Кладбище домашних животных.

* * *

Надгробие было на месте. На нем было написано просто:

«Гадж Уильям Крид», а дальше шли две даты. Кто-то был тут сегодня и принес (или принесла) дань уважения погибшему мальчику (точнее его родителям). У надгробия лежали свежие цветы. Кто это мог сделать? Скорее всего Мисси Дандридж.

Сердце Луиса тяжело, медленно билось в груди. «Что же дальше? Нет, нельзя останавливаться, надо копать! Пора начинать. Впереди долгая ночь, но потом-то наступит день».

Последний раз Луис задумался и потом окончательно решился: он решил идти до конца. Он почти незаметно кивнул головой сам себе и выудил карманный нож, натянул ленту скоча, стягивающую баул, и перерезал ее. Развернув сверток, словно спальный мешок, милый такой мешочек для Гаджа, он разложил перед собой лопату, кирку, заступ и фонарик, как раскладывал хирургические инструменты в своей маленькой операционной.

Фонарик был с диафрагмой-заглушкой, изготовленной по рецепту продавца в скобяной лавке. Войлок был прочно укреплен поверх стеклянного экрана узкой лентой скоча. Свет вырывался через маленькую дырочку, прорезанную скальпелем в центре войлочной пластины. Кирка с короткой ручкой. Она сейчас пока не нужна, но Луис захватил ее на всякий случай. Ему нужно было только приподнять плиты, а не дробить камни, выкапывая могилу. Это на потом… Еще в свертке были заступ и лопата, длинная веревка и рабочие перчатки. Перчатки Луис взял, чтоб не натереть мозоли, копая землю.

Земля оказалась мягкой и работа шла легко. Форма могилы была четко определена, а размокшая земля, которой присыпали плиты, оказалась, как грязь. Мысленно Луис сравнивал эту грязь и каменистую, не получившую благословения землю, в которую, если все получится удачно, он поздно ночью похоронит своего сына. Вот там-то ему понадобится кирка. Луис попытался подумать еще о чем-нибудь.

Он кидал грязь налево от могилы, работая в определенном, нарастающем ритме, в то время как яма становилась все глубже и глубже. Потом Луис спустился в могилу, вдыхая сырой аромат свежей грязи — запах, напоминающий ему запахи лета, проведенного у дяди Карла.

«Землекоп», — подумал он и остановился, чтобы стереть пот со лба. Дядя Карл говорил, что у каждого могильщика в Америке есть свое прозвище. Друзья называли дядю Карла «землекопом».

Луис снова начал копать.

Остановился Луис только один раз, для того чтобы поглядеть на часы. Двенадцать двадцать. Он почувствовал, что время уходит сквозь пальцы, да к тому же эти пальцы смазаны жиром.

Через сорок минут лопата натолкнулась на что-то, и Луис до крови прикусил верхнюю губу. Взяв фонарь, Луис посветил вниз. Земля. А по земле диагональным разрезом шла серо-серебряная линия. Это была плита. Луис уже выгреб большую часть грязи. Но ведь он наделал так много шума. Казалось, на всем свете нет громче шума, чем шорох лопаты, счищающей грязь с бетонной плиты могилы в темную ночь.

Луис слез в могилу, прихватив веревку. Он продел веревку в железные кольца одной плиты с одного конца. Выбравшись из могилы, Луис расстелил брезент, лег на него и схватился за конец веревки.

«Луис, ты же думал об этом. За твой последний шанс… Ты прав. Это — последний шанс… и я, черт побери, должен воспользоваться этим».

Взявшись обеими руками за конец веревки, он потянул. Квадратная, бетонная плита легко поднялась, заскрежетав. Плита, которую Луис тянул за один конец, повернулась как на шарнире и стала почти вертикально, открыв половину могилы.

Луис снял веревку с колец и положил ее рядом, возле могилы. Теперь он мог просто встать у края и потянуть плиту вверх.

Установив плиту вертикально, Луис спустился в могилу, стараясь двигаться осторожно. Упав, плита непременно раздробила бы ему ноги. Вниз посыпались камешки, и Луис услышал, как они застучали по крышке гроба.

Нагнувшись, Луис схватился за край второй бетонной плиты и потянул ее наверх. Коснувшись плиты, он почувствовал под пальцами что-то скользкое и холодное. Потом и вторая плита была поставлена «на попа». Тогда Луис посмотрел на свою руку и увидел слабо извивающегося земляного червя, которого раздавил пальцами. Задохнувшись от крика отвращения, Луис стряхнул остатки червя с руки на стенку могилы своего сына.

Потом он посветил вниз фонариком.

Там стоял гроб, который он последний раз видел, когда его опускали в могилу. Тогда гроб окружал зеленый пластик. Вот она — коробка, в которой лежат останки его сына. Ярость, безумная, раскаленная ярость поднялась в Луисе, а потом нахлынуло ощущение чего-то холодного, отрезвляющего. Идиот!

Луис нащупал заступ. Замахнувшись, он изо всех сил обрушил его на замки гроба: раз, второй, третий, четвертый… Зубы Луиса сжались.

«Я пробьюсь к тебе, Гадж. Вот увидишь!».

Замок треснул с первого удара и, возможно, остальные удары были лишними, но Луис продолжал и продолжал бить, желая не столько открыть гроб, сколько разломать его. Некое подобие здравомыслия вернулось, и Луис остановился, занеся свое орудие для очередного удара.

Заступ погнулся. Луис отбросил его в сторону и выкарабкался из могилы, встал на ноги, чувствуя слабость в коленях. Его тело было словно каучуковым. Он почувствовал тошноту, и ненависть так же быстро покинула его, как и нахлынула. Холод кладбища наполнил холодом его душу. Ни разу в жизни он не чувствовал себя таким одиноким и покинутым, словно космонавт в скафандре, плывущий прочь от корабля в великой темноте космоса. «Билл Батермен чувствовал то же самое?» — удивился Луис.

Он лег на землю, на спину, переводя дух, успокаиваясь. Когда слабость отступила, Луис сел, прислонившись спиной к надгробию соседней могилы. Посветив фонариком в могилу Гаджа, он увидел, что замки гроба не просто сбиты, а сметены. Он измолотил гроб из-за внезапной вспышки ярости. Дерево вокруг замков было раскрошено.

Луис зажал фонарик под мышкой. Он осторожно присел на корточки. Его руки двигались ощупью, словно он пытался поймать пару кружащихся мух, готовый в любой момент прикоснуться к чему-то мертвому…

Нащупав крышки, Луис сунул в нее пальцы. На мгновение он остановился… не мог он сейчас отступить… а потом открыл гроб сына.