Кладбище домашних животных.

ГЛАВА 23.

Луис проснулся в девять часов утра на следующее утро. Яркий, солнечный свет потоками лился через восточное окно спальни. Зазвонил телефон, Луис потянулся и взял трубку.

— Алло?

— Эй! — сказала Речел. — Я тебя разбудила? Надеюсь, что так.

— Вредина, ты и правда разбудила меня, — ответил Луис, улыбаясь.

— Оооо, какие грязные выражения, ты… старый медведь, — сказала Речел. — Вчера вечером я пыталась дозвониться до тебя. Был у Джада?

Луис поколебался одну крошечную часть мгновения.

— Да, — ответил он. — Немного пива. Норма отправилась на какой-то ужин в честь Дня Благодарения. Я думал позвонить тебе, но… ты знаешь Они немного поболтали. Речел рассказала ему о своей семье, то, без чего Луис мог бы спокойно прожить, хоть и получил небольшое удовлетворение, узнав, что отец Речел почти облысел.

— Хочешь поговорить с Гаджем? — спросила Речел. Луис усмехнулся.

— Конечно, — сказал он. — Только не давай ему отключить линию, как он делал раньше.

На другом конце провода сильно загрохотало. Луис смутно услышал, как Речел уговаривает ребенка сказать папочке «Эй». Наконец Гадж позвал:

— Эй, папа!

— Привет, Гадж, — весело сказал Луис. — Как дела? Как твоя жизнь? Ты снова утянешь дедушкину подставку для трубки? Надеюсь на это. Может, ты помнешь его коллекцию чеканки, как в прошлый раз?

Гадж секунды три счастливо бубнил, пересказывая что-то, жадно глотая слова и лепеча, и все же в его лепечущем рассказе оказалось несколько слов, которые можно было распознать: «мама», «Элли», «деда», «баба», «биб» (произнесенное в лучших традициях янки — «биипф» Луис удивился такому произношению).

Наконец, Речел под негодующие завывания Гаджа забрала у него телефонную трубку, к неизмеримому облегчению Луиса. Он любил своего сына и скучал по нему, словно безумный, но поддерживать разговор с ребенком, которому еще нет двух лет, то же, что играть в карты с лунатиком; непонятно, что и как, а потом вы оказываетесь круглым дураком.

— А как вообще? — спросила Речел.

— Все в порядке, — ответил Луис, не колеблясь… но он знал, что пересек линию. Назад пути нет. Речел потом спросит его о том, как он провел с Джадом прошлый вечер, и он должен будет что-то ей сказать. Неожиданно он вспомнил, как Джад Крандолл говорил: «У мужчин каменные сердца… Но мужчина тоже выращивает, что может… и пожинает плоды». — Все хорошо. Немного скучно, если хочешь знать, дорогая. Скучаю по вас.

— Ты и в самом деле хочешь сказать мне, что не радуешься своему отсутствию на интермедии в нашу честь.

— Ах, я так люблю покой! — признался он. — Точно. Но он надоедает через какие-нибудь двадцать четыре часа или около того.

— Могу я поговорить с папочкой? — послышался приглушенный голос Элли.

— Луис? Тут Элли.

— Ладно, давай ее.

Он говорил с Элли минут пять. Она лепетала о кукле, которую подарила ей бабушка, о путешествии и о том, что делалось у деда на скотном дворе («Рабочие, они воняют, папочка», — сказала Элли, а Луис подумал: «Да и твой дед сам, конечно, не роза. Отнюдь не конфетка»), о том, как она помогала печь хлеб, и о том, как Гадж удрал от Речел, когда та переодевала его. Гадж убежал вниз и накакал прямо у двери дедушкиного кабинета. «Вот-те парень, Гадж! Молодец!» — подумал Луис и усмехнулся.

Он уже думал, что вывернулся… по крайней мере, в это утро, и был готов попросить Элли передать трубку маме, чтобы попрощаться, когда Элли спросила:

— А Черч? Он скучает по мне?

Улыбка Луиса увяла, но он приготовил ответ заранее.

— Он в порядке. Я дал ему немного бефбуи вечером, а потом выпустил его. С утра я его еще не видел, но я только проснулся. «Ах, мальчик, ты становишься великим лжецом — невозмутимым лжецом, доктор Крид. Когда вы последний раз наблюдали случай с летальным исходом? Кот, говоришь, поужинал. Отведал бефбуи. И с тех пор его никто не видел…».

— Хорошо, поцелуй его от меня.

— Конечно, я поцелую вашего кота, мадемуазель, — сказал Луис, а Элли захихикала.

— Хочешь еще поговорить с мамочкой?

— Да. Давай-ка ее.

Вот и все. Он еще поговорил с Речел пару минут. О Черче больше не было сказано ни слова. Обменявшись с женой признаниями в любви, Луис повесил трубку.

— Вот так, — сказал он пустой, залитой солнечным светом комнате. Может, это и правильно, но Луису казалось: он не сделал ничего плохого и ни в чем не виновен.