Советская поэзия. Том первый.

Проводы.

Казалось, «Радищева» странно встречали: На волны, игравшие с гордой кормой, Все громче катился обвалом печали, С народом, с повозками, берег крутой.
Но даже слепая, глухая могла бы Душа заприметить, поймать наугад: Толпясь с сарафанами, камские бабы Тут правили проводов тяжкий обряд.
То плакали, сбросив объятий нескладность, То плакали в мокрых объятьях опять, Что скорбной войны беспощадная жадность Мужей их навеки собралась отнять.
Как будто палимы желаньем горячим, Чтоб им посочувствовал к пристани путь, Протяжным, прощальным, рыдающим плачем Старались и берег в их горе втянуть.
И берег — высокий, красный, в суглинке — Взирал, как толпа сарафанная вся Бросалась к мужьям и назад, по старинке Рвала себе волосы, в даль голося.
Все ширился пропастью ров расставанья, И, пролитых слез не стирая с лица, На палубу острое буйство страданья Врывалось, стучась пассажирам в сердца.
И в каждом взрывалась страшная жалость, Но как ее ни были взрывы страшны, Она виновато, беспомощно жалась К сознанию твердого долга страны.
Хоть каждая к сердцу была ей кровинка, Страна приказала: — Все муки узнай, Жизни лишись, Но нет, и суглинка, Вот эту немудр ость, Врагу не отдай!

1941.