Кладбище домашних животных.

* * *

Дома он отвел Речел в спальню, уложил в кровать и сделал ей второй укол. Потом он натянул ей одеяло до подбородка и стал изучать ее бледное, словно вылепленное из воска лицо.

— Речел, мне жаль, что так получилось, — сказал он. — Хотел бы я, чтоб этого не произошло.

— Да ладно, — ответила она странным, мягким голосом, а потом повернулась на бок, отвернулась от него.

Он почувствовал, что с его губ готов сорваться вопрос: «С тобой все в порядке?» Но Луис загнал его назад. Неправильный вопрос. Не хотел он об этом знать. — Насколько тебе плохо? — наконец спросил он.

— Совсем плохо, Луис, — ответила она, а потом издала звук, который можно было расценить как смех. — Мне ужасно плохо.

Надо было расспросить поподробнее, но Луис не смог. Неожиданно он почувствовал, что обижен на нее, на Стива Мастертона, на Мисси Дандридж и ее мужа с кадыком, напоминающим острие стрелы, на всех проклятых гостей. Почему он вечно должен удовлетворять чьи-то потребности? Например, потребность в зрелищах… Какого черта!

Выключив свет, Луис вышел, подумав, что должен заглянуть к своей дочери.

Одним молниеносным движением он поднялся к ней… заглянул в ее комнату, полную теней, подумав, что она — Гадж… У Луиса появилось ощущение, что все происходящее — кошмар, похожий на сон с Пасковым, который провел Луиса через лес. На мгновение измученный разум Луиса ухватился за эту мысль. Тени помогли — в комнате единственным источником света был телевизор, который Джад перенес сюда несколько часов назад. Долгих-долгих часов.

Нет, это, конечно, не Гадж. Это была Элли, которая теперь не только сжимала в руках фотографию Гаджа, но и сидела на его стульчике. Она взяла стульчик в комнате малыша и перенесла к себе. Это был маленький пляжный стульчик с парусиновым сиденьем и парусиновой спинкой. По трафарету на спинке сиденья было написано «Гадж». Речел как-то купила четыре таких стула. Каждый член семьи имел свой стул с именем, написанным на спинке.

Элли была слишком большая для стула Гаджа. Она едва уместилась на нем, и матерчатое дно опасно выгнулось. Элли прижимала к груди фотографию и смотрела в телевизор, где показывали какой-то кинофильм.

— Элли, — сказал Луис, выключая телевизор. — Пора спать. Соскользнув со стула, Элли сложила его, явно намереваясь прихватить с собой в постель.

Луис заколебался. Он захотел сделать что-то, только не знал, что именно.

— Ты не хочешь, чтобы я тебя уложил?

— Да, пожалуйста, — попросила Элли.

— Может… ты будешь спать с мамой?

— Нет.

— Точно?

Элли слегка улыбнулась.

— Да. Она всегда стягивает одеяло. Луис снова улыбнулся.

— Тогда ложись.

Действительно, Елена попыталась прихватить стул с собой в постель. Девочка поставила его в голове кровати и абсурдная картина родилась в голове Луиса: вот так могла бы выглядеть приемная самого маленького в мире психиатра. Елена разделась, положила фотографию Гаджа на свою подушку. Надев пижаму, она взяла фотографию и пошла в ванную; там она положила фотографию на раковину, причесалась и приняла успокоительное. Потом, снова взяв фотографию, отправилась с ней в постель.

Луис, присев рядом с дочерью, сказал:

— Я хочу, чтобы ты знала, Элли, если мы сохраним нашу любовь друг к другу, мы прорвемся.

Каждое слово напоминало жалобный скрип ручной тележки, наполненной мокрыми тюками, и Луис, чувствуя себя опустошенным, едва смог это выговорить.

— Я хотела бы быть более стойкой, — печально сказала Элли. — И я хотела бы уметь молиться, чтобы попросить Бога вернуть Гаджа назад.

— Элли…

— Бог вернет его назад, если захочет, — сказала Элли. — Он же может сделать все… все… все…

— Элли, Бог не может творить такие чудеса, — тяжело сказал Луис и мысленно увидел Черча, сидевшего на стульчаке унитаза, смотревшего на Луиса тусклым взором.

— Бог делал так, — заявила Элли. — В Воскресной Школе учитель рассказывал Мэри о парне по имени Лазарь.

Он умер, а Иисус вернул его к жизни. Иисус сказал Лазарю: «Восстань!» Еще учитель говорил, что если Бог скажет, так любой восстанет из могилы. А тогда Иисус оживил только Лазаря.

Луис издал какой-то нелепый звук (день пения и невнятного абсурдного бормотания… во денек!).

— Элли, это случилось так давно.

— Вот поэтому я и держу все наготове, — сказала Элли. — Вот фотография и его стул…

— Но, Элли, ты чересчур большая, чтобы сидеть на стульчике Гаджа, — заметил Луис, взяв ее за горячую, словно в лихорадке, руку. — Ты… его сломаешь.

— Бог поможет и стульчик не сломается, — сказала Элли. Ее голос был спокойным, но Луис заметил темные круги у нес под глазами. Взглянув на дочь с болью в сердце, он отвернулся. Может быть, когда сломается стульчик Гаджа, она поймет, что случил ось непоправимое.

— Я хочу иметь фотографию и стул под рукой, — сказала девочка. — Я и завтрак его съем.

Гадж и Элли обычно завтракали овсянкой. Однажды Элли даже заявила, что Гадж ест свою порцию, словно мертвых жуков. Если «Кокао Беарс» были единственным сортом овсянки в доме, Элли ела вареные яйца… или совсем ничего не ела.

— Буду есть даже бобы, которые ненавижу, и читать книжки Гаджа и… и… ты, папа, понимаешь… буду готова… в случае…

Она снова заплакала. Луис не пытался се утешить, только убрал ей волосы со лба. Элли говорила с каким-то безумным чувством уверенности, уверенности в том, что так будет. В этом было что-то настораживающее, что-то вызывающее любопытство. Сохранить Гаджа в настоящем, словно живого, не дать ему уйти; помнить, когда Гадж делал то… или это… конечно, это здорово… хороший, добрый Гадж, божественный ребенок. Тогда не будет такой боли от потери, все будет не так реально. «Если Элли это понимает, — подумал Луис, — тогда ей легче будет перенести смерть Гаджа».

— Не надо больше кричать, Элли, — сказал он. — Не будешь же ты теперь все время плакать.

Будет… по крайней мере, еще минут пятнадцать. Еще до того, как она перестала плакать, ее потянуло в сон. Может, она уже уснула к тому времени, как часы внизу пробили десять.

«Храни его живым, Элли, если ты так хочешь, — подумал Луис и поцеловал дочь. — Такое отступление — нездоровое явление, черт возьми, но я так поступил, потому что знаю… придет день, может, даже в эту пятницу, когда ты забудешь взять с собой фотографию, и я увижу ее лежащей на постели в пустой комнате, когда ты поедешь покататься на велосипеде по дорожке или когда ты отправишься на прогулку в лес или в гости к МакГовин. Тогда Гаджа с тобой не будет, вот тогда он и исчезнет… вот где выход для маленьких девочек. Тогда смерть Гаджа станет тем, что случилось в 1984 году. Прошлым».

Покинув комнату дочери, Луис мгновение постоял, подумывая (не серьезно, конечно) о том, чтоб пойти лечь спать.

Он-то знал, что на самом деле нужно ему, и собирался заняться этим…