мечами. Над этими книгами в витрине висел транспарант с надписью: «ПРИСТРАСТИСЬ К ТАЙНЫМ ЗАГОВОРАМ».

Вот уж действительно тайные заговоры.

Мало нам одного Купола, объявился еще и член городского управления из ада.

Она осознала, что больше всего ее тревожит — чего там, больше всего пугает — темпы, с которыми происходили перемены. Ренни и раньше был самым большим, самым злобным петухом на птичьем дворе, и Джулия ожидала, что он обязательно попытается укрепить свою власть в городе… скажем, через неделю или месяц после того, как их отрезало от остального мира. Но прошло всего три дня, и уже такие изменения. Допустим, Кокс и его ученые этим вечером пробьют Купол? Допустим, тот исчезнет сам? Большой Джим немедленно сожмется до прежних размеров, только на этот раз ему придется держать ответ.

— Какой ответ? — спросила она себя, по-прежнему глядя на «ТАЙНЫЕ ЗАГОВОРЫ». — Он просто скажет, что действовал во благо города, с учетом обстоятельств. И ему поверят.

Вероятно, так и думает Ренни. Но все это не объясняет, почему он проявил такую поспешность.

Видимо, что-то пошло не так и ему пришлось действовать быстро. К тому же…

— К тому же я думаю, что у него не все в порядке с головой, — сказала она книгам в обложке. — И это не возникло только теперь. — Даже если и тут она не ошиблась, как объяснить, что люди, у которых в домах кладовые ломились от продуктов, разграбили местный супермаркет? Это же не имело никакого смысла, если только… — Если только Ренни сам все не подстроил.

Нелепо, блюдо дня на синей тарелке[131] в кафе «Паранойя»? Или нет? Джулия поняла, что должна опросить людей, которые участвовали в погроме «Мира еды», выяснить, что они видели, да только убийства представлялись более важными. Она оставалась единственным настоящим репортером, которым располагала газета, и…

— Джулия? Миз Шамуэй?

Джулия так глубоко ушла в свои мысли, что вздрогнула от неожиданности. Резко развернулась и упала бы, не поддержи ее Джекки Уэттингтон. Рядом с ней стояла Линда Эверетт, это она позвала Джулию. Обе выглядели испуганными.

— Можем мы с тобой поговорить? — спросила Джекки.

— Разумеется. Именно этим я и занимаюсь: слушаю, что говорят люди. Побочный эффект — я публикую все, что они говорят. Вы это знаете, не так ли?

— Но вы не должны упоминать наши имена, — указала Линда. — Если не согласитесь на это, забудьте о нашем разговоре.

— Для меня достаточно, что вы — источник, близкий к расследованию. — Джулия улыбнулась. — Это вас устроит?

— Если вы пообещаете ответить на наши вопросы, — уточнила Джекки. — Ответите?

— Хорошо.

— Вы были в супермаркете, так? — спросила Линда.

Все страньше и страньше, как говорила Алиса в Стране чудес.

— Да. Как и вы двое. Давайте поговорим. Обменяемся впечатлениями.

— Не здесь, — покачала головой Линда. — Не на улице. Слишком уж на виду. И не в редакции газеты.

— Расслабься, Лин. — Джекки положила руку ей на плечо.

— Это ты можешь расслабиться. У тебя нет мужа, который думает, что ты помогла отправить за решетку невинного человека.

— У меня нет мужа, — кивнула Джекки (И это правильно, подумала Джулия, благоразумно, мужья слишком часто только осложняют жизнь). — Но я знаю место, куда мы можем пойти. Уединенное место и без замка на двери… — Она запнулась. — По крайней мере до появления Купола замка там не было.

Джулия, которая недавно размышляла, с кого ей начать опрос, не собиралась упускать эту парочку.

— Пошли. Только будем идти по разным сторонам улицы, пока не минуем полицейский участок, хорошо?

Тут Линда выдавила улыбку:

— Дельная мысль.

2.

Пайпер Либби осторожно преклонила колени перед алтарем Первой Конгрегациональной церкви, поморщилась от боли, пусть и подложила подушечку со скамьи под поцарапанные и опухшие колени. Помогала себе правой рукой, левая, недавно вывихнутая, осталась прижатой к боку. Вроде бы хлопот она не доставляла — и не болела, в отличие от колен, — но Пайпер старалась не напрягать ее без необходимости. Чтобы вывихнуть плечо вновь, прилагать особых усилий не требовалось; так ей сказали (и очень строго) после первой травмы, полученной на футбольном поле. Пайпер сложила руки перед собой и закрыла глаза. Мгновенно ее язык сместился к дырке, на месте которой еще вчера был зуб. Но в ее жизни появилась дыра куда страшнее этой.

— Привет, Которого-нет, — начала она. — Это снова я, вернулась, чтобы Ты вновь помог любовью и милосердием. — Слеза появилась из-под опухшего века и потекла по опухшей (не говоря уж про изменение цвета) щеке. — Мой пес где-то рядом? Я спрашиваю только потому, что мне его очень недостает. Если рядом, надеюсь, Ты дашь ему духовный эквивалент сахарной косточки. Он заслуживает. — Еще слезы, медленные, и горячие, и щиплющие. — Но большинство основных религий соглашается в том, что собаки на Небеса не попадают, хотя отдельные секты — и, если не ошибаюсь, «Ридерс дайджест» — с этим не согласны.

Разумеется, если не было никаких Небес, обсуждаемый вопрос терял всякий смысл, и идея этого безнебесного существования, этой безнебесной космологии все больше чувствовала себя как дома в том месте, где ранее жила ее вера. Может, всех ждало забвение, может, что-то и похуже. Скажем, бескрайняя, без единого следа, равнина под белесым небом, место, где время — никогда, пункт назначения — никуда, а спутники — никто. Другими словами, одно большое древнее Нигде: для плохих копов, для женщин-священников, подростков, которые случайно подстреливают себя, и немецких овчарок, которые гибнут, пытаясь защитить своих хозяек. Никакого Высшего Существа, отделяющего зерна от плевел. Было что-то фиглярское в молитве подобной идее (если не сказать, богохульное), но иногда такая молитва помогала.

— Но Небеса сейчас не главное, — подвела она итог. — Главное сейчас — понять, сколь многое из того, что произошло с Кловером, моя вина. Я знаю, вина лежит и на мне — вспыльчивость взяла верх над благоразумием. Опять. Моя религия учит, что Ты заложил в меня короткий фитиль, и это моя забота — не дать вспыхнуть пороху, но я ненавижу такой расклад. Я не могу полностью отвергнуть его, но ненавижу. Мне это напоминает ситуацию в автомастерской. Если пригоняешь туда автомобиль, тебе обязательно скажут, что в поломке виновата именно ты. Или слишком много ездишь, или слишком мало ездишь, или забыла снять машину с ручника, или забыла поднять стекла, и дождь попортил проводку. И знаешь, что хуже всего? Если Ты — Которого-нет, я не могу переложить на Тебя даже часть вины. И что тогда остается? Гребаная генетика? — Она вздохнула. — Сожалею о нехороших словах; почему бы Тебе не притвориться, что Ты их не слышал? Так обычно поступала моя мать. А тем временем у меня другой вопрос: что мне делать? Этот город в ужасной беде, и я бы хотела что-нибудь сделать, чтобы помочь, только не могу решить что. Я ощущаю себя глупой, и слабой, и сбитой с толку. Полагаю, будь я отшельницей из Ветхого Завета, я бы сказала, что мне нужен знак. В данный момент сгодятся даже «УСТУПИ ДОРОГУ» или «ЗОНА ОГРАНИЧЕНИЯ СКОРОСТИ У ШКОЛЫ».

Едва она произнесла эти слова, открылась входная дверь, потом с грохотом захлопнулась. Пайпер оглянулась, ожидая увидеть ангела с крыльями и в сияющем белом одеянии. Если он хочет со мной бороться, сначала ему придется излечить мне руку, подумала она.

Но в церкви появился не ангел, а Ромми Берпи. Подол рубашки наполовину вылез из брюк и болтался у середины бедра; выглядел Ромми таким же подавленным, как и она. Он двинулся по центральному проходу, увидел ее, остановился, удивленный не меньше, чем Пайпер.

— Ух ты! — В голосе явно слышался льюистонский выговор. — Извините, не знал, что вы здесь. Я зайду позже.

— Нет. — Она поднялась, вновь опираясь только на правую руку. — Я все равно уже закончила.

— Вообще-то я католик, — пояснил Берпи (Один хрен, подумала Пайпер), — но католического храма в Милле нет… о чем вы, будучи священником, конечно, знаете… и вы знаете, что говорится о тихой гавани во время шторма. Я решил зайти сюда, чтобы помолиться за упокой души Бренды. Всегда любил эту женщину. — Он потер щеку. Шуршание его ладони о щетину в церковной тишине прозвучало очень уж громко. Его кок Элвиса теперь рассыпался по ушам. — Любил ее, никогда не говорил, но, думаю, она знала.

Пайпер смотрела на него с нарастающим ужасом. Она не выходила из дома весь день и, хотя знала о случившемся в «Мире еды» — ей позвонили несколько прихожан, — о смерти Бренды услышала впервые.

— Бренда? Что с ней случилось?

— Ее убили. Других тоже. Говорят, это сделал тот парень, Барби. Он арестован.

Пайпер закрыла рот рукой, пошатнулась. Ромми подскочил к ней, обнял за талию. Так они и стояли перед алтарем, словно мужчина и женщина, готовые пожениться, когда вновь открылась дверь, и в церковь вошла Джекки, а за ней Линда и Джулия.

— Может, это не такое уж хорошее место, — усомнилась Джекки в своем же решении.

Церковь отличала отменная акустика, а потому, пусть она говорила негромко, Пайпер и Берпи ее услышали.

— Не уходите! Не уходите, если пришли поговорить о том, что произошло. Я не могу поверить, что мистер Барбара… Я уверена, он на такое не способен. Он вправил мне плечо после вывиха. Сделал все так нежно и осторожно… — Пайпер задумалась. — Нежно и осторожно, насколько позволяли обстоятельства. Пройдите сюда. Пожалуйста, пройдите сюда.

— Человек может вправить вывих плеча и одновременно быть убийцей, — произнесла Линда, но при этом кусала губу и вертела на пальце обручальное кольцо.

Джекки сжала ей запястье:

— Мы хотели не высовываться, Лин, помнишь?

— Слишком поздно, — ответила Линда. — Если Джулия напишет статью, а эти двое скажут, что видели нас с ней, мы окажемся во всем виноватыми.

Пайпер не очень-то понимала, о чем именно речь, но суть уловила правильно. Подняла правую руку, обвела зал:

— Вы в моей церкви, миссис Эверетт, и все, что будет здесь сказано, здесь и останется.

— Вы обещаете?

— Да. Так почему бы нам не поговорить по душам? Я молилась о знаке, и вот вы здесь.

— Я в это не верю, — покачала головой Джекки.

— Если на то пошло, я тоже. — И Пайпер рассмеялась.

— Мне это не нравится, — повернулась Джекки к Джулии. — Что бы она ни говорила, здесь слишком много людей. Потерять работу, как Марти, это одно. Я это переживу, жалованье все равно жалкое. А вот разозлить Джима Ренни… — Она покачала головой. — Идея не из лучших.

— Не так уж нас и много, — возразила Пайпер. — Столько, сколько нужно. Мистер Берпи, вы можете хранить секреты?

Ромми Берпи, который провернул немало сомнительных сделок, кивнул и поднес палец к губам: «Буду нем как рыба».

— Пойдемте ко мне, — предложила Пайпер, когда увидела, что Джекки все еще сомневается, протянула к ней левую руку… очень осторожно: — Пойдемте, вместе все и обсудим. Может, за капелькой виски?

Последнее таки убедило Джекки.

3.

31 ОЧИЩЕНИЕ ОГНЕМ ОЧИЩЕНИЕ ОГНЕМ ЗВЕРЬ БУДЕТ БРОШЕН В ОЗЕРО ОГНЕННОЕ ГОРЯЩЕЕ (ОТКР. 19:20).

И БУДУТ МУЧИТЬСЯ ДЕНЬ И НОЧЬ ВО ВЕКИ ВЕКОВ (20:10)[132].

СЖЕЧЬ НЕЧИСТЫХ.

ОЧИСТИТЬ ПРАВЕДНЫХ.

ОЧИЩЕНИЕ ОГНЕМ ОЧИЩЕНИЕ ОГНЕМ 31.

31 ИИСУС ОГНЯ ИДЕТ 31.

Трое мужчин, втиснутые в кабину грохочущего грузовика департамента общественных работ, с изумлением смотрели на это загадочное послание. Написано оно было краской на стене складского здания, построенного позади студии ХНВ, черным на красном, такими большими буквами, что заняло едва ли не всю стену.

Круглоголовый Роджер Кильян, фермер, выращивающий кур, повернулся к Стюарту Боуи, который вел грузовик:

— Что это означает, Стюи?

Ответил ему Ферн Боуи:

— Это означает, что чертов Фил Буши стал еще безумнее, вот что это означает. — Он открыл бардачок, вытащил пару запачканных маслом рукавиц, потом достал револьвер тридцать восьмого калибра. Проверил, во всех ли гнездах патроны, легким круговым движением руки вернул барабан на место и засунул револьвер за брючный ремень.

— Знаешь, Ферни, это самый лучший способ отстрелить детородные органы, — заметил Стюарт.

— Обо мне не волнуйся, волнуйся о нем. — Ферн указал на студию. Оттуда до них доносилась церковная музыка. — Большую часть года Фил ловит кайф от продукта собственного производства, и теперь по надежности он — чистый нитроглицерин.

— Нынче Филу нравится, чтобы его называли Шеф, — вставил Роджер Кильян.

Сначала они остановились около студии, и Стюарт нажал на клаксон — не один раз; Фил Буши не показывался. То ли прятался в студии, то ли бродил по лесам, среди которых построили радиостанцию. Стюарт полагал, что Буши мог находиться и в лаборатории. Параноик. Опасный. И тем не менее без оружия лучше. Он наклонился, вытащил револьвер из-за ремня Ферна, положил под водительское сиденье.

— Эй! — недовольно воскликнул Ферн.

— Здесь стрелять нельзя. Ты можешь отправить нас всех на луну. — Стюарт посмотрел на Роджера: — Когда ты в последний раз видел этого тощего козла?

Роджер задумался.

— Недели четыре назад как минимум, когда из города ушла последняя большая партия. Когда прилетал вертолет «чинук». — Название вертолета он произнес, как «шин-ууук». Ромми Берпи его бы понял.

Стюарт задумался. Если Буши бродил по лесу, это хорошо. Если чертов параноик, принявший их как-то за федералов, прятался в студии, наверное, тоже не страшно… если, конечно, он не начнет стрелять.

А вот если Буши затаился на складе, тогда… да, могли возникнуть проблемы.

Стюарт повернулся к брату:

— В кузове лежат деревянные бруски. Если Фил появится и начнет бузить, угомони его.

— А если он вооружен? — задал Роджер вполне логичный вопрос.

— Нет, — ответил Стюарт, хотя наверняка знать этого не мог. Он получил приказ: взять два контейнера с пропаном и спешно доставить их в больницу. «И остальные мы должны вывезти оттуда как можно быстрее, — пояснил Большой Джим. — С производством мета мы закончили».

Это радовало. После того как город избавится от Купола, Стюарт собирался выйти и из похоронного бизнеса. Переехать в какое-нибудь теплое местечко. На Ямайку или Барбадос. Не хотел больше видеть ни одного трупа. Не хотел и говорить «Шефу» Буши, что они закрыли лавочку, о чем прямо заявил Большому Джиму.

«Шефа оставь мне», — ответил Большой Джим.

Стюарт на большом оранжевом грузовике объехал склад и задним ходом подогнал его к воротам. Глушить двигатель не стал, чтобы обеспечить работу подъемника и лебедки. Все вылезли из кабины.

— Вы только посмотрите! — В голосе Роджера Кильяна слышалось восхищение. Смотрел он на запад, где солнце опускалось вызывающим тревогу красным мазком. Скоро светилу предстояло скользнуть под верхнюю границу черного пятна, оставленного лесным пожаром, и изменить цвет и форму. — Видали когда-нибудь такую хрень?

— Хватит пялиться! — одернул его Стюарт. — Я хочу покончить с этим и уехать. Ферни, бери брусок. И поувесистее.

Ферн перелез через лебедку и выбрал дубинку длиной с бейсбольную биту. Ухватился за нее обеими руками, махнул в одну сторону, в другую.

— Пойдет.

— «Баскин Роббинс», — мечтательно произнес Роджер Кильян, он прикрывал глаза и, щурясь, смотрел на запад. Прищуривание его не красило. Он более всего напоминал сказочного тролля.

Стюарт прервал свое занятие: он открывал ворота склада, для чего требовалось отомкнуть два замка и снять металлическую планку.

— О чем ты?

— Тридцать один вкус. — Роджер улыбнулся, открыв гнилые зубы, которые никогда не видел ни Джо Боксер, ни, возможно, какой-либо другой дантист.

Стюарт понятия не имел, о чем говорил Роджер, а его брат все понял.

— Не думаю, что на стене нарисовали рекламу мороженого, — возразил Ферн. — Если только про «Баскин Роббинс» не написано в Книге Откровений.

— Заткнитесь оба! — приказал Стюарт. — Ферни, стой наготове. — Он открыл ворота, заглянул внутрь: — Фил!

— Зови его Шеф, — посоветовал Роджер. — Как повара-ниггера из «Саут-Парка». Ему так нравится.

— Шеф! — позвал Стюарт. — Ты здесь, Шеф?

Ответа не последовало. Стюарт шагнул в сумрак, ожидая, что его в любой момент схватят за руку, повернул выключатель. Вспыхнул свет, открыв помещение, занимающее три четверти складского здания. Отделку стен не закончили, между рейками торчала розовая изоляция. Помещение заполняли контейнеры и баллоны с пропаном самых разных форм и размеров. Стюарт не знал, сколько их здесь, но, если б его попросили ответить навскидку, сказал бы, что от четырехсот до шестисот.

Он медленно шел по центральному проходу, всматриваясь в надписи на контейнерах. Большой Джим дал ему четкие указания, предупредил, что нужные контейнеры находятся в глубине, и, слава Богу, там они и оказались. Стюарт остановился около пяти контейнеров «муниципального размера» с надписью «БОЛЬНИЦА КР». Они стояли между другими, позаимствованными, судя по надписям, из почтового отделения и средней школы Милла.

— Нам велено взять два. — Он повернулся к Роджеру. — Принеси цепь, и начнем. Ферни, иди к дальней стене и проверь дверь в лабораторию. Если она не заперта, запри ее. — И он бросил Ферну кольцо с ключами.

Ферн с удовольствием обошелся бы без этого поручения, но он всегда слушался старшего брата. Пошел к двери. Контейнеры и баллоны громоздились по обе стороны центрального прохода. Лишь последние десять футов до двери оставались пустыми. Сердце Ферна упало, когда он увидел, что дверь приоткрыта. За спиной слышалось звяканье цепи, потом визг лебедки и шуршание: первый контейнер уже тащили к грузовику. Но звуки эти раздавались, казалось, в каком-то далеком далеке, особенно когда он представил себе Шефа, затаившегося по другую сторону двери, с красными глазами и безумного, обкуренного и вооруженного пистолетом-пулеметом «ТЕК-9».

— Шеф! — позвал он. — Ты здесь, дружище?

Ответа не последовало. И хотя соваться туда ему не следовало — только безумец мог пойти на такое, — любопытство взяло верх, и своей дубинкой он полностью распахнул дверь.

В лаборатории горели флуоресцентные лампы, но и эта часть складского здания при радиостанции «Христос наш Владыка» пустовала. Двадцать больших горелок, каждая со своей вытяжкой и баллоном пропана, не работали. Кастрюли, мерные стаканы, дорогие колбы стояли на полках. В лаборатории воняло (Всегда воняло, всегда будет вонять, подумал Ферн), но пол чисто подметен и везде царит порядок. На стене висел календарь «Салона подержанных автомобилей Джима Ренни», открытый на августе. Вероятно, в том месяце этот козел потерял контакт с реальностью, подумал Ферн. Просто уплыл в свой мир. Он продвинулся чуть дальше. Мет их всех озолотил, но ему это дело никогда не нравилось. И здешний запах очень уж напоминал тот, что встречал его в подвальной комнате похоронного бюро, где готовились тела к отправлению в последний путь.

В одном углу часть стены занимала толстая стальная панель с дверцей посередине. Там — Ферн это знал — хранился произведенный Шефом продукт, прозрачные кристаллы мета, расфасованные не в багги объемом с галлон, а в большие мусорные мешки «Хефти». Никакой мелочевки. Не те крохи, которых хватило бы наркоману, рыщущему по улицам Нью-Йорка или Лос-Анджелеса в поисках дозы мета. Когда хранилище заполнялось, мета хватало для того, чтобы обеспечить потребности всех Соединенных Штатов на несколько месяцев, может, и на год.

Почему Большой Джим позволял ему изготовлять так много мета? — спросил себя Ферн. Почему мы ему помогали? О чем мы думали? И не смог найти другого ответа, кроме самого очевидного: потому что имели такую возможность. Сочетание мастерства Буши и дешевизны ингредиентов китайского производства подкупило их. Опять же на эти деньги субсидировалась «ХНВ корпорейшн», творящая добрые дела во имя Господа на всем Восточном побережье. И если кто-то спрашивал, Большой Джим всегда на это указывал. И цитировал Писание: «Ибо трудящийся достоин награды за труды свои» (Евангелие от Луки) и «…не заграждай рта у вола молотящего» (Первое послание к Тимофею).

Ферн так и не понял, как толковать цитату о волах.

— Шеф! — Он еще чуть продвинулся в лабораторию. — Дружище?!

Ответа не получил. Поднял голову, оглядел деревянные галереи, что тянулись вдоль двух стен. Они использовались для хранения ингредиентов, и содержимое коробок, которые там стояли, очень заинтересовало бы ФБР, Администрацию по контролю за продуктами питания и лекарствами, а также Бюро по контролю за продажей алкогольных напитков, табачных изделий и оружия. Наверху тоже никого не было, но появилось нечто новенькое: белый шнур тянулся вдоль поручней обеих галерей, прикрепленный к дереву скобками. Электрический провод? И куда он тянулся? Этот псих поставил горелки и наверху? Провод выглядел слишком толстым, чтобы подводить ток к простому устройству, вроде телевизора или радио…

— Ферн! — От крика Стюарта он вздрогнул. — Если Буши там нет, иди сюда и помоги нам. Я хочу побыстрее убраться отсюда. В шесть вечера по телевизору будут показывать информационный выпуск. Я хочу узнать, что они теперь думают.

В Честерс-Милле под «они» теперь подразумевали всех, кто находился за пределами города.

Ферн вышел, не посмотрев на стену над дверью и не увидев, куда тянулись новые электрические провода: к большому кому белого вещества, внешне похожему на глину, который лежал на маленькой полке. К взрывчатке.

Изготовленной Шефом по собственному рецепту.

4.

— Хэллоуин, — произнес Роджер, когда они отъехали от склада. — Это тоже тридцать один.

— Ты — просто кладезь информации, — буркнул Стюарт.

Роджер постучал по виску:

— Я запасаю ее здесь. Не специально. Она сама откладывается.

Ямайка, подумал Стюарт. Или Барбадос. Обязательно в теплых краях. Как только исчезнет Купол. Не хочу видеть никаких Кильянов. Или кого-то еще из этого города.

— А еще тридцать одна карта в колоде, — продолжил Роджер.

Ферн резко повернулся к нему:

— Что ты, твою мать, несешь?!

— Пошутил, просто пошутил! — расхохотался Кильян. От этого жуткого, пронзительного смеха у Стюарта заболела голова.

Они уже подъезжали к больнице. Стюарт увидел серый «форд-таурус», выруливающий из «Кэтрин Рассел».

— Эй, это же доктор Расти! — воскликнул Ферн. — Готов спорить, он порадуется возвращению пропана. Погуди ему, Стюи.

Стюарт погудел.

5.

Когда безбожники уехали, Шеф Буши наконец-то выпустил из руки пульт дистанционного управления воротами гаража, который держал все это время. Он наблюдал за Роджером Кильяном и братьями Боуи из окна мужского туалета радиостудии. Большой палец лежал на кнопке, пока эти люди находились на складе, что-то там делали. Если они выйдут с продуктом, он нажмет на кнопку, и склад взлетит к небесам.

— Все в Твоих руках, мой Иисус, — пробормотал он. — Как мы говорили в детстве. Я не хочу, но сделаю.

И Иисус все устроил наилучшим образом. Шеф почувствовал, что так и будет, когда Джордж Дау и «Госпел-Тоунс» запели «Господь, как Ты заботишься обо мне», и Шеф почувствовал, что так оно и есть, что это не просто записанная на пленку песня, а Знак Свыше. Те трое приехали не за метом, а за двумя контейнерами с пропаном.

Он наблюдал за их отъездом, потом вышел на тропинку, которая соединяла студию и складское здание, где находилась лаборатория. Теперь это здание принадлежало ему, и весь мет принадлежал ему, по крайней мере пока не придет Иисус и не возьмет все себе.

Может, на Хэллоуин.

Может, раньше.

Тут было о чем подумать, и в эти дни ему думалось легче после того, как он покурит.

Гораздо легче.

6.

Джулия маленькими глоточками пила виски, растягивая удовольствие, а вот женщины-полицейские разобрались с налитым одним махом, как гусары. Они не опьянели, но алкоголь развязал им язык.

— Дело в том, что я в ужасе. — Джекки Уэттинггон не поднимала глаз, вертела в руках пустой стакан для сока, а когда Пайпер предложила повторить, покачала головой. — Такого никогда бы не случилось, будь Герцог жив. И эта мысль не отпускает меня. Даже если бы он имел основания подозревать, что Барбара убил его жену, то следовал бы установленному порядку. Только так и не иначе. А позволить отцу жертвы спуститься в Курятник и оказаться лицом к лицу с подозреваемым? Никогда. — Линда согласно мотнула головой. — Я боюсь думать о том, что может случиться с этим парнем. И потом…

— Если такое могло случиться с Барби, то может и с каждым? — спросила Джулия.

Джекки кивнула. Кусая губы. Вертя в руках стакан.

— Если что-то случится с ним… я даже не про суд Линча, просто несчастный случай в камере… не знаю, смогу ли я снова надеть эту форму.

Тревога Линды определялась более простой и очевидной причиной. Ее муж верил в невиновность Барбары. В ярости (и отвращении, вызванном тем, что она увидела в кладовой дома Маккейнов) Линда с порога отвергла эту идею, ведь армейские жетоны Барби нашли в посеревшей и закостеневшей руке Энджи. Но чем больше она об этом думала, тем сильнее нарастала ее тревога. Отчасти потому, что она уважала суждения Расти — не только сейчас, но и всегда, — но также из-за тех слов, которые прокричал Барби, прежде чем Рэндолф вывел его из строя «Мейсом». «Попросите вашего мужа осмотреть тела! Мэм, он должен осмотреть тела!».

— И еще, — Джекки все вертела стакан, — в заключенного не прыскают «Мейсом» только потому, что он кричит. Иногда по субботам, особенно после важных матчей, в камерах кричат, как в зоопарке перед раздачей еды. Но им просто не мешают кричать. Со временем они устают и ложатся спать.

Джулия тем временем изучающе смотрела на Линду. И когда Джекки закончила, обратилась к ней:

— Повторите еще раз, что сказал Барби.

— Он хотел, чтобы Расти осмотрел тела, особенно Бренды Перкинс. Сказал, что в больницу их не привезут. Он это знал. Они у Боуи, и это неправильно.

— Чертовски странно, что они убиты, — вставил Ромео. — Извините за грубое слово, преподобная.

Пайпер махнула рукой:

— Если Барби их убил, не понимаю, почему для него так важен осмотр тел. Но если не убивал, он, наверное, подумал, что вскрытие обелит его.

— Бренда — самая последняя жертва, так? — спросила Джулия.

— Да, — подтвердила Джекки. — У нее началось окоченение, но не закончилось. По крайней мере мне Бренда окоченевшей не показалась.

— Она и не окоченела, — сказала Линда. — А поскольку окоченение начинается примерно через три часа после смерти, то, по моим расчетам, Бренду убили где-то около восьми-девяти утра. Но я не врач. — Она вздохнула и прошлась руками по волосам. — Расти тоже, но он смог бы определить время смерти гораздо точнее, чем я, если б его позвали. Никто этого не сделал. Включая меня. Я так испугалась… столько всего навалилось…

Джекки отодвинула стакан.

— Послушай, Джулия, утром ты была у супермаркета с Барбарой, так?

— Да.

— Чуть позже девяти, когда бунт уже начался?

— Да.

— Кто пришел первым, он или ты? Потому что я не знаю.

Джулия пояснила, что она пришла первой, а Барби появился после нее и позже, чем Роуз Твитчел и Энсон Уилер.

— Барби показал нам, как успокоить людей, — добавила она. — Возможно, спас многих от серьезных травм. Это никак не вяжется с вашими находками в той кладовой. Есть у вас какие-то предположения об очередности смертей? Помимо Бренды, которую убили последней?

— Энджи и Доди стали первыми жертвами, — ответила Джекки. — Разложение у них зашло дальше, чем у Коггинса, так что его убили позже.

— Кто их нашел?

— Ренни-младший. Он что-то заподозрил, потому что увидел автомобиль Энджи в гараже. Но это не важно. Куда важнее Барбара. Ты уверена, что он прибыл после Роуз и Энса? Потому что это выглядит не очень хорошо.

— Я уверена. Поэтому если предположить, что Барби не убивал людей, тогда чем он занимался? — Но ответ напрашивался очевидный. — Пайпер, я могу воспользоваться твоим телефоном?

— Разумеется.

Джулия заглянула в телефонный справочник, размером с брошюру, потом по мобильнику Пайпер позвонила в «Эглантерию». Услышала резкий ответ:

— Мы закрыты до последующего уведомления. Эти говнюки арестовали моего повара.

— Роуз? Это Джулия Шамуэй.

— Ох, Джулия. — Голос Роуз смягчился на самую малость. — Чего ты хочешь?

— Пытаюсь установить алиби Барбары. Хочешь помочь?

— Будь уверена. Сама идея, что Барби убивал людей, нелепа. Что ты хочешь знать?

— Я хочу знать, был ли он в «Эглантерии», когда начался бунт в «Мире еды»?

— Естественно. — В голосе Роуз слышалось недоумение. — А где еще он мог быть после завтрака? Когда мы с Энсоном уехали, он отчищал гриль.

7.

Солнце садилось, тени удлинялись, и Клер Макклэтчи нервничала все сильнее. Наконец пошла на кухню, чтобы сделать то, что откладывала и откладывала: воспользоваться мобильником мужа (он забыл его субботним утром, постоянно забывал), чтобы позвонить на свой. Она боялась, что после четырех гудков услышит собственный голос, веселый и чирикающий, записанный до того, как весь город оказался в тюрьме за невидимой решеткой. Привет, это голосовая понта Клер. Оставьте сообщение после звукового сигнала.

И что она тогда скажет? Джо, позвони мне, если ты не умер?

Она поднесла руку к кнопкам, замерла. Помни, если Джо не ответит в первый раз, значит, он едет на велосипеде и не успеет слезть с него и достать мобильник из рюкзака до того, как включится голосовая почта. Он будет готов принять звонок, когда ты позвонишь второй раз, зная, что это ты.

А если звонок будет переключен на голосовую почту во второй раз? И в третий? Почему она вообще отпустила его? Должно быть, рехнулась.

Клер закрыла глаза, и перед мысленным взором возникла картинка, четкостью не уступающая тем, что она иногда видела в кошмарных снах: телеграфные столбы и витрины Главной улицы заклеены фотографиями Джо, Бенни и Норри, которые выглядели точно так же, как дети, чьи снимки вывешивают на информационных досках, установленных в зонах отдыха на автострадах. Всегда с надписью: «ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ЕГО/ЕЕ ВИДЕЛИ В…».

Клер открыла глаза и быстро набрала номер, потому что могла струсить. Приготовилась оставить сообщение: Я позвоню через десять секунд, и тебе лучше ответить, мистер… — Но к ее изумлению, Джо ответил, чисто и ясно, на середине первого гудка.

— Мама! Привет, мама! — Живой, и даже больше чем живой: судя по голосу, его распирало радостное возбуждение.

Где ты? — хотела она спросить, но сначала не могла ничего вымолвить. Ни единого слова. Ноги стали губчато-эластичными. Она привалилась к стене, чтобы не грохнуться на пол.

— Мама! Ты на связи?

Клер услышала шум подъезжающего автомобиля и голос Бенни, приглушенный, но отчетливый, кричащий:

— Доктор Расти! Эй, чувак, стой!

Наконец к ней вернулся дар речи:

— Да. На связи. Вы где?

— На вершине холма у городской площади. Я собирался позвонить тебе, потому что уже начало смеркаться, сказать, чтобы ты не волновалась, и телефон зазвонил у меня в руке. От неожиданности я чуть его не выронил.

Да уж, вечно родители волнуются понапрасну. На вершине холма у городской площади. Они будут здесь через десять минут. Бенни, наверное, захочет съесть еще три фунта еды. Спасибо Тебе, Господи.

Норри что-то говорила Джо. Вроде бы: «Скажи ей, скажи ей». Потом в мобильнике вновь зазвучал голос ее сына, такой громкий и радостный, что ей пришлось чуть отнести мобильник от уха.

— Мама, я думаю, мы его нашли. Я практически уверен. Он в яблоневом саду на вершине Блэк-Ридж.

— Нашли что, Джо?

— Я не знаю наверняка, не хочу делать поспешные выводы, но, возможно, штуковину, которая создает Купол. Скорее всего. Мы видели мигалку, вроде той, что ставят на вышках-трансляторах, чтобы предупреждать пилотов, только находилась она на земле и мигала пурпурным, а не красным. Мы не подходили достаточно близко, чтобы увидеть что-то еще. Мы отключились, все. Очнулись в полном порядке, но поняли, что уже поз…

— Отключились? — чуть ли не выкрикнула Клер. — Что значит — отключились? Быстро домой! Немедленно домой, чтобы я могла взглянуть на тебя!

— Я в порядке, мама, — поспешил успокоить ее Джо. — Я думаю, это… ты знаешь, когда люди прикасались к Куполу, они испытывали что-то похожее на легкий удар током, а потом эти ощущения пропадали. Я думаю, ты отключаешься один раз, а потом приобретаешь иммунитет. Получаешь прививку, и никакой опасности. И Норри так думает.

— Мне без разницы, что думает она или ты, мистер. Немедленно домой, чтобы я убедилась, что ты в порядке, или мне придется делать прививку твоему заду.

— Хорошо, но мы должны связаться с мистером Барбарой. Он первым подумал о счетчике Гейгера и оказался прав. И надо поставить в известность доктора Расти. Он только что проехал мимо нас. Бенни пытался остановить его, но не вышло. Мы найдем Расти и мистера Барбару, чтобы они тоже пришли в дом, хорошо? Надо обдумать наш следующий шаг.

— Джо… мистер Барбара…

Клер замолчала. А что говорить? Что мистер Барбара, которого некоторые люди начали называть полковник Барбара, арестован по обвинению в совершении нескольких убийств?

— Что? — спросил Джо. — Что с ним? — Триумф в его голосе сменила озабоченность.

Клер предполагала, что он чувствует ее настроение точно так же, как она чувствует его. И Джо, несомненно, очень надеялся на Барбару — как и Бенни, как и Норри. Она, разумеется, не смогла бы держать их в неведении (даже если бы и хотела), но не собиралась сообщать об аресте Барбары и предъявленных ему обвинениях по телефону.

— Приезжайте домой, — услышал от нее Джо. — Поговорим здесь. И, Джо… я очень вами горжусь.

8.

Джимми Сируа умер во второй половине дня, примерно в то время, когда Джо и его друзья катили на велосипедах в город.

Расти сидел в коридоре, обнимая Джину Буффалино и не мешая ей плакать у него на груди. В другое время он бы чувствовал себя крайне неловко, сидя в обнимку с девушкой, которой едва исполнилось семнадцать, но времена изменились. Одного взгляда на коридор — освещенный теперь лампами Коулмана, а не залитыми флуоресцентным светом — хватало, чтобы понять, что времена изменились. Больница превратилась в заполненную тенями аркаду.

— Не твоя вина, — успокаивал он ее. — Не твоя вина, не моя, даже не его. Он не напрашивался на диабет.

Хотя, Бог свидетель, очень многие жили с диабетом долгие годы. Но эти люди заботились о себе. Джимми, предпочитавший жизнь отшельника на Год-Крик-роуд, к таковым не относился. Когда он наконец-то приехал в Центр здоровья — в прошлый четверг, — то не смог самостоятельно вылезти из автомобиля, жал на клаксон, пока Джинни не вышла, чтобы посмотреть, что там такое. И, стянув со старика штаны, Расти увидел, что правая нога — дряблая и посиневшая. Даже если бы Джимми выкарабкался, чувствительность нервных окончаний восстановить бы не удалось.

«Совсем не больно, док», — заверил Джимми Рона Хаскела перед тем, как впасть в кому. С тех пор он то приходил в сознание, то уплывал в забытье, а нога становилась все хуже. Расти откладывал ампутацию, хотя знал, что без этого не обойтись, если он хотел дать Джимми шанс на спасение.

Когда прекратилась подача электричества, Джимми и еще двум пациентам внутривенно вводились антибиотики. Те все равно продолжали поступать, но расходомеры выключились, а потому медсестры не знали, какая поступила доза. Кроме того, отключился кардиомонитор Джимми и респиратор, подающий воздух в легкие. Расти убрал респиратор, положил на лицо старика маску и показал Джине, как пользоваться кислородной подушкой. У нее получалось, и она старалась, но в шесть вечера Джимми все равно умер.

И теперь Джина рыдала.

Оторвала залитое слезами лицо от груди Расти, чтобы спросить:

— Я дала ему слишком много кислорода? Слишком мало? Я задушила его и убила?

— Нет. Джимми, вероятно, все равно бы умер, а так ему не пришлось ложиться под нож, и он обошелся без ампутации.

— Не думаю, что я смогу сделать это снова. — Джина вновь зарыдала. — Так страшно. А теперь мне очень плохо.

Расти не знал, как на это реагировать, и тут подоспела неожиданная помощь.

— Ты оклемаешься, — раздался хриплый, гнусавый голос. — Должна, милая, потому что без тебя нам не обойтись. — По коридору к ним медленно шла Джинни Томлинсон.

— Не следовало тебе вставать, — покачал головой Расти.

— Наверное, — согласилась Джинни и со вздохом облегчения села по другую сторону Джины. Заклеенный пластырем нос, полоски пластыря под глазами придавали ей сходство с хоккеистом после трудного матча. — Но тем не менее я возвращаюсь к работе.

— Может, завтра… — начал Расти.

— Нет, теперь. — Она взяла Джину за руку. — И ты тоже, милая. Когда я училась в медицинском училище, одна старая медсестра говорила: «Ты можешь уйти, когда кровь высохнет, а родео закончится».

— А если я ошибусь? — прошептала Джина.

— Все ошибаются. Главное — ошибаться как можно реже. И я тебе помогу. Тебе и Гарриет. Что скажешь?

Джина с сомнением посмотрела на опухшее лицо Джинни: его к тому же не красили и старые очки, которые та где-то нашла.

— Такой энтузиазм можно только приветствовать, — заявил Расти, — но, если почувствуешь, что валишься с ног, найди свободную кровать и приляг. Приказ доктора Расти.

Джинни поморщилась, когда кончики губ в улыбке потянулись к крыльям носа.

— Кому нужна кровать, если я всегда могу воспользоваться старым диваном доктора Хаскела в комнате отдыха.

Зазвонил мобильник Расти. Он махнул женщинам рукой, предлагая заняться делом. Они ушли, разговаривая. Джина обнимала Джинни за талию.

— Алло, это Эрик, — ответил он.

— А это жена Эрика. — Приглушенный голос. — Звонит, чтобы извиниться перед Эриком.

Расти прошел в пустующую смотровую и закрыл за собой дверь.

— Никакие извинения не нужны. — Впрочем, он сомневался в правдивости своих слов. — Влияние момента. Его отпустили? — Вопрос казался ему совершенно логичным. Тот Барби, которого он знал, никого убить не мог.

— Я бы предпочла не обсуждать это по телефону. Ты можешь приехать домой? Пожалуйста! Нам надо поговорить.

Расти полагал, что мог. В критическом состоянии у него был только один пациент, который, умерев, существенно упростил его профессиональную жизнь. Но хотя он ощутил облегчение от того, что в ссоре с любимой женщиной поставлена точка, ему не понравилась осторожность, которая явственно звучала в ее голосе.

— Могу, но ненадолго. Джинни уже на ногах, но, если я не буду ее контролировать, она снова свалится. Пообедаем?

— Да. — У нее словно гора с плеч свалилась, что очень порадовало почувствовавшего это Расти. — Я разогрею куриный суп. Нам лучше съесть побольше замороженных блюд, пока не закончился пропан.

— И еще. Ты по-прежнему думаешь, что Барби виновен? Независимо от того, что думают остальные?

Долгая пауза.

— Мы поговорим дома. — И она отключила связь.

Расти привалился задом к столу, на котором проходил осмотр пациентов. Какое-то время смотрел на мобильник, потом нажал кнопку с красной трубкой. Многое казалось ему неясным — он напоминал себе человека, плавающего в море вопросов, — но в одном сомнений не было: его жена думала, что кто-то может подслушивать их разговор. Кто же? Армия? Министерство национальной безопасности?

Большой Джим Ренни?

— Нелепо, — сообщил Расти пустой комнате. Потом вышел в коридор, чтобы найти Твитча и сказать ему, что на короткое время уезжает.

9.

Твитч согласился приглядывать за Джинни и следить, чтобы та не перетрудилась, но поставил условие: Расти перед отъездом осмотрит Генриетту Клавар, которая пострадала во время продуктового бунта.

— Что с ней? — спроста Расти, страшась наихудшего. Генриетта на здоровье особо не жаловалась, но ей, между прочим, восемьдесят четыре года.

— Она говорит, и я цитирую: «Одна из этих никчемных сестер Мерсье сломала мой чертов зад». Она имеет в виду Карлу Мерсье, которая теперь Вензиано.

— Хорошо. Наш город мал, и за команду за одну мы все болеем. Это так?

— Что — так, сэнсэй?

— Зад сломан?

— Не знаю. Она мне его не показывает. Говорит, и я цитирую: «Я покажу мои подштанники только профессиональному глазу».

Оба расхохотались, стараясь приглушить смех.

Из-за закрытой двери донесся хрипловатый и недовольный голос старушки:

— У меня сломана задница, а не уши. Я все слышу.

Расти и Твитч расхохотались еще сильнее. Лицо Твитча побагровело.

— Будь это ваши задницы, — заметила Генриетта, — вам было бы не до смеха.

— Извините, миссис Клавар. — Расти, все еще улыбаясь, вошел в смотровую.

Она стояла, а не сидела и, к безмерному облегчению Расти, улыбалась сама.

— Не за что. В нашей катавасии хоть что-то должно быть смешным. Пусть это буду я. — Она помолчала. — А кроме того, я крала вместе с остальными. Наверное, заслужила сломанный зад.

10.

Как выяснилось, Генриетта отделалась синяками, а не переломами. Чему оставалось только порадоваться, потому что в сломанном копчике ничего смешного нет. Расти дал старушке тюбик обезболивающей мази, убедился, что дома у нее есть адвил, и отправил домой, хромающую, но довольную. Насколько могла быть довольна дама ее возраста и темперамента.

При второй попытке Расти покинуть больницу, через пятнадцать минут после звонка Линды, Гарриет Бигелоу остановила его у самой двери на автостоянку.

— Джинни говорит, вы должны знать, что Сэмми Буши ушла.

— Ушла куда? — спросил Расти. Со школы он считал, что самый глупый вопрос — тот, что остался незаданным.

— Никто не знает. Просто ушла.

— Может, она пошла в «Эглантерию», чтобы узнать, будет ли там обед? Я на это надеюсь, потому что у нее могут разойтись все швы, если она пойдет пешком к своему трейлеру.

На лице Гарриет отразилась тревога:

— Она может… истечь кровью и умереть? Если кровь течет из твоей ву-ву… это же плохо.

Расти слышал много синонимов слова «вагина», но этот — впервые.

— Умереть — вряд ли, но ей придется вернуться сюда на более продолжительный срок. А ребенок?

На лице Гарриет отразился ужас. Эта милая девушка, нервничая, начинала часто-часто моргать за толстыми стеклами очков. Такие девушки, подумал Расти, доводили себя до нервного расстройства лет через пятнадцать после окончания колледжей Вассара или Смита.

— Ребенок! Святой Боже, Литл Уолтер! — Она убежала, прежде чем Расти успел ее остановить, вернулась с написанным на лице облегчением. — Все еще здесь. Он не очень шустрый, но, наверное, такой у него характер.

— Тогда Сэмми вернется. Какие бы ни были у нее проблемы, ребенка она любит. По-своему.

— Что? — Гарриет заморгала.

— Не важно. Я постараюсь вернуться побыстрее. Не опускай крылья.

— Не опускай крылья?

— Занимайся больными, я хотел сказать.

Гарриет просияла:

— Это я смогу, доктор Расти, нет проблем.

Эверетт повернулся, чтобы наконец-то уйти, но теперь перед ним стоял мужчина — тощий, симпатичный, если не обращать внимания на крючковатый нос, с густыми седыми волосами, забранными в конский хвост. Расти вспомнил, что не так давно видел его с молодой женщиной и двумя детьми, и задался вопросом: «А удастся ли тебе, доктор, когда-нибудь выбраться из больницы?».

— Могу я вам помочь, сэр?

— Честно говоря, я думал, что, возможно, сумею вам помочь. — Он протянул костлявую руку: — Терстон Маршалл. Мы с коллегой проводили уик-энд у Честерского пруда и угодили сами знаете во что.

— Очень сожалею.

— Дело в том, что у меня есть некоторый медицинский опыт. Я поступил на альтернативную службу во время вьетнамской бойни. Подумывал об эмиграции в Канаду, но я собирался… впрочем, это не важно. Я записался в альтернативщики и провел два года в госпитале для ветеранов в Массачусетсе.

Расти это заинтересовало.

— В «Эдит Ноурс Роджерс»?

— Именно. Я, конечно же, отстал от жизни, но…

— Мистер Маршалл, у меня есть для вас работа.

11.

Уже на шоссе номер 117 Расти услышал автомобильный гудок. Посмотрел в зеркало и увидел, что грузовик департамента общественных работ готовится свернуть на подъездную дорожку к больнице. Красный свет заходящего солнца не прибавлял видимости, но ему показалось, что за рулем грузовика сидел Стюарт Боуи. Второй взгляд Расти порадовал: вроде бы в кузове лежали два контейнера с пропаном. Разобраться с тем, откуда они взялись, он мог позже, возможно, даже задал бы несколько вопросов, но пока испытал облегчение: скоро в больнице вновь вспыхнет свет, заработают мониторы и респираторы. Может, ненадолго, но он уже привык жить сегодняшним днем.

На вершине холма у городской площади Расти увидел своего постоянного пациента Бенни Дрейка, известного скейтера, и парочку его друзей. В том числе и Джо Макклэтчи, который организовал видеотрансляцию ракетного удара в режиме реального времени. Бенни махал руками и что-то кричал, несомненно, хотел, чтобы Расти остановился и поговорил с ними. Расти помахал ему рукой, но скорость не сбросил. Ему не терпелось увидеться с Линдой. Конечно, он хотел услышать, что она скажет, но, главное, стремился увидеться с ней, обнять ее и окончательно помириться.

12.

Барби хотелось отлить, но он держался. Он проводил допросы в Ираке и знал, как обстояло дело там. Не мог утверждать, что здесь будет то же самое, но случиться могло всякое. Ситуация менялась очень быстро, и Большой Джим показал безжалостную способность не отставать от хода событий. Как и большинство талантливых демагогов, он адекватно оценивал готовность целевой аудитории принимать на веру любой абсурд.

Барби также мучила жажда, и он совершенно не удивился, когда один из новых полицейских появился у его камеры со стаканом воды в одной руке и листом бумаги и ручкой в другой. Да, именно так все делалось в Фаллудже, Такрите, Хилле, Мосуле и Багдаде. А теперь, похоже, и в Честерс-Милле.

Стакан с водой, ручку и лист бумаги держал в руках Ренни-младший.

— Ты только посмотри на себя, — начал он, — не очень-то ты готов к тому, чтобы справляться с парнями хитрыми армейскими приемчиками. — Он поднял руку, в которой держал лист бумаги и ручку, и потер левый висок кончиками пальцев.

— Ты и сам не шибко хорошо выглядишь.

Младший опустил руку.

— Я здоров как огурец.

Однако странно, подумал Барби. Люди говорят, здоров как бык или свеж как огурчик, но выражения «здоров как огурец» он никогда не слышал. Вероятно, это ничего не значило, но…

— Ты уверен? У тебя красный глаз.

— Все у меня чертовски хорошо. И я здесь не для того, чтобы обсуждать меня.

Барби, который знал, почему Младший здесь, спросил:

— Это вода?

Младший посмотрел на стакан, словно уже и забыл про него.

— Да. Чиф сказал, что тебя, возможно, мучает жажда. Четверг во вторник, понимаешь. — Он громко рассмеялся, будто с его губ никогда не слетало ничего остроумнее этой малопонятной фразы. — Хочешь?

— Да, пожалуйста.

Младший протянул стакан. Барби потянулся за ним. Младший отдернул руку. Естественно. Так это всегда и делалось.

— Почему ты их убил? Мне любопытно, Ба-а-арби. Энджи тебе больше не дала? А потом, когда ты попробовал Доди, выяснилось, что она больше любит лизать, чем сосать? Может, Коггинс увидел нечто такое, чего видеть ему не следовало? И у Бренды возникли подозрения. Почему нет? Она сама была копом. Муж и жена, сам знаешь. — Младший опять загоготал, но под смехом пряталось настороженное внимание. И боль. Барби мог в этом поклясться. — Что? Нечего сказать?

— Я уже сказал. Хочу пить. Меня мучает жажда.

— Да, еще бы. Этот «Мейс» — мерзость, так? Я понимаю, ты служил в Ираке. И как там было?

— Жарко.

Младший загоготал вновь, плесканул водой себе на запястье. Дрожь в руках? И из уголка воспаленного красного глаза сочились слезы. Младший, что с тобой? Мигрень? Другая напасть?

— Ты кого-нибудь убил?

— Ну да, моей стряпней.

Младший улыбнулся, как бы говоря: Удачный прикол, удачный.

— Там ты ничего не готовил, Ба-а-арби. Ты служил связным офицером. Так, во всяком случае, сказано про твою службу. Отец нашел тебя в Интернете. Написано о тебе немного, но кое-что есть. Он считает, что ты занимался допросами подозреваемых. Может, участвовал в тайных операциях. Эдакий армейский Джейсон Борн. Так?

Барби молчал.

— Выкладывай, ты кого-нибудь там убил? Или мне следует спросить, скольких ты убил? Помимо тех, кого ты прикончил здесь.

Барби молчал.

— Парень, готов спорить, вода хороша. Из кулера наверху. Такая прохладненькая.

Барби молчал.

— Такие парни возвращаются со множеством проблем. По крайней мере так говорят и показывают по телику. Это правильно или ложь? Правда или неправильно?

«Нет, причина не в мигрени. Мигрень, насколько я знаю, не приводит к тому, что человек путает слова».

— Младший, как давно у тебя болит голова?

— Совсем не болит.

— Как давно у тебя головные боли?

Младший осторожно поставил стакан на пол. В этот вечер у него на ремне висел пистолет. Он вытащил его и между прутьями направил на Барби. Ствол чуть подрагивал.

— Хочешь и дальше играть в доктора?

Барби посмотрел на пистолет. Пистолета в сценарии не было, он в этом не сомневался — Большой Джим строил на его счет определенные планы, возможно, для Барби не самые радужные, но в эти планы не входил Дейл Барбара, застреленный в камере, поскольку кто-то мог сбежать по ступенькам и увидеть, что дверь камеры по-прежнему заперта, а жертва без оружия. Но он не мог уповать на то, что Младший будет следовать сценарию, ведь этот парень явно чем-то болен.

— Нет. С экскурсом в медицину покончено. Очень сожалею.

— Да, ты сожалеешь, это точно. Ты сожалеющая куча говна. — Но Младшего тем не менее извинение Барбары устроило. Он сунул пистолет в кобуру, поднял с пола стакан с водой. — Моя версия — ты вернулся сюда не в своем уме от того, что ты там видел и что делал. Ты понимаешь, ПТСР, ПМС, ВБ.[133] Моя версия — ты просто рехнулся. Правильно?

Барби молчал.

Но Младшего ответ, похоже, и не интересовал. Он просунул руку со стаканом между прутьями:

— Бери, бери.

Барби потянулся за стаканом в уверенности, что Младший отдернет руку, но этого не произошло. Он попробовал воду. Теплая и непригодная для питья.

— Давай, — поощрил его Младший. — Я вытряс в нее только половину солонки, так что тебе она подойдет. Ты же солишь хлеб, правда?

Барби только посмотрел на Младшего.

— Ты же солишь хлеб? Солишь хлеб, гондон? А?

Барби протянул стакан между прутьями.

— Оставь его себе, оставь. — Младший великодушно махнул рукой. — И это возьми. — Он просунул в камеру бумагу и ручку.

Барби взял, прочитал текст. Все, как он и ожидал. И место для его росписи внизу.

Барби протянул бумагу Младшему, но тот уже отходил от камеры, пританцовывая, улыбаясь и качая головой.

— И это оставь. Мой отец сказал, что сразу ты не подпишешь, но подумаешь об этом. И подумаешь о том, как получить стакан воды без соли. И еду. Скажем, большой чизбургер. Может, и колу. Наверху в холодильнике есть несколько банок. Ты бы не хотел выпить холодной колы?

Барби молчал.

— Ты солишь хлеб? Говори, не стесняйся, солишь, говнюк?

Барби молчал.

— Ты подпишешь, если как следует проголодаешься и захочешь пить. Так говорит мой отец, и в подобных делах он обычно не ошибается. Пока-пока, Ба-а-арби. — Он двинулся к лестнице, потом вернулся. — Не следовало тебе поднимать на меня руку, знаешь ли. Это была твоя большая ошибка.

Когда он пошел по лестнице, Барби отметил, что Младший чуть прихрамывал… или подволакивал ногу? Да, подволакивал левую ногу и, чтобы удержать равновесие, хватался за перила правой рукой. Барби задался вопросом: какой диагноз поставил бы Расти Эверетт Младшему по всем этим симптомам? Задался вопросом: а будет ли у него вообще шанс о чем-то спросить Расти?

Барби вновь посмотрел на неподписанное признание. Ему хотелось разорвать его и выбросить обрывки в коридор, но он решил, что это будет ненужная провокация. Барби попал в лапы кошки, и лучшее для него в такой ситуации — сидеть тихо. Он положил лист бумаги на койку, ручку — на бумагу. Потом поднял с пола стакан воды. Щедро сдобренной солью. Барби чувствовал, как она воняет. Подумал, что такой же сейчас и Честерс-Милл… только не стал ли он таким еще раньше? До Купола? С помощью Большого Джима и его друзей? Барби полагал, что да. И он подумал, что только чудом сможет выйти из этой камеры живым.

Тем не менее в этом деле его оппоненты были дилетантами: забыли про туалет. Вероятно, никому из них не довелось побывать в стране, где даже текущая по сточной канаве вода выглядит очень привлекательно, когда ты тащишь на себе девяносто фунтов снаряжения, а температура сорок шесть градусов по Цельсию.

Барби вылил соленую воду в угол камеры. Помочился в стакан и поставил под кровать. Потом опустился на колени перед унитазом, как молящийся, и пил, пока не раздулся живот.

13.

Когда Расти подъехал, Линда сидела на ступеньках переднего крыльца. Во дворе Джекки Уэттингтон раскачивала маленьких девочек на качелях, те просили, чтобы она толкала их сильнее, и они взлетали все выше.

Линда подошла к нему, протягивая руки. Поцеловала в губы, отпрянула, чтобы посмотреть на него, поцеловала снова, коснувшись ладонями щек, с открытым ртом. Он почувствовал короткое прикосновение ее языка, и у него тут же все встало. От внимания Линды это не укрылось, и она сильнее прижалась к нему.

— Вау! — вырвалось у Расти. — Нам надо почаще ссориться на людях. И если ты не остановишься, мы прилюдно займемся кое-чем еще.

— Мы займемся, но не на людях. Сначала… я должна снова извиниться?

— Нет.

Она взяла его за руку и повела к крыльцу.

— Хорошо. Потому что нам нужно поговорить о делах. Серьезных делах.

Второй рукой он накрыл ее руку.

— Я слушаю.

Она рассказала ему о произошедшем в полицейском участке — Джулию выгнали вскоре после того, как Энди Сандерсу позволили спуститься вниз и лицом к лицу встретиться с арестованным. Она рассказала о походе в церковь, где они с Джекки собирались поговорить с Джулией наедине, о том, что в доме пастора к ним добавились Пайпер Либби и Ромми Берпи. Когда она начала рассказывать о только начавшемся окоченении тела Бренды Перкинс, которое заметили они с Джекки, Расти навострил уши.

— Джекки! — позвал он. — Насчет окоченения ты уверена?

— Более чем!

— Привет, папуля! — крикнула Джуди. — Мы с Джанни будем вертеть «солнышко».

— Нет, не будете. — Расти поднялся, чтобы с ладоней обеих рук послать им воздушные поцелуи. Обе девочки их поймали: в ловле воздушных поцелуев им не было равных.

— В какое время вы увидели тела, Лин?

— Где-то после полудня. Беспорядки у супермаркета давно закончились.

— И если Джекки права насчет того, что окоченение только началось… но мы не можем быть в этом абсолютно уверены, так?

— Нет, но послушай. Я говорила с Роуз Твитчел. Барбара появился в «Эглантерии» без десяти шесть. С этого момента и до того времени, когда обнаружили тела, у него твердое алиби. И когда он мог ее убить? В пять утра? В половине шестого? Насколько это вероятно, если окоченение только началось?

— Маловероятно, но возможно. Трупное окоченение зависит от многих факторов. К примеру, температуры воздуха там, где находится тело. В той кладовой было жарко?

— Тепло, — признала она, скрестила руки на груди, обхватила плечи. — Тепло и вонюче.

— Видишь, о чем я? При таких обстоятельствах он мог убить ее в четыре утра, притащить в этот дом и бросить…

— Я думала, ты на его стороне.

— Это так, и моя версия в действительности маловероятна, потому что в четыре утра в кладовой было куда прохладнее. Да и как он мог оказаться с Брендой в четыре утра? Что на этот счет могут сказать копы? Что он трахал ее? Даже если ему нравятся женщины старше его… гораздо старше… через три дня после смерти ее мужа, с которым она прожила больше сорока лет?

— Они скажут, что не по взаимному согласию, — сухо ответила Линда. — Они скажут, это изнасилование. То же самое, что они уже сказали про тех двух девушек.

— А Коггинс?

— Если Барбару подставляют, они что-нибудь придумают.

— Джулия собирается все это напечатать?

— Она собирается написать статью и задать некоторые вопросы, но придержит информацию о ранней стадии окоченения. Рэндолф, возможно, слишком глуп, чтобы понять, кто проговорился, но Ренни обязательно поймет.

— Это все равно опасно. Если они заткнут ей рот, она не сможет обратиться в Эй-си-эл-ю.[134].

— Я думаю, ей без разницы. Она чертовски зла. Она даже считает, что продуктовый бунт тоже подстроен.

Очень даже вероятно, подумал Расти. Но сказал другое:

— Черт, мне бы очень хотелось увидеть тела.

— Возможно, тебе и удастся.

— Я знаю, о чем ты думаешь, милая, но вы с Джекки можете потерять работу. И не только, если Большой Джим теперь избавляется от тех, кто ему мешает.

— Мы не можем стоять в стороне…

— Опять же будет ли польза от такого риска? Вероятно, не будет. Если трупное окоченение уже наступило, я мало что смогу сказать по внешнему осмотру тела. У судебно-медицинского эксперта округа Касл, возможно, есть специальное оборудование, но он недостижим, как и Эй-си-эл-ю.

— Может, ты увидишь что-то еще. Что-то в ее трупе или других. Ты же знаешь о надписи, которая украшает некоторые из анатомических театров: «Здесь мертвые говорят с живыми».

— Невелик шанс. Знаешь, что лучше? Если бы кто-то видел Бренду живой после того, как Барби пришел на работу в пять пятьдесят. Такую дыру в борту их корабля уже не заткнуть.

Джуди и Джанель, обе в пижамах, прибежали обниматься. Расти их ожидания оправдал в полной мере. Джекки Уэттингтон, которая шла следом, услышала последние фразы Расти.

— Я поспрашиваю.

— Только без лишнего шума.

— Будь уверен. Но… его армейские идентификационные жетоны нашли в руке Энджи…

— И Барби не хватился их в достаточно большой промежуток времени, прошедший от первого убийства до обнаружения всех тел?

— Каких тел, папочка? — спросила Джанни.

Расти вздохнул:

— Это все очень сложно, сладенькая. И не для маленьких девочек.

Глаза Джанни говорили, что такое объяснение ее устроило. Ее младшая сестра тем временем отошла, чтобы сорвать несколько цветочков, но вернулась с пустыми руками.

— Они умирают, — доложила она. — Все коричневые и пожухли по краям.

— Им, вероятно, слишком жарко, — предположила Линда, и на мгновение Расти подумал, что она сейчас заплачет. Бросился на амбразуру.

— Девочки, чистить зубы и спать! Возьмите немного воды из кувшина на столике. Джанни, разливать воду поручаю тебе. Теперь идите. — И повернулся к женщинам. Точнее, к Линде: — Ты как?

— Нормально. Просто… меня все это достает с разных сторон. Я думаю: «Эти цветы не должны умирать». И тут же думаю: «Ничего такого вообще не должно было произойти».

Они помолчали. Потом заговорил Расти:

— Нам лучше подождать и посмотреть: предложит ли мне Рэндолф осмотреть тела? Если предложит, я сделаю свою работу без риска подставить вас. Если не предложит — нам это кое-что скажет.

— А пока Барби в тюрьме, — напомнила Линда. — И прямо сейчас, возможно, из него выбивают признание.

— Ну, допустим, вы покажете ваши полицейские жетоны и проведете меня в похоронное бюро. Допустим, я найду что-либо, оправдывающее Барби. Вы думаете, они скажут: «Ох, черт, ошиблись!» — и выпустят его? А потом позволят взять власть в городе? Потому что именно этого добивается правительство? Вы думаете, Ренни позволит… — Зазвонил мобильник Расти. — Самое худшее изобретение всех времен, — прокомментировал он, но по крайней мере звонили не из больницы.

— Мистер Эверетт? — Женщина. Голос он знал, но не мог припомнить, кому тот принадлежит.

— Да, но, если нет ничего чрезвычайного, я сейчас немного занят…

— Я не знаю, чрезвычайное ли это дело, но очень, очень важное. И поскольку мистер Барбара — или, точнее, полковник Барбара — арестован, именно вы должны им заняться.

— Миссис Макклэтчи?

— Да, но поговорить вам надо с Джо. Он здесь.

— Доктор Расти?! — Голос взволнованный, срывающийся.

— Привет, Джо! Что у тебя?

— Думаю, мы нашли генератор. И что нам теперь делать?

Свет померк так резко, что все трое ахнули, а Линда схватилась за руку Расти. Но солнце всего лишь опустилось за большое пятно сажи на западной части Купола.

— Где?

— Блэк-Ридж.

— Нашли по радиации? — Но Расти и так знал ответ. Как еще они могли его найти?

— Последнее зафиксированное нами значение — плюс двести. Еще не в красной зоне. Так что нам делать?

Расти пробежался свободной рукой по волосам. Слишком многое происходило вокруг. Слишком многое и слишком быстро. Особенно для костоправа из маленького городка, который никогда не считал, что принятие решений, а тем более лидерство ему по плечу.

— Этим вечером ничего. Уже почти стемнело. А пока, Джо, ты должен мне кое-что пообещать. Никому не говори о вашей находке. Ты знаешь, Бенни и Норри знают, и твоя мама знает. Пусть так и будет.

— Хорошо. — Энтузиазма у Джо поубавилось. — Нам надо столько вам рассказать, но, думаю, с этим можно подождать до завтра. — Он глубоко вдохнул. — Это немного пугает.

— Да, это немного пугает.

14.

Мужчина, держащий в своих руках судьбу Милла, сидел за столом в своем кабинете и большими кусками ел бифштекс на ржаном гренке, когда в дверях возник Младший. Ранее Большой Джим поспал сорок пять минут и теперь чувствовал себя бодрым и готовым к дальнейшим действиям. На столе лежали вырванные из блокнота листы, которые он собирался этим же вечером отправить в мусоросжигательную печь. Лишняя предосторожность никому не мешала.

Кабинет освещали шипящие лампы Коулмана, дающие ярко-белый свет. Бог свидетель, Ренни знал, где хранятся немалые запасы пропана — их хватило бы, чтобы пятьдесят лет освещать дом и обеспечивать электроэнергией все бытовые приборы, — но предпочитал пользоваться лампами Коулмана. Он хотел, чтобы люди, проходившие мимо, видели их ярко-белый свет и знали, что член городского управления Ренни не имеет никаких привилегий, что член городского управления Ренни такой же, как они, а потому заслуживает полного доверия.

Младший прихрамывал. Лицо у него осунулось.

— Он не сознался.

Большой Джим и не рассчитывал, что Барбара так быстро сознается, и реплику проигнорировал.

— Что с тобой? Ты ужасно выглядишь.

— Еще один приступ головной боли, но мне уже легче. — И он говорил правду, хотя во время разговора с Барби ему было совсем худо. И эти сине-серые глаза то ли слишком много видели, то ли прикидывались, что видят.

Мы знаем, что ты делал с ними в кладовой, говорили они. Мы знаем все.

Младшему потребовалась вся его сила воли, чтобы не нажать на спусковой крючок после того, как он вытащил пистолет. А так хотелось, чтобы эти глаза закрылись навсегда.

— Ты еще и прихрамываешь.

— Это из-за детей, которых мы нашли на Честерском пруду. Я нес одного и, думаю, потянул мышцу.

— Ты уверен, что причина только в этом? Вы с Тибодо должны выполнить одну работенку, — Большой Джим посмотрел на часы, — через три с половиной часа, и напортачить нельзя. Все должно пройти идеально.

— Почему нельзя это сделать до наступления темноты?

— Потому что ведьма вместе с двумя ее троллями верстает газету. С Фрименом и другим… Спортивный репортер, который всегда наезжает на «Диких котов».

— Тони Гуэй.

— Да, он самый. Меня не волнует, если им достанется, особенно ей, — верхняя губа Большого Джима приподнялась в собачьей улыбке, — но свидетелей, которые что-то увидят, быть не должно. Насчет услышать… это совсем другое дело.

— А что они должны услышать, папа?

— Ты уверен, что тебе хватит сил? Потому что я могу послать с Картером Френка.

— Нет! Я помогал тебе с Коггинсом, и я помогал тебе этим утром со старухой, так что заслуживаю право пойти и туда!

Большой Джим оценивающе смотрел на него. Потом кивнул:

— Хорошо! Но тебя не должны поймать или даже заметить.

— Не волнуйся. Что ты хочешь… что должны услышать свидетели?

Большой Джим сказал. Большой Джим сказал ему все. Отличная идея! — подумал Младший. Не мог не признать: его дорогой отец не упускал ни единого шанса.

15.

Когда Младший поднялся на второй этаж, чтобы «дать отдых ноге», Большой Джим доел сандвич, вытер жир с подбородка и позвонил на мобильник Стюарта. Начал разговор с вопроса, который задавал всегда, если звонил на мобильник:

— Ты где?

Стюарт ответил, что они направляются в похоронное бюро, чтобы выпить. Зная отношение Большого Джима к спиртному, отвечал он с воинственностью рабочего человека:

— Свою работу я сделал, так что теперь не мешай мне получить удовольствие.

— Хорошо, но только один стаканчик. Этот день для тебя еще не закончился. Для Ферна и Роджера тоже. — Стюарт энергично запротестовал. Когда закончил свою тираду, Большой Джим продолжил: — Я хочу, чтобы вы трое в половине десятого подошли к зданию средней школы. Там будут несколько новых патрульных, включая мальчиков Роджера, и вы трое тоже мне там нужны. — Тут его осенило: — Я хочу назначить вас сержантами в городской службе безопасности Честерс-Милла.

Стюарт напомнил Большому Джиму, что у него с Ферном четыре новых покойника.

— Покойники из кладовой Маккейнов могут подождать, — ответил Большой Джим. — Все равно они мертвы. У нас чрезвычайная ситуация, если ты этого не заметил. Пока кризис не закончился, нам всем приходится напрягаться. Внеси свою лепту. Поддержи команду. В половине десятого у здания средней школы. Но сначала я хочу, чтобы вы сделали кое-что еще. Много времени на это не уйдет. Передай мобильник Ферну.

Стюарт спросил, почему Большой Джим хочет говорить с Ферном, которого воспринимал — и не без оснований — законченным дурнем.

— Не твоего ума дела. Просто отдай ему мобильник.

Ферн поздоровался. Большой Джим не соизволил, сразу перешел к делу:

— Ты входил в добровольную пожарную дружину, так? Пока ее не распустили?

Ферн ответил, что действительно входил в это неофициальное приложение к пожарной команде Честерс-Милла, не упомянув, что вышел из дружины за год до ее расформирования (после того как члены городского управления рекомендовали не выделять на нее деньги в бюджете 2008 года). Не упомянул и о другом: на сбор пожертвований для дружины уходило время, которое он мог бы потратить с большей пользой — на выпивку.

— Я хочу, чтобы ты пошел в полицейский участок и взял ключи от пожарной части. Потом посмотри, стоят ли там ручные пожарные насосы, которые вчера использовал Берпи. Мне сказали, что он и эта Перкинс поставили их туда, получше проверить.

Ферн ответил, что ручные насосы брали из «Универмага Берпи» и это собственность Ромми. У дружины тоже были насосы, но их продали на интернет-аукционе после ее расформирования.

— Раньше они могли принадлежать ему, но теперь уже нет, — возразил Большой Джим. — На период кризиса насосы — собственность города. И мы будем поступать так со всем, что нам потребуется. Потому что это делается для общего блага. А если Ромео Берпи думает, что он снова сможет организовать пожарную дружину, то напрасно.

Ферн заметил — осторожно, — что, судя по разговорам, Берпи удалось очень быстро потушить пожар, возникший после ракетного удара.

— Там он тушил окурки, тлеющие в пепельнице, — фыркнул Большой Джим. Вена пульсировала на виске, и сердце билось слишком уж гулко. Он знал, что поел очень быстро — опять, — но ничего не мог с этим поделать. Оголодав, буквально заглатывал все, что лежало перед ним. Такая уж натура. — Любой смог бы его потушить. Ты бы смог. Речь о том, что я знаю, кто голосовал за меня в прошлый раз, а кто — нет. И те, кто не голосовал, не получат ёханую конфетку.

Ферн спросил Большого Джима, что он, Ферн, должен сделать с насосами.

— Убедись, что они в пожарной части. Потом иди в среднюю школу. Мы будем в спортивном зале.

Ферн сказал, что с ним хочет поговорить Роджер Кильян.

Большой Джим закатил глаза, но ждал.

Роджер желал знать: которые из его мальчиков пойдут в копы?

Ренни вздохнул, порылся среди бумаг, наваленных на столе, нашел лист со списком новых патрульных. Большинство — учащиеся старшей школы, все мужчины. Самому младшему, Микки Уэрдлоу, было только пятнадцать, но он уже прослыл хулиганом. Играл на месте правого защитника в футбольной команде, пока его не вышибли за пьянство.

— Рики и Рэндолл.

Роджер запротестовал. Они — самые старшие и единственные, на кого он мог положиться. Кто, спросил Роджер, будет помогать ему с курами?

Большой Джим закрыл глаза и попросил Господа дать ему сил.

16.

Сэмми очень даже чувствовала тупую, перекатывающуюся боль в нижней части живота — как при менструации — и более острые уколы боли пониже. Игнорировать их не было никакой возможности, потому что каждый шаг сопровождался новым уколом. Тем не менее она упрямо брела по шоссе номер 119, направляясь к Моттон-роуд. Намеревалась идти и идти, несмотря на боль. Она точно знала конечную цель своего похода, и речь шла не о ее трейлере. Того, что ей требовалось, в трейлере не было, но она знала, где взять. И шла бы, если б потребовалось, всю ночь. А если бы боль стала невыносимой, в кармане джинсов лежали пять таблеток перкосета, и она могла их сжевать. Разжеванные таблетки действовали быстрее. Фил ей это говорил.

Трахни ее!

Нам придется снова прийти сюда и заняться тобой по-настоящему.

Трахни эту суку!

Ты должна научиться открывать рот, только когда стоишь на коленях.

Трахни ее, трахни эту суку!

Тебе все равно никто не поверит.

Но преподобная Либби поверила, и посмотрите, что с ней сталось. Вывихнутое плечо, убитая собака.

Трахни эту суку!

Сэмми думала, что пронзительный, возбужденный голос этой твари будет звучать у нее в голове до конца жизни.

Потому-то она и шла. Над головой зажглись первые розовые звезды, искры, проглядывающие сквозь грязное стекло.

Позади появились фары. Ее тень вытянулась по дороге. Подъехал старый раздолбанный фермерский пикап, остановился.

— Эй, залезай! — раздался мужской голос. Но фраза эта, произнесенная заплетающимся языком, прозвучала как «эй-й-за-а-ле-за-ай»: за рулем сидел пьяный Олден Динсмор, отец погибшего Рори.

Тем не менее Сэмми залезла в кабину, с осторожностью инвалида.

Олден этого не заметил. Между ног стояла шестнадцатиунцевая банка пива «Бад», рядом с ним — наполовину опустевший ящик. Пустые банки катались под ногами Сэмми и стукались о них.

— Куда идем? В Моттон? — Олден рассмеялся, чтобы показать, что способен шутить, пьяный или нет.

— Только на Моттон-роуд, сэр. Вам по пути?

— Мне всюду по пути. Я просто еду. Еду и думаю о моем мальчике. Он умер в субботу.

— Я очень сожалею о вашей утрате.

Он кивнул и глотнул пива.

— Мой отец умер прошлой зимой, знаешь ли. Не мог дышать, бедняга. Последний год жил на кислороде. Рори менял ему баллоны. Любил старика.

— Сожалею. — Она уже это говорила, но что еще могла сказать?

Слеза скатилась по щеке Олдена.

— Я поеду, куда скажете, мисси Лу. Собираюсь ездить, пока не закончится пиво. Пива хотите?

— Да, пожалуйста. — Пиво было теплым, но Сэмми пила с жадностью. Ее мучила жажда. Она выудила из кармана таблетку перкосета, бросила в рот, запила еще одним длинным глотком. Почувствовала, как загудело в голове. И хорошо. Она вытащила из кармана еще одну таблетку, предложила Олдену: — Хотите? Настроение поднимется.

Он взял, проглотил, запив пивом, не спрашивая, что она ему дала. Они подъехали к Моттон-роуд. Перекресток Олден заметил поздно, поворачивал по широкой дуге. Сшиб почтовый ящик Крамли. Сэмми не возражала.

— Возьмите еще, мисси Лу.

— Спасибо, сэр.

Она взяла банку пива, оторвала язычок крышки.

— Хотите посмотреть на моего мальчика? — В отсвете приборного щитка глаза Олдена были желтые и влажные. Глаза пса, который сломал лапу, угодив в яму. — Хотите взглянуть на моего мальчика Рори?

— Да, сэр. Конечно, хочу. Я там была, знаете ли.

— Все были. Я сдавал в аренду поле. Помогал убить его. Не знал, как обернется. Никто не знал, правда?

— Никто.

Олден сунул руку в нагрудный карман комбинезона и вытащил потертый бумажник. Чтобы открыть его, отпустил руль, прищурился, начал рыться в отделениях, разделенных целлулоидными стенками.

— Мои мальчики подарили мне этот бумажник. Рори и Орри. Орри еще жив.

— Красивый бумажник. — Сэмми наклонилась к Олдену и взялась за руль. Она проделывала то же самое, когда жила с Филом. Много раз. Пикап мистера Динсмора, выписывая на дороге пологие дуги, едва разминулся с еще одним почтовым ящиком. Но значения это не имело. Скорость не превышала и двадцати миль, а других автомобилей на Моттон-роуд не было. Радио приглушенно работало на частоте ХНВ. «Слепые мальчики Алабамы» пели «Сладкую надежду Небес».

Олден сунул ей бумажник:

— Вот он. Это мой мальчик. С его дедом.

— Вы будете вести машину, пока я посмотрю?

— Конечно. — Олден вновь взялся за руль. Пикап прибавил скорости, траектория его движения выпрямилась, хотя иной раз он и пересекал разделительную линию.

На вылинявшей цветной фотографии Сэмми увидела мальчика и старика, обнимающих друг друга. Старик в бейсболке «Ред сокс» и кислородной маске. Мальчик с широкой улыбкой.

— Красивый мальчик, сэр, — прокомментировала Сэмми.

— Да, красивый мальчик. Красивый умный мальчик. — Из груди Олдена вырвалось рыдание, по звуку похожее на ослиный крик. С губ полетела слюна. Пикап резко ушел в сторону, потом вернулся на положенную полосу движения.

— У меня тоже красивый мальчик. — И Сэмми заплакала. Она вспомнила, что когда-то ей нравилось мучить Брэтцев. Теперь Сэмми знала, каково это — побывать в микроволновке. Гореть в микроволновке. — Я собираюсь поцеловать его, когда увижу. Поцеловать еще раз.

— Поцелуй его.

— Обязательно.

— Поцелуй, обними и прижми к себе.

— Обязательно, сэр.

— Я бы поцеловал моего мальчика, если б смог. Я бы поцеловал его холодную-холодную щеку.

— Я знаю, что поцеловали бы.

— Но мы похоронили его. Этим утром. В могиле.

— Я очень сожалею о вашей утрате, сэр.

— Возьми еще пива.

— Спасибо. — Сэмми взяла еще одну банку. Она напивалась. Чувствовала, как это приятно — напиваться.

Так они и ехали, а розовые звезды становились все ярче, мерцали, но не падали: эта ночь обошлась без метеорных дождей. Они миновали трейлер Сэмми — больше ей побывать в нем уже не удастся, — не снижая скорости.

17.

Где-то без четверти восемь Роуз Твитчел постучалась в стеклянную дверь редакции «Демократа». Джулия, Пит и Тони стояли у длинного стола, изготавливая четырехстраничные экземпляры последнего номера. Пит и Тони подбирали страницы, Джулия скрепляла их степлером и добавляла в пачку.

Увидев Роуз, Джулия энергично помахала ей рукой. Роуз открыла дверь, потом отшатнулась:

— Ох, жарко у вас.

— Выключили кондиционер, чтобы сэкономить пропан, — ответил Пит, — и копир сильно нагревается от долгой работы. Как сегодня вечером. — Но выглядел он гордым. Все они выглядели гордыми.

— Я думал, работы у тебя в ресторане будет выше крыши, — заметил Тони.

— Как раз наоборот. Посетителей наперечет. Думаю, многие люди не хотят встречаться со мной, потому что моего повара арестовали за убийства. И думаю, многие люди не хотят видеть друг друга из-за случившегося этим утром в «Мире еды».

— Подойди сюда и возьми газету, — предложила Джулия. — Ты девушка с обложки, Роуз.

Для верхней строки Джулия предпочла красный цвет: «БЕСПЛАТНО КУПОЛ КРИЗИСНЫЙ ВЫПУСК БЕСПЛАТНО». Ниже, набранный шестнадцатым кеглем, которым Джулия не пользовалась до двух последних номеров «Демократа», следовал заголовок:

БУНТ И УБИЙСТВА ПО МЕРЕ РАЗРАСТАНИЯ КРИЗИСА.

Далее следовала фотография Роуз. В профиль. С мегафоном у рта. Прядь волос падала на лоб, и выглядела Роуз потрясающе красивой. Фоном служил отдел с макаронами и приправами, где об пол разбили несколько бутылок, судя по всему, соуса для спагетти. Подпись гласила: «Сокрушение бунта: Роуз Твитчел, хозяйка «Эглантерии», утихомиривает бунт с помощью Дейла Барбары, арестованного за убийства (см. статью ниже и передовицу, с. 4)».

— Господи Иисусе! — выдохнула Роуз. — Что ж… по крайней мере ты отметила мою хорошую сторону. Если можно сказать, что она у меня есть.

— Роуз, ты выглядишь, как Мишель Пфайффер, — произнес Тони Гуэй со всей серьезностью.

Роуз фыркнула и отмахнулась. Она уже начала читать передовицу.

— Уф! — Роуз подняла голову. — Ты действительно хочешь это напечатать?

Джулия указала на пачки готовых экземпляров:

— Уже напечатала. А что? Ты возражаешь?

— Нет, но… — Роуз быстро дочитала передовицу, очень длинную и агитирующую за Барби. Заканчивалась она просьбой ко всем, располагающим какой-либо информацией об этих убийствах, связаться с газетой и предположением, что по завершении кризиса деятельность тех, кто занимается данными убийствами, будет тщательно расследована властями штата Мэн или соответствующими федеральными ведомствами. — Не боишься нарваться на неприятности?

— Свобода прессы, Роуз. — Голосу Пита определенно не хватало уверенности.

— Именно так поступил бы Горас Грили, — твердо заявила Джулия, и при упоминании своей клички ее корги, который спал на подстилке в углу, поднял голову. Увидел Роуз и подошел в надежде, что его погладят по голове, что Роуз с удовольствием и сделала.

— Тебе известно больше, чем здесь написано? — спросила она, постучав пальцем по передовице.

— На чуть-чуть. Это я придержала. В надежде узнать что-нибудь еще.

— Барби никогда бы такого не сделал, но я все равно боюсь за него.

Зазвенел один из мобильников, лежащих на столе. Тони схватил его:

— «Демократ», Гуэй. — Послушал, протянул мобильник Джулии: — Полковник Кокс. Тебя. Голос нерадостный.

Кокс. Джулия напрочь про него забыла. Она взяла мобильник.

— Миз Шамуэй, я должен поговорить с Барби и узнать, каковы его успехи в установлении контроля над городом.

— Не думаю, что он чего-то добьется в ближайшее время. Он в тюрьме.

— В тюрьме?! В чем его обвиняют?

— В убийстве. Если точнее, в четырех.

— Вы шутите.

— По голосу чувствуется, что я шучу, полковник?

Последовала короткая пауза. Она слышала чьи-то голоса.

Кокс заговорил вновь, уже понизив тон:

— Пожалуйста, объясните.

— Нет, полковник Кокс, не буду. Я писала об этом два часа, и, как говорила моя мать, когда я была маленькой девочкой, я не жую одну кочерыжку дважды. Вы все еще в Мэне?

— В Касл-Роке. Тут наша передовая база.

— Тогда я предлагаю встретиться на том же месте, что и в прошлый раз. Моттон-роуд. Я не смогу дать вам экземпляр завтрашнего номера «Демократа», пусть он и бесплатный, но прислоню его к Куполу, и вы все прочитаете сами.

— Отправьте его мне по электронной почте.

— Не отправлю. Я думаю, неэтично так отправлять газету. Тут я очень уж старомодна.

— Умеете вы раздражать, милая дамочка.

— Раздражать умею, но я вам не милая дамочка.

— Скажите мне, это подстава? Что-то связанное с Сандерсом и Ренни?

— Полковник, исходя из вашего опыта, медведь испражняется в лесу?

Пауза. Потом:

— Я встречусь с вами через час.

— Я приеду не одна. С работодателем Барби. Думаю, вам будет интересно услышать, что она скажет.

— Отлично.

Джулия выключила мобильник.

— Хочешь прокатиться со мной к Куполу, Роуз?

— Если это поможет Барби — конечно.

— Будем надеяться, но, боюсь, здесь рассчитывать мы можем только на себя. — Джулия повернулась к Питу и Тони: — Вы двое скрепите остальные экземпляры? Сложите их у двери и заприте ее, когда будете уходить. Выспитесь хорошенько, потому что завтра нам всем предстоит стать разносчиками газет. Такая уж судьба этого номера. Доставим его в каждый дом нашего города, отвезем на ближайшие фермы. И в Истчестер, разумеется. Там много людей, которые приехали в город относительно недавно, они менее податливы к демагогии Большого Джима.

Пит вскинул брови.

— Но наш мистер Ренни — нынче хозяин поля, — продолжила Джулия. — В четверг, на чрезвычайном городском собрании, он собирается взобраться на пенек и завести город, как часовую пружину. У гостей, правда, право подавать первыми. — Она указала на газеты: — Это наша подача. Если газеты прочитает достаточно много людей, ему придется ответить на некоторые неудобные вопросы, прежде чем он перейдет к речи. Может, нам удастся немного сбить его с ритма.

— Может, собьем совсем, если выясним, кто бросал камни у «Мира еды», — вставил Пит. — И знаешь, что я тебе скажу? Думаю, мы узнаем. Думаю, мы во всем разберемся. Должны же быть свободные концы.

— Я лишь надеюсь, что Барби еще будет жив, когда мы за них потянем. — Джулия посмотрела на часы. — Пошли, Роузи, прокатимся на автомобиле. Хочешь с нами, Горас?

Горас захотел.

18.

— Высадите меня здесь, сэр, — попросила Сэмми, когда они подъехали к одному из элегантных домов Истчестера. И хотя в доме не горели окна, лужайку заливал свет, потому что участок находился вплотную к Куполу и по ту сторону границы между Честерс-Миллом и Харлоу горели яркие прожектора.

— Хотите взять пива на дорожку, мисси Лу?

— Нет, сэр, я уже в конце пути. — Хотя это было не так. Ей еще предстояло вернуться в город. В желтом свете прожекторов Олден Динсмор выглядел восьмидесятипятилетним стариком, а не мужчиной сорока пяти лет. Она никогда не видела такого грустного лица… за исключением, возможно, собственного, в зеркале больничной палаты, из которой она отправилась в это путешествие. Сэмми наклонилась и поцеловала его в щеку. Щетина уколола губы. Он поднес руку к месту поцелуя и чуть улыбнулся. — Сейчас вам надо ехать домой, сэр. У вас жена, которую надо поддержать. И другой мальчик, о котором надо заботиться.

— Наверное, вы правы.

— Я права.

— С вами ничего не случится?

— Нет, сэр. — Она вылезла из кабины, повернулась к Олдену: — Вы поедете?

— Попытаюсь.

Сэмми захлопнула дверцу и постояла в самом начале подъездной дорожки, наблюдая, как он разворачивается. Одно колесо пикапа угодило в придорожную канаву, но та была сухой, и Олден выбрался на проезжую часть. Покатил к шоссе номер 119, сначала выписывая дуги. Потом задние огни двинулись по прямой, с незначительными отклонениями. Олден ехал посреди дороги — трахая разделительную линию, как сказал бы Фил, — но Сэмми подумала, что это даже хорошо. Часы показывали половину девятого, уже стемнело, и она не думала, что Олден кого-нибудь встретит.

Когда задние огни пикапа исчезли из виду, Сэмми зашагала к темному дому. Он, конечно, не мог сравниться со старинными особняками на вершине холма у городской площади, но выглядел куда лучше тех домов, где жила она. И внутри все было такое красивое. Однажды она побывала здесь с Филом, в те далекие дни, когда он продавал немного травки и варил за трейлером немного мета для собственных нужд. До того как у него возникли странные идеи насчет Иисуса и он начал ходить в ту говняную церковь, прихожане которой верили, что в ад попадут все, кроме них. С религии и начались все беды Фила. Религия привела его к Коггинсу, а Коггинс или кто-то другой превратил его в Шефа.

Люди, которые жили в этом доме, не употребляли мет. Наркоманы, подсевшие на мет, не смогли бы долго жить в таком доме, потому что все деньги, которые следовало выплачивать по закладной, ушли бы на наркотик. Но Джек и Майра Эванс любили время от времени покурить травку, и Фил Буши с радостью их ею снабжал. Они были милыми людьми, и Фил вел себя с ними соответственно. Тогда он еще мог вести себя с людьми по-человечески.

Майра угостила их кофе со льдом. Сэмми уже месяцев семь или чуть больше носила под сердцем Литл Уолтера, так что живот лез на нос, и Майра спросила ее: хочет она девочку или мальчика? Ни в коей мере не глядя на нее свысока. Джек увел Фила в маленький кабинет, чтобы расплатиться с ним. Оттуда Фил ей крикнул:

«Крошка, ты должна на это взглянуть!».

Как же это было давно.

Сэмми попыталась открыть парадную дверь. Заперта. Она подняла один из декоративных камней, которыми Майра обложила цветочную клумбу перед панорамным окном, и встала перед ним с камнем в руке. Потом решила не бросать его, а обойти дом сзади. Потому что в ее теперешнем состоянии скорее всего не сумела бы забраться в дом через окно. А если бы и сумела (и осторожно), то могла сильно порезаться осколками стекла, и эти порезы способны были помешать ее планам на вечер.

Опять же дом красивый, и ей не хотелось его уродовать без крайней на то необходимости.

И Сэмми таки без этого обошлась. Тело Джека увезли, тут в городской жизни ничего не изменилось, но никто не удосужился запереть дверь черного хода. Сэмми вошла. Генератором Эвансы не обзавелись, и в доме было темнее, чем в заднице енота, но на кухонной плите лежала коробка спичек, и первая, которую зажгла Сэмми, осветила ручной фонарик на кухонном столе. Он работал отлично. Луч обнаружил на полу пятно, вроде бы крови. Сэмми торопливо отвела фонарь в сторону и направилась к кабинету Джека Эванса. Он находился рядом с гостиной, крохотная клетушка, в которой хватало места только для письменного стола и застекленного шкафа.

Сэмми прошлась лучом по столу, потом подняла фонарь, и свет отразился от стеклянных глаз охотничьего трофея Джека, которым тот очень гордился: головы лося, подстреленного им в Ти-Эр-90 тремя годами раньше. Фил тогда позвал ее, чтобы она взглянула именно на эту голову.

«В тот год я получил последнюю лицензию из тех, что разыгрывались в лотерею, — сообщил им Джек. — И завалил его из этого карабина». — Он указал на стоящий в шкафу карабин. Устрашающего вида, с оптическим прицелом.

Майра вошла в кабинет, лед позвякивал в ее стакане с кофе, стильная, красивая, улыбающаяся — женщина, какой Сэмми (и она это знала) никогда бы не стала.

«Он стоил слишком дорого, но я позволила мужу его купить после того, как Джек обещал, что в следующем декабре мы на неделю поедем на Бермуды».

— Бермуды, — повторила теперь Сэмми. Но ей так и не довелось съездить туда. Очень печально.

Фил уже засовывал конверт с деньгами в задний карман.

«Карабин потрясающий, но не очень годится для защиты дома».

«Об этом я тоже позаботился, — ответил Джек и, пусть не показал Филу, как именно, многозначительно похлопал по столу. — Прикупил пару чертовски хороших пистолетов».

Фил кивнул в ответ, не менее многозначительно. Сэмми и Майра тут же переглянулись, словно сказав друг другу: «Мальчишки, они всегда мальчишки».

Сэмми до сих пор помнила, сколько удовольствия принес ей этот перегляд, позволил почувствовать, что она здесь своя — и, вероятно, в том числе и по этой причине пришла сюда, а не попыталась найти оружие в каком-то другом доме, ближе к городу.

Сэмми проглотила еще таблетку перкосета, потом принялась выдвигать ящики стола. Ни один не заперли, как и деревянную коробку, которую она нашла в третьем по счету. В коробке лежал автоматический пистолет сорок пятого калибра «Спрингфилд-эйч-ди», один из двух пистолетов покончившего с собой Джека Эванса. Сэмми достала пистолет, немного повозившись, вытащила обойму. Убедилась, что оружие полностью заряжено. Запасная обойма лежала в ящике. Сэмми взяла и ее. Вернулась на кухню, чтобы найти пакет, в который могла положить находку. И разумеется, ключи. От того автомобиля, что стоял в гараже Джека и Майры. Она не собиралась возвращаться в город пешком.

19.

Джулия и Роуз обсуждали, какое будущее может ждать Честерс-Милл, когда их настоящее едва не оборвалось. И оно бы оборвалось, если б они встретили старый раздолбанный фермерский пикап в повороте Исти, примерно за полторы мили до пересечения Моттон-роуд с Куполом. Но женщины успели миновать поворот, и Джулия вовремя увидела, что пикап на ее полосе и идет в лобовую атаку.

Она автоматически, не думая, крутанула руль «приуса» влево, выехав на полосу встречного движения, и автомобили разминулись на считанные дюймы. Горас, который сидел на заднем сиденье с написанным на мордочке удовольствием, — «ну-дочего-же-хороши-автомобильные-прогулки», — свалился на пол, от изумления тявкнув. Только этот звук и разорвал тишину. Ни одна из женщин не закричала. Даже не вскрикнула. Все произошло слишком быстро. Смерть или серьезная травма на мгновение нависли над ними, а потом их пути разошлись.

Джулия вернула «приус» на свою полосу движения, съехала на обочину, перевела ручку переключения скоростей на «парковку». Повернулась к Роуз. Та смотрела на нее, все лицо занимали открытый рот и широко распахнутые глаза. Горас запрыгнул на заднее сиденье и коротко гавкнул, как бы спрашивая, с чего задержка. Услышав его, женщины рассмеялись, и Роуз начала потирать грудь, повыше внушительных полушарий.

— Сердце, мое бедное сердце, — простонала она.

— Да, мое тоже. Ты видела, что мы едва разъехались?

Роуз снова рассмеялась, нервно.

— Ты шутишь? Дорогая, если б я ехала, высунув из окна руку, этот сукин сын ампутировал бы ее по локоть.

Джулия покачала головой.

— Наверное, пьяный.

— Точно, пьяный, — фыркнула Роуз.

— Готова ехать дальше?

— А ты?

— Да. Как насчет тебя, Горас?

Тот гавкнул, говоря, что он всегда готов, с самого рождения.

— Смерть, проходя рядом, забирает все неудачи, — сказала Роуз. — Так всегда говорил дедушка Твитчел.

— Надеюсь, он был прав. — Джулия вновь вырулила на дорогу. Теперь она пристально всматривалась в темноту, чтобы вовремя засечь приближающиеся фары, но навстречу больше никто не ехал, и лишь в конце пути дорогу осветили прожектора, ярко горевшие по ту сторону Купола, на территории Харлоу.

Сэмми Буши ни Джулия, ни Роуз не заметили. Сэмми их видела: она стояла перед гаражом Эвансов, держа в руке ключи от «малибу» Майры. Когда женщины проехали мимо, Сэмми подняла ворота (ей пришлось это делать вручную, и низ живота отдавался болью) и села за руль.

20.

Переулок между «Универмагом Берпи» и магазином «Бензин и бакалея» соединял Главную и Западную улицы. Заезжали в него в основном грузовики, доставлявшие товар. В тот вечер, в четверть десятого, Ренни-младший и Картер Тибодо прошли этим переулком практически в полной темноте. Картер нес в руке пятигаллонную канистру, красную, с желтой диагональной полосой на боковой поверхности. «БЕНЗИН» — гласила надпись на полосе. В другой руке он держал мегафон, работающий на батарейках. Мегафон был белый, но Картер обклеил его полосками черной изоленты, чтобы он не бросался в глаза, если кто-то посмотрит в их сторону до того, как они успеют вновь нырнуть в переулок.

Младший шагал с рюкзаком на спине. Голова больше не болела, хромота практически исчезла. Он твердо верил, что организм наконец-то справился с болезнью, которая так донимала его. Возможно, он подхватил какой-то вирус. В колледже этого дерьма выше крыши, и, наверное, надо только радоваться, что он вылетел из него за избиение того парня.

Они вышли на Главную улицу. Окна редакции лежали как на ладони. Свет лился на пустынный тротуар. В редакции Фримен и Гуэй переносили пачки газет к двери и складировали там. Старый деревянный дом, который занимала редакция газеты и квартира Джулии, располагался между «Городским аптечным магазином Сандерса» и книжным магазином, но не вплотную к ним. От книжного магазина дом отделяла Дип-Кат-роуд, от аптеки — переулок, такой же, как и тот, по которому они только что прошли. Ночь выдалась безветренная, и Младший подумал, что большого урона удастся избежать, если его отец достаточно быстро мобилизует свои войска. Впрочем, его это особо не волновало. Младшего вполне бы устроило, если б сгорела вся восточная часть Главной улицы. Тем хуже для Барбары. Он до сих пор чувствовал на себе взгляд этих холодных, оценивающих глаз. Никто не имел права так смотреть на него, тем более человек, сидящий за решеткой. Гребаный Ба-а-арби.

— Лучше б я его застрелил, — пробормотал Младший.

— Что? — спросил Картер.

— Ничего. — Младший вытер лоб. — Жарко.

— Да. Френк говорит, если так пойдет и дальше, мы спечемся и будем ходить красно-лиловыми, как сливы. Когда мы должны это сделать?

Младший пожал плечами. Отец говорил ему, но он не мог вспомнить. Может, в десять часов? Да какое это имело значение. Пусть эти двое сгорят. А если эта газетная сучка наверху — может, расслабляется со своим любимым дилдо после тяжелого дня, — пусть сгорит и она. Еще больше проблем для Ба-а-арби.

— Давай сделаем это сейчас.

— Ты уверен, брат?

— Видишь кого-нибудь на улице?

Картер огляделся. Главная улица по большей части темна, и народу никого. Работали только два генератора: за зданием редакции и за аптечным магазином. Он пожал плечами:

— Хорошо. Почему нет?

Младший снял с себя рюкзак, откинул клапан. Сверху лежали две пары перчаток. Одну он отдал Картеру. Вторую надел сам. Под перчатками, завернутые в банное полотенце, находились четыре пустые винные бутылки. Младший осторожно развернул полотенце, поставил бутылки на залатанный асфальт. Со дна рюкзака вытащил жестяную воронку. Вставил в горлышко одной из бутылок и потянулся за бензином.

— Лучше позволь мне, брат, — остановил его Картер. — У тебя трясутся руки.

Младший в изумлении уставился на них. Он не чувствовал никакой дрожи, но да, руки тряслись.

— Я не боюсь, если ты об этом подумал.

— Никто и не говорит, что боишься. Это как-то связано с твоей головой. Любому понятно. Ты должен пойти к Эверетту, потому что чем-то болен, а он у нас нынче за врача.

— Я прекрасно себя чу…

— Заткнись, пока тебя кто-нибудь не услышал. Займись полотенцем, а я залью бензин.

Младший достал пистолет из кобуры и выстрелил Картеру в глаз. Его голова взорвалась, кровь и мозги разлетелись во все стороны. Потом Младший встал над ним и выстрелил снова, и снова, и снова, и…

— Младший?

Он потряс головой, чтобы избавиться от наваждения — очень уж яркой вышла галлюцинация, — и осознал, что его рука действительно сжимает рукоятку пистолета. Может, полностью избавиться от вируса еще не удалось?

А может, совсем это и не вирус.

Тогда что? Что?

Едкий запах бензина ударил в ноздри с такой силой, что начало жечь глаза. Картер наполнял первую бутылку. «Буль-буль-буль» — доносилось из канистры. Младший расстегнул молнию бокового кармана рюкзака, вынул ножницы, доставшиеся от матери. Отрезал четыре полоски от полотенца. Одну скрутил, засунул в первую бутылку. Вытащил, засунул другим концом, оставив висеть часть пропитанной бензином ткани. Проделал то же самое с остальными бутылками.

Этой работе дрожь в руках не мешала.

21.

Полковник Кокс изменился с их последней встречи. Он побрился и причесался перед тем, как приехать к Куполу, но брюки уже не выглядели отутюженными, да и куртка болталась на нем, словно полковник за прошедшее время сильно похудел. Он стоял перед несколькими пятнами краски, оставшимися на Куполе после неудачного эксперимента с кислотой, и хмуро смотрел на контуры дверного проема, словно думал, что сможет войти в него, если предельно сконцентрируется.

Закрой глаза и трижды щелкни каблуками, подумала Джулия. Потому что второго такого места, как Купол, нет.

Она представила Роуз Коксу, а Кокса — Роуз. И пока они знакомились друг с другом, огляделась. Не нравилось Джулии то, что она увидела. Прожектора по-прежнему горели, подсвечивая периметр, и где-то урчали генераторы, от которых поступал электрический ток, но грузовики уехали. Исчезла и большая зеленая штабная палатка, ранее стоявшая на дороге в сорока — пятидесяти ярдах от Купола. На том месте только поблескивали осколки стекла. Кокса сопровождали два солдата, но не выглядели они лощеными адъютантами, готовыми в любой момент предстать перед телекамерами. Часовые, возможно, оставались, но от Купола их отодвинули, и теперь к ним уже не мог обратиться какой-нибудь бедолага, подошедший со стороны Милла, чтобы спросить, как идут дела в окружающем мире.

Спрашивай сейчас, молись потом, подумала Джулия.

— Введите меня в курс дела, миз Шамуэй, — попросил Кокс.

— Сначала ответьте на вопрос.

Он закатил глаза (и за это она с удовольствием влепила бы ему пощечину, если б могла до него добраться; Джулия еще не пришла в себя после случившегося по пути), но предложил его задать.

— Нас бросили?

— Нет, ни в коем разе, — без запинки ответил он, но не встретился с ней взглядом.

И она подумала, что это плохой знак, гораздо хуже пустоты, которую Джулия видела по ту сторону Купола. Будто раньше там стоял цирк, но теперь уехал.

— Прочитайте вот это. — Она приложила первую страницу завтрашнего номера к невидимой поверхности Купола, напоминая женщину, устанавливающую в витрине универмага плакат с сообщением о завтрашней распродаже. Кончиками пальцев почувствовала слабую вибрацию, эдакий статический шок, который можно получить холодным зимним утром, прикоснувшись на улице к чему-то металлическому. Потом — ничего.

Кокс прочитал всю газету. Молча, только просил переворачивать страницы. На это у него ушло десять минут.

Когда закончил, Джулия заговорила первой:

— Как вы, вероятно, заметили, мéста для рекламных объявлений поубавилось, но я надеюсь, что качество текстов повысилось. В сложных ситуациях я всегда начинаю писать лучше.

— Миз Шамуэй…

— Почему бы вам не называть меня Джулия? Мы уже давние друзья.

— Хорошо. Вы Джулия, я Джей-Си.

— Постараюсь не спутать с тем, кто ходил по воде.[135].

— Вы уверены, что этот Ренни хочет утвердить свою диктатуру? Стать Мануэлем Ортегой, только в Мэне?

— Я боюсь, что он метит в Пол Поты.

— Вы думаете, такое возможно?

— Двумя днями раньше такая идея вызвала бы у меня смех. Он продает подержанные автомобили, когда не ведет заседания городского управления. Но двумя днями раньше у нас не было продовольственного бунта. И мы ничего не знали об этих убийствах.

— Только не Барби. — Роуз решительно покачала головой: — Никогда.

Кокс не отреагировал, и, Джулия чувствовала, не потому, что игнорировал Роуз. Просто находил эту идею слишком нелепой, чтобы отвлекаться на нее.

— Джулия, вы думаете, убийства совершил Ренни?

— Что вам сказать… Все, что он делал после появления Купола — от запрета продажи спиртного до назначения начальником полиции круглого идиота, — решения политические, направленные на укрепление собственной власти.

— А убийства — в его репертуаре?

— Когда умерла его жена, ходили слухи, что он мог помочь ей уйти. Я не говорю, что эти слухи — правда, но они обычно появляются прежде всего потому, что люди считают человека способным на такое.

Кокс согласно хмыкнул.

— Но мне непонятно, какие политические дивиденды могут принести убийство и сексуальное надругательство над двумя молодыми женщинами?

— Барби тут ни при чем, — гнула свое Роуз.

— Непонятно и с Коггинсом, хотя его церковь — особенно радиостанция — располагала подозрительно большими деньгами. Бренда Перкинс? Да, это, возможно, политическое убийство.

— И вы не можете послать морскую пехоту, чтобы остановить его, так? — спросила Роуз. — Вы можете только наблюдать. Как дети, вы смотрите в аквариум, где большая рыба сжирает всю еду, а потом начинает есть тех, что поменьше.

— Я могу отключить мобильную связь, — ответил Кокс. — Я могу отключить Интернет. Это мне по силам.

— У полиции есть рации, — указала Джулия. — Ренни переключится на них. А на собрании в четверг, когда люди будут жаловаться на потерю связи с внешним миром, он во всем обвинит вас.

— Мы собирались провести в пятницу пресс-конференцию. Я могу ее отменить.

От этих слов Джулию бросило в холод:

— Не вздумайте. Тогда ему не придется объяснять свое поведение внешнему миру.

— Плюс, — добавила Роуз, — если вы отключите мобильную связь и Интернет, никто не сможет сказать вам или кому-то еще, что здесь творится.

Кокс какое-то время постоял, глядя себе под ноги.

— Как насчет гипотетического генератора, который создает Купол? Есть результаты?

Джулия не знала, сказать ли Коксу, что на поиски отправились ученики средней школы. Как выяснилось, говорить ей все равно бы ничего не пришлось, потому что в этот самый момент завыла городская пожарная сирена.

22.

Пит Фримен положил у двери последнюю пачку газет. Выпрямился, потянулся, упершись руками в поясницу. Тони Гуэй услышал заполнивший комнату хруст.

— Судя по звуку, должно болеть.

— Наоборот, самочувствие прекрасное.

— Моя жена уже спит, а в гараже у меня запрятана бутылочка. — Тони подмигнул Питу: — Хочешь пропустить стаканчик по пути домой?

— Нет, думаю, я просто… — начал Пит, и в этот момент первая бутылка влетела в окно. Краем глаза он увидел горящий фитиль и сделал шаг назад. Только один, но он спас Пита от серьезных ожогов, а то и от мучительной смерти.

Оконные стекла и бутылка разлетелись. Бензин вспыхнул, превратившись в огненную мантию. Пит упал на пол и откатился в сторону. Огненная мантия пролетела над ним, воспламенив только один рукав рубашки, прежде чем выплеснуться на ковер перед столом Джулии.

— Какого хре… — успело сорваться с губ Тони, прежде чем в дыру влетела вторая бутылка. Эта ударилась о поверхность стола Джулии и покатилась по нему, поджигая лежащие на нем бумаги и изливаясь огнем вниз. Воздух пропитался жарким запахом горящего бензина.

Пит побежал к стоящему в углу кулеру, одновременно пытаясь погасить вспыхнувший рукав. Поднял бутыль за середину, подставил горящий рукав (чувствовал, что рука под ним сильно обгорела) под льющуюся из горлышка воду.

Третья бутылка с коктейлем Молотова, вылетевшая из ночи, в цель не попала. Разбилась о тротуар, и на бетоне вспыхнул костер. Щупальца бензина потянулись к сливной канаве.

— Лей воду на ковер! — закричал Тони. — Лей воду на ковер, а не то здесь вспыхнет все!

Пит только смотрел на него, мало что соображая и тяжело дыша. Вода из бутыли лилась на ковер, но на ту его часть, которая не нуждалась в смачивании.

Тони Гуэй не только писал о молодежном спорте, но и сам дружил со спортом в старшей школе. И быстрота его реакции за десять лет практически не изменилась. Он выхватил бутыль из рук Пита и принялся поливать сначала бумаги на столе, потом горящий ковер. Огонь все равно распространялся, но Тони надеялся, что не зря теряет время и в чулане, который в коридоре, найдутся еще парочка бутылей.

— Еще воды! — крикнул он Питу, который все таращился на обгоревший рукав. — В чулане, дверь в коридоре!

В первое мгновение Пит вроде бы не понял. Потом до него дошло, и он рванул к коридору. Тони обогнул стол и вылил остававшиеся в бутыли одну или две пинты воды на языки пламени.

Последняя бутылка с коктейлем Молотова, вылетевшая из темноты, причинила наибольший урон. Она попала на пачки с газетами, которые мужчины сложили у двери. Горящий бензин потек вдоль плинтусов и взвился языками пламени. За ними Главная улица покачивалась, как мираж. На дальней стороне этого миража Тони разглядел два смутных силуэта. В поднимающемся горячем воздухе они, казалось, плясали.

— ОСВОБОДИТЕ БАРБАРУ, ИЛИ ЭТО БУДЕТ ТОЛЬКО НАЧАЛОМ! — проревел усиленный мегафоном голос. — НАС МНОГО, И МЫ СОЖЖЕМ ЭТОТ ЧЕРТОВ ГОРОД! ОСВОБОДИТЕ БАРБАРУ ИЛИ ПЕНЯЙТЕ НА СЕБЯ!

Тони посмотрел вниз и увидел тоненький ручеек огня, бегущий у него между ног. И больше не было воды, которой он мог бы его загасить. Еще немного, и огонь, покончив с ковром, примется за дерево под ним. Тем временем уже занялась передняя стена редакции, с окнами и дверью.

Тони бросил пустую бутыль и отступил к коридору. Температура в комнате уже значительно поднялась. Он чувствовал жар огня. Если бы не эти чертовы газеты, я бы, возможно, сумел…

Но для условного наклонения время вышло. Он повернулся и увидел Пита, стоящего у двери, за которой начинался коридор, с полной бутылью «Поланд спринг» в руках. От рукава рубашки остались обгорелые лохмотья. Кожа на руке покраснела.

— Слишком поздно! — крикнул Тони. По широкой дуге обогнул стол Джулии, превратившийся в колонну огня, одной рукой прикрывая лицо от жара. — Слишком поздно, уходим через черный ход!

Пита Фримена уговаривать не пришлось. Он бросил бутыль в набирающий силу огонь и побежал.

23.

Кэрри Карвер не желала иметь никаких дел с магазинчиком «Бензин и бакалея», хотя он долгие годы обеспечивал ей и мужу более чем сносную жизнь. Считала себя Выше Этого. Но когда Джонни предложил подъехать туда и забрать оставшиеся консервированные продукты в дом — «целее будут», так он объяснил свою идею, — она согласилась сразу. И хотя физический труд Кэрри не уважала (предпочитала смотреть сериалы по телевизору), тут сама вызвалась помочь. Она не участвовала в погроме «Мира еды», но побывала там позже со своей подругой Лией Андерсон, и увиденное — разбитые окна и кровь на асфальте — сильно напугало ее. Испугалась она и за будущее.

Джонни таскал картонные ящики с супами, тушенкой, фасолью, соусами, Кэрри укладывала их в кузове «доджа-рэма». Уже заполнили половину кузова, когда на другой стороне улицы вспыхнул пожар. Они слышали усиленный мегафоном голос. Кэрри вроде бы увидела две или три фигуры, бегущие по переулку между заправочной станцией и «Универмагом Берпи», но полной уверенности у нее не было. Потом уверенность эта появится, и число убегавших возрастет до четырех. Может, и до пяти.

— Что все это значит? — спросила она. — Дорогой, что все это значит?

— Этот чертов убийца не один, — ответил Джонни. — У него целая банда.

Кэрри уже держалась за руку мужа, а теперь вонзила в нее ногти. Джонни высвободил руку и побежал к полицейскому участку, во всю глотку крича: «Пожар! Пожар!» Но Кэрри не последовала за ним, а продолжила погрузку. Теперь она еще больше боялась за будущее.

24.

Помимо Роджера Кильяна и братьев Боуи, на скамьях в спортивном зале средней школы сидели еще десять новых бойцов городской службы безопасности Честерс-Милла, и Большой Джим только начал речь об ответственности, которая ложится на них, когда завыла пожарная сирена. Мальчик поторопился, подумал Ренни. Я не могу довериться ему в спасении моей души. Никогда не мог, а теперь он стал только хуже.

— Что ж, парни, — он говорил, глядя на юного Микки Уэрдлоу (Господи, ну и здоровяк!), — мне хотелось многое вам сказать, но, похоже, от слов надо переходить к делу. Ферн Боуи, ты, часом, не знаешь, есть ли в пожарной части ручные насосы?

Ферн ответил, что заглянул туда чуть раньше, просто чтобы посмотреть, какое пожарное оборудование осталось в городе, и увидел с десяток ручных насосов. Все с залитыми водой баками.

Большой Джим, справедливо решив, что сарказм лучше приберечь для тех, кому хватит ума понять, что это такое, сказал, что Господь, в доброте своей, приглядывает за ними. И добавил, что командование тушением пожара, если тревога не ложная, он берет на себя, а Стюарт Боуи становится его заместителем.

Вот тебе, пронырливая ведьма, думал он, глядя, как его новые бойцы с горящими глазами поднимаются со скамей. Теперь поглядим, будешь ли ты и дальше совать нос в мои дела.

25.

— Куда пойдешь? — спросил Картер. Он отогнал свою машину к Т-образному пересечению Западной улицы и шоссе номер 117. Там находилась закрытая еще в 2007 году заправочная станция «Тексако». Младший и Тибодо оставались совсем рядом с деловым районом, но при этом станция укрывала их от ненужных взглядов. В той стороне, откуда они приехали, продолжала выть пожарная сирена и в небо начали подниматься первые языки пламени, пока скорее розовые, чем оранжевые.

— Что? — Младший смотрел на разрастающееся зарево. Пожар его возбудил. Заставил пожалеть о том, что у него больше нет подружки.

— Я спросил, куда пойдешь? Твой отец говорил, что у нас должно быть алиби.

— Я оставил патрульный автомобиль номер Два за почтой. — Младший с неохотой отвел взгляд от огня. — Мы сегодня дежурим с Фредди Дентоном. И он скажет, мы были вместе. Весь вечер. Туда я сейчас и пойду. Может, даже по Западной улице. Посмотрю, как полыхает. — Он пронзительно рассмеялся девичьим смехом, заставив Картера недоуменно взглянуть на него.

— Долго не смотри. Поджигателей всегда ловят на том, что они возвращаются, чтобы посмотреть на устроенный ими пожар. Я видел это в программе «Самые разыскиваемые преступники Америки».

— Никого не обвинят в поджоге, кроме этого гребаного Ба-а-арби. А ты? Куда пойдешь ты?

— Домой. Моя мать скажет, что я провел дома весь вечер. Попрошу ее переменить повязку на плече — эти чертовы собачьи укусы сильно болят. Приму аспирин. Потом пойду в город, помогать тушить пожар.

— В Центре здоровья есть таблетки покруче аспирина. И в больнице тоже. И в аптеке. Нам бы надо там кое-чего позаимствовать.

— Это точно.

— Или… мет не потребляешь? Думаю, я смогу достать.

— Мет? Никогда с ним не связывался. Но против окси я бы не возражал.

— Окси! — воскликнул Младший. Почему он никогда об этом не думал? Окси наверняка снимет его головную боль лучше зомига или имитрекса. — Да, брат, ты говоришь правильно.

Он поднял кулак, и Картер стукнул по нему, но он не собирался ловить кайф в компании Младшего. Тот стал каким-то странным.

— Ты лучше иди, Младший.

— Уже ушел. — Он открыл дверцу и зашагал по Западной улице, немного прихрамывая.

Картер изумился облегчению, которое ощутил после ухода Младшего.

26.

Барби проснулся от воя пожарной сирены и увидел Мелвина Сирлса, стоящего у его камеры. Парень уже расстегнул ширинку и держал в руке свой внушительный агрегат. Когда заметил, что Барби на него смотрит, пустил струю. Определенно хотел достать до его койки, но не вышло, и Мел удовлетворился тем, что нарисовал на бетоне букву «S».

— Давай, Барби, попей. Тебе наверняка хочется. Водичка немножко солоноватая, но что с того?

— Что горит?

— Как будто ты не знаешь? — Мел улыбался. Все еще бледный — потерял немало крови, — но в белой, без единого пятнышка повязке.

— Будем считать, что нет.

— Твои дружки подожгли редакцию газеты. — Улыбка Мела стала шире, обнажив зубы. Барби понял, что парнишка в ярости. И испуган. — Пытались запугать нас, чтобы мы тебя выпустили. Но мы… не… боимся.

— С чего мне жечь редакцию? Почему не муниципалитет? И кто эти мои дружки?

Мел заталкивал свой член в штаны.

— Завтра тебя не будет мучить жажда, Барби. Об этом не волнуйся. Мы наберем целую ванну воды и напишем на ней твое имя. Добавим и губку.

Барби молчал.

— Ты видел пытку водой в Айраке? — Мел кивнул, словно Барби подтвердил, что видел. — Теперь ты испытаешь на себе, что это такое. — Он наставил на него палец. — Мы собираемся выяснить, кто твои сообщники. И мы собираемся выяснить, что ты сделал, чтобы отрезать город. Эта пытка водой. Никто ее не выдерживает. — Он уже отошел, потом вернулся. — Не чистой водой. Соленой. Будь уверен. Подумай об этом. — Мел ушел. Поднимался по лестнице, опустив перевязанную голову.

Барби сидел на койке, глядя на подсыхающую змею, нарисованную мочой Мела, и слушая пожарную сирену. Он думал о девушке в пикапе. Блондинке, которая уже собралась его подвезти, а потом передумала. Он закрыл глаза.