Мертвые души.

<ГЛАВА V>

Чичиков тоже придвинулся с своими креслами несколько поближе и невольно кашлянул прежде начатия речи, отдавши таким образом дань старой привычке всех проповедников. “Нельзя сказать…” таким образом начал Чичиков, “чтобы то, о котором[чтобы та вещь, о которой] я вам сейчас хочу предложить, было большой важности. Признаюсь, я даже опасаюсь, чтобы вы как-нибудь моей просьбы не почли даже безрассудной, потому что, точно, с некоторой стороны, она может показаться [отчасти] несколько странною… Дело вот в чем: в ревижских сказках, как вам не безызвестно, [как вам известно] числятся совершенно все души, составляющие недвижимость владения, [Далее начато: хотя] несмотря на то, что между ними есть такие, которые уже давно не существуют, но по существующим положениям нашего государства, равного которому в силе и славе, можно сказать, нет другого во всем мире, и иностранцы очень справедливо удивляются…[нашего государства, в силе и славе равного с которым, можно сказать, нет во всем мире, [другого государства] другого] так по таковым положениям, до подачи новой ревижской сказки, подати за них взносятся как за существующих. Тогда, как они между тем с своей стороны[Далее было: [не только никакой пользы] больше ничего, как [один] только пустой звук и] не только пользы, но даже убытки наносят владельцу. [не только никакой пользы, но даже наносят убытки] Чтобы доставить [можно сказать] за одним разом и вам пользу, [Далее начато: и себе также кое-что, хотя] потому что я к достойным людям всегда[Далее начато: име<л?>] чувствовал истинное уважение… я прошу вас уступить этих несуществующих мне. То есть перевесть их на мое имя так, как бы вы их продали мне”.

Собакевич слушал с тем же флегматическим видом и совершенным бесстрастием. Казалось, в этом теле вовсе не было души, или, лучше, она у него была, но[Далее начато: где-то] вовсе не там, где следует, а как у бессмертного Кощея где-то за горами и закрыта такою толстою скорлупою, что всё, что ни ворочалось на дне ее, не производило решительно никакого потрясения на поверхности его лица.

“Так можете ли вы меня удовлетворить в этом отношении?” сказал Чичиков, поглядывая на него с некоторою робостью.

“Вам нужно мертвых душ?” произнес обыкновенным своим голосом Собакевич.

“Да. Несуществующих”, отвечал Чичиков. “Так есть ли, у вас такие?”.

“Найдутся; почему не быть”, сказал Собакевич [опять] тем же бесстрастным голосом, но с некоторою расстановкою, как будто бы в это самое время он о чем-то размышлял.

“В таком случае, если вы мне решитесь их уступить, я говорю впрочем, несправедливо: уступить, потому что кто же будет делать предметом купли такое дело, так если вы решаетесь так меня несказанно одолжить, чтобы я всегда помнил ваши ласки… то в таком случае я, пожалуй, готов купчую на свой счет…”.

“Да уж, конечно: купчая должна быть на счет покупщика”, сказал Собакевич, смекнувший между тем, что покупщик без сомнения должен был иметь какую-нибудь выгоду” решаясь на такое приобретение.

“Извольте, я вам продам и, как с человека знакомого, я с вас, пожалуй, возьму недорого”.

“Чорт бы тебя побрал”, подумал Чичиков про себя: “со всего хочет содрать плеву! А по скольку вы бы взяли?” сказал он вслух.

“Чтобы не запрашивать с вас лишнего и напрасно не торговаться с вами, по сту рублей за штуку!” сказал Собакевич.

“По скольку вы изволили сказать?” произнес Чичиков, подумавший, что он ослышался.

“По сту рублей за штуку”, сказал Собакевич: [Далее начато: “Впрочем] “Пожалуй, я вам даже сделаю то уважение, что возьму серебром вместо ассигнаций”.

“Как же…” сказал Чичиков, несколько смутившись, и остановился. “Я полагаю, впрочем, что[Далее было: продолжал он] вам угодно было пошутить. Я не могу поверить, чтобы вы стали продавать, да еще и дорожиться”.[Далее начато: за такую вещь, которая…”].

“Какая ж тут дороговизна?” прервал Собакевич.

“Помилуйте, как же можно запросить вдруг такую сумму”.[Далее начато: Я признаюсь…].

“Сумма умеренная”, сказал Собакевич. “А по скольку вы хотели дать?”.

“Я признаюсь”, говорил Чичиков: “зная, что это вещь вовсе вышедшая из всякого употребления, никак не полагал, чтобы вы могли извлекать из нее какой-нибудь интерес, и в случае, если бы вы уже не захотели быть так ко мне добры и решились попользоваться профитом, — я предполагал, что по осьми гривен на душу очень достаточная цена”.

“Как! по двухгривенному за душу!” вскричал Собакевич.

“Да. Я полагаю, что это весьма достаточная цена”, сказал Чичиков.

“Ведь я вам продаю не лапти”, сказал Собакевич.

“Однако ж, позвольте и мне тоже сказать”, произнес Чичиков. “Рассмотрите и мое положение: с какой стати я буду платить за людей уже не существующих, которые мне принесут только расход и разорение”.

“Так вы думаете, что я вам продам по двухгривенному ревижскую душу?”.

“Помилуйте, какая ж она ревижская, она только на бумаге стоит ревижскою. Она в разоренье вам… Впрочем, чтобы с вами не спорить, даю по полтора рубли и больше, право, не могу ничего прибавить”.[Далее было:

“Ой, дадите больше”, сказал Собакевич.

“Ей богу, не могу”, отвечал Чичиков.

“Дадите, дадите, я уж знаю, что дадите”, сказал Собакевич.

“Я вам не шутя говорю, что больше не могу дать”.

“Так поскольку].

“По скольку вы сказали?” сказал Собакевич.

“По полтора рубли”, отвечал Чичиков.

“Стыдно вам и говорить такую сумму. Вы торгуйтесь, говорите настоящую цену”.

“Что же мне давать вам! Ведь самый-то предмет уж решительно не стоит никакого уважения. По полтине прибавлю”.[Вместо “По полтине прибавлю”: Я и так вам даю столько, как не знаю, кто бы мог дать. По полтине прибавлю. Два рубли и больше ни копейки”.].

“Да чего вы скупитесь?” сказал Собакевич. “Право, не дорого. Ведь иной мошенник обманет вас: продаст вам дрянь, а не души; а у меня уже всё, что называется, как один. И все: [уже все что называется как один. И всё: ] то мастеровой, то другой какой-нибудь тоже здоровый мужик. Вы рассмотрите хорошенько. Например, каретник Михеев: больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то, что как бывает московская работа, что на один час, прочность такая… сам и обобьет и лаком покроет”.

“Да что ж из этого? Ведь его уж нет на свете”.

“А Авдеев, [коров<ье>] толстое брюхо, как прозвали его мужики!” продолжал Собакевич, не обращая внимания на слова Чичикова. “Я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика. Ведь что за силище была! Служи он в гвардии, ему бы бог знает, что дали: трех аршин с половиною ростом!”.

“Да [ведь] что ж из этого…”.

“А Парамон кирпичник?[А Парамон Кирпичников?] Мог поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги; что сапоги, [Вместо “что шилом ~ сапоги”: что [сделает сапоги] как бывало хватит, так и сапоги] то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного. А Миняй Протрухин? Да этот мужик один станет за всех; в Москве торговал. Одного оброку приносил по пятисот рублей. Вот какой народ! Это не то, что вам продаст какой-нибудь Плюшкин”.

“Да что ж из этого? Ведь они мертвые”, сказал Чичиков.

“Да. Конечно, мертвые…” сказал Собакевич, как бы немного опомнясь. “Впрочем и то сказать, что из этих людей, которые числятся теперь живущими: что это за люди? Мухи, а не люди”.

“Да всё-таки, по крайней мере, существуют. А это ведь мечта”.[Вместо “Впрочем и то сказать ~ мечта”: “Всё, однако ж, не то, что у других. Ведь вы у других что купите? такое купите: будут мухи, а не люди; а здесь, что ни человек, то…”.

“Да ведь из них же теперь никакого нельзя сделать употребления. Ведь это просто мечта и больше ничего”.].

“Ну, нет, не мечта. Я вам доложу, каков[какой] был Михеев, так вы таких людей не сыщете: [с фонарем не сыщете] машинища такая, что в эту комнату не войдет. Нет, это не мечта! а в плечищах у него была такая силища, какой нет у лошади. Хотел бы я знать, где в другом месте найдете такую мечту”.

“[Да], была силище, да [теперь] земля прибрала”.

“Эх, какие вы право [стр<анные>]. Да ведь потому-то я и прошу с вас так дешево, что земля прибрала, а будь они живы, так я бы по тысяче за душу не продал, ей богу, не продал бы!”.

“По два рублика”, сказал в ответ на это Чичиков. [“Так по два рублика отдавайте!” сказал Чичиков. ].

“Извольте, чтобы вы не претендовали на меня, [Далее было: и не говорили] что дорого запрашиваю и не хочу сделать вам никакого одолжения, извольте: по семидесяти пяти рублей за душу, только ассигнациями. Право, только, [так только] для знакомства”.

“Я,[Я, право] не понимаю”, сказал Чичиков: “какое вам удовольствие заламливать такие цены? Вы знаете сами их ничтожность. На что они? Кому они нужны?”[Вместо “На что ~ нужны”: Кто их у вас купит? Они у вас пропадут даром; правда, они уж и без того пропали. Посудите сами, кому они могут быть нужны?”].

“Да вот вы же их покупаете: стало быть они нужны”.[стало быть нужны”].

“Ну я другое дело…” сказал Чичиков, да и остановился, несколько смешавшись. “Потому что мои особенные отношения, отношения семейственные…”[дела семейственные…”].

“Мне не нужно знать, какие у вас отношения. Это ваше дело, а не мое. Вам понадобились души — я и продаю вам, и, право, будете раскаиваться, что не купили”.[Далее было:

“Помилуйте, побойтесь бога”, сказал Чичиков. “Как же можно запрашивать по семидесяти рублей, вы верно позабыли, что это мертвые”.

“Потому-то я вам и продаю так дешево”, сказал Собакевич, “что они уже мертвые, а будь они живые, я бы вам их по тысяче рублей не продал, ей богу, не продал! Ведь что за народ!”].

“Воля ваша, два рубли и больше ниче<го” >

“[Вы, право] Затвердила Сорока Якова одно про всякого. Как наладили на два, так не хотите с них[“Воля ваша, два рубли, это самая последняя цена, какую я только могу дать”.

“Вы всё свое: как два, да два: как наладили на одно, так не хотите с него] и съехать. Вы давайте настоящую цену!”.

“Помилуйте, за что же давать? Впрочем, [Впрочем, так и быть: ] полтину еще прибавляю”.

“Ну, извольте, и я вам скажу тоже мое последнее слово: пятьдесят рублей! право, убыток себе, [Далее было:

“Два с полтиною! больше ни копейки”.

“Эй, будете раскаиваться”.] дешевлее нигде не купите такого хорошего народа”.

“Будьте[О, будьте] уверены, что куплю. Никто не станет даже “брать цены за такой пустяк. [а. Никто не станет дорожиться из такого пустяка; б. Никто не станет заламливать какой-нибудь цены за такой пустяк] Напротив, даже рад будет от него отделаться”.

“Однако ж, знаете, что покупка такого рода не всегда! позволительна, и если бы этак рассказал кто-нибудь, положим я, или кто другой, то эдакому человеку может даже неприятность случиться… и никакой не будет доверенности касательно заключения контрактов, ниже вступления в какие-нибудь выгодные обязательства”.

“Подлец!” проговорил про себя, стиснув зубы, Чичиков, однако ж не показал вида, чтобы слова Собакевича произвели на него какое-нибудь впечатление, и отвечал равнодушно: “Как вы себе хотите, я этого ничего не боюсь… Я это покупал[Я души покупал] вовсе не для какой[-нибудь] надобности, но единственно для удовольствия только…[но просто для собственного удовольствия…] Впрочем, за ваши души я даю по два с полтиною. [по три рубли] Не согласны — так прощайте”.

“Тридцать пять ассигнациями и бог с вами, берите их себе”.

“Нет, вы не хотите, как я вижу, продать”, сказал Чичиков и взял в руки шляпу [однако ж, оборотившись, прибавил еще полтину].[Далее было:

“А вы не хотите купить. Право, будете жалеть”.

“Прощайте!” сказал Чичиков, подавая ему руку и уходя в переднюю.

“Право, будете пенять на себя! хотите: двадцать пять!”.

“Нет”, сказал Чичиков: “Три рубли, больше ни ни. Я уже сказал раз и не хочу отступить от своего слова. Чтобы сделать, однако ж, последнее вам снисхождение, делаю надбавку по четверти, больше, хоть бы рад был, не могу”.].

“Позвольте, позвольте”, сказал Собакевич, взявши его за руку и ведя в гостиную: “Пожалуйте сюда, я вам что-то скажу”.

“Зачем же вам из пустого беспокоиться? Я уже вам <сказал?> мое последнее слово”.

“Позвольте, позвольте”, говорил Собакевич, не выпуская его руки и наступив ему на ногу, потому что Чичиков позабыл поберечься.

“Прошу прощения! Я, кажется, вас побеспокоил”, сказал Собакевич, заметивший свою неосторожность. “Пожалуйте, садитесь сюда”.[Далее было: Он показал ему на кресло. ] Здесь он усадил его на кресло с некоторою даже [даже с некоторою] ловкостью, как такой медведь, который уже побывал в искусных руках цыгана.

“Право, я напрасно только время трачу”, говорил Чичиков. “Мне нужно спешить”.

“Посидите одну минуточку”, говорил Собакевич: “я вам сейчас скажу одно приятное для вас слово”. Тут он приблизился к нему ближе и начал говорить так тихо, как будто по секрету: “Для вас по 20 рублей! Ей богу, из приязни. Пусть хоть сам потерплю, да вам, по крайней мере, докажу мое почтение”.

“Два с полтиною!” сказал Чичиков. [Вместо “Два ~ Чичиков”: “Право, не могу. По три с четвертью [возьму] если хотите, возьму”.[

“По двадцати”, сказал Собакевич.

“Не могу”.[Вместо “Не могу”:

“По три с [четвертью] полтиною”, сказал Чичиков.

“Так не даете по двадцати?”.

“Не могу, ей богу, не могу!”].

Собакевич замолчал. Чичиков тоже замолчал. Минуты две[Целые две минуты] длилось молчание. Багратион с орлиным носом глядел со стены чрезвычайно внимательно на эту покупку. [Далее было: и, как казалось, терялся в догадках насчет этого в первый раз случившегося казуса].

“Какая ж будет ваша последняя цена?” сказал наконец Собакевич.

“Два с полтиною”.[Вместо “Два с полтиною”: “Цена моя известна вам: по три с четвертью”.].

“Вы даете[“Вы все, право, даете] как будто за горох или за грибы. Это даже стыдно с вашей стороны. Всё ж таки человек. А если хотите красненькую с синенькою?”[Вместо “А если ~ с синенькою”: а. “Помилуйте, какой же он человек? Это вам стыдно называть людьми прах”.

“Ну, пятнадцать, извольте, отдаю за пятнадцать”, б. Начато: и если хотите пятнад<цать>].

“Ничего не могу дать больше двух с полтиною!”[больше трех с четвертью. ].

“Да прибавьте хоть по полтине, по крайней мере, чтобы было ровно по три рубли”.

“Не могу”.[Вместо “Да прибавьте ~ Не могу”: а. “С вами, как я вижу, нельзя сойтиться: я с своей стороны делаю всякую уступку, а вы не хотите ничего надбавить”.

“Ну, четверть, пожалуй, еще прибавлю, чтобы было по три с полтиною”.

“Да прибавьте что-нибудь посущественнее, кто ж прибавляет по четверти!”.

“Не могу”.

“Хоть бы по четыре дали для ровного счета”.

“Что же делать, не могу”.

Б. “С вами ~ уступку, а вы ничего не хотите. Прибавьте хоть по полтине по крайней мере, чтобы было по четыре ровно”.

“Не могу”.].

“Ну, нечего с вами делать. Извольте, извольте! Так уж и быть, берите их себе”,[Далее начато: гово<рил>] сказал Собакевич. “Убыток, ей богу, убыток, да что прикажешь делать; такой уже нрав: не могу, чтобы не доставить удовольствия ближнему. Купчую, однако же, ведь нужно будет[Вместо “Купчую ~ будет”: Где же совершим купчую? Нужно будет] совершить в городе”.

“Вы будете в городе?” спросил Чичиков.

“Пожалуй, могу побывать”, сказал Собакевич. “По милости вышнего бричка есть, будет в чем приехать”.

“А как скоро полагаете вы быть в городе?”.

“Для удовольствия вашего могу даже приехать завтра”.[даже завтра приехать].

“Очень хорошо. [Далее начато: Так] В таком случае мы завтра же и крепость совершим. Еще я хотел у вас попросить об одном: не можете ли вы мне дать небольшую выписочку, в которой были бы прописаны одни только имена душ?”.

“С большою готовностью”, сказал Собакевич. И, подошедши к какой-то неуклюжей мебели в виде бюра, которого Чичиков вначале было совсем не заметил, вынул оттуда лоскуток исписанной бумаги и приписал тут же карандашом много разных примечаний насчет звания и профессии умерших лиц. После чего подал ее Чичикову, сказавши: “Да, за это приобретение [вы] будете всегда благодарить”.

Чичиков поблагодарил сквозь зубы и спрятал записку в карман.

“Теперь пожалуйте же задаточек”, сказал Собакевич.

“К чему же вам [теперь] задаточек? Вы получите в городе за одним разом все деньги”.

“Всё, знаете, так уж водится!” возразил Собакевич.

“Не знаю, как вам дать, я не взял с собою денег; десятирублевая, впрочем, есть”.

“Что ж десять! Дайте, по крайней мере, хоть пятьдесят”.

“Я вас уверяю, что [не взял] нет”.

“Как можно! Я знаю, что у вас денег больше, чем у доброй дворняги блох”.[а. “Как можно! чтобы не было”, произнес равнодушно Собакевич: “Деньги всегда есть у покупщика”; б. “Как можно! Я знаю, что у вас столько денег, как у собаки блох”].

“Ну, пожалуй, вот вам еще пятнадцать, итого двадцать пять. Пожалуйте только расписочку”.

“Да на что вам расписка?”[расписочка].

“Всё, знаете, лучше расписочку. Не ровен час: всё может случиться”.

“Хорошо, дайте же сюда деньги!”.

“На что ж деньги? у меня вот они в руке. [Сейчас] Как только напишете расписку, в ту же минуту их и возьмете”.

“Да позвольте, как же мне писать расписку? Прежде нужно видеть деньги”.

Чичиков выпустил из рук бумажки Собакевичу, который, приблизившись к столу и накрывши их пальцами левой руки[и накрывши пальцем левой руки бумажки] другою написал на лоскуточке бумаги, что задаток двадцать пять рублей государственными ассигнациями за проданные ревижские души получил сполна. Написавши расписку, он пересмотрел еще раз ассигнации.

“Бумажка-то старенькая”, произнес он, [сказал он] рассматривая одну из них на свет: “немножко разорвана, ну, да [уж] ничего: между приятелями нечего на это глядеть. Очень рад, что случай мне предоставил такое приятное знакомство. А женска пола не хотите?”.

“Нет, покорнейше благодарю”.

“Я бы не дорого и взял. Для знакомства по три рубли за штуку”.

“Нет, благодарю. В женском поле я не нуждаюсь”.

“Ну, когда не нуждаетесь, так нечего и говорить. На вкусы нет никакого закона. Кто любит попа, а кто попадью, говорит пословица”.

“Еще я хотел вас попросить, чтобы эта сделка осталась между нами”, сказал Чичиков.

“Да, уж само собою разумеется, третьего сюда нечего мешать: что по искренности происходит между короткими друзьями, то должно и остаться во взаимной их дружбе. [в их взаимной дружбе] Прощайте! Прощайте! Благодарю, что посетили. Прошу и впредь не забывать. Если выберется свободный часик, приезжайте пообедать, время провесть. Может быть, опять случится услужить чем-нибудь друг другу”.

“Да как бы не так”, думал про себя Чичиков, севши в бричку. “По два с полтиною содрал за мертвую душу! Верно был, подлец, частным приставом, а после, я думаю, служил и в таможне и в казенной палате. Это наверно, это и по лицу видно. Да, должен быть бестия не последняя. Старого леса кочерга! Даже фрак его так [точно] пахнет, как в присутствии”. Он привстал несколько, оглянулся назад. Дом барской был еще виден и на крыльце стоял Собакевич, как казалось, приглядывавшийся, куда гость поедет.

“Подлец, до сих пор еще стоит!” проговорил он с досадою и велел Селифану, поворотивши к крестьянским избам, отъехать таким образом, чтобы экипажа нельзя было увидать с господского двора. Ему хотелось расспросить о дороге к Плюшкину, но не хотелось об этом дать знать Собакевичу.

Он выглядывал, не попадется ли где мужик, и точно, скоро заметил мужика, который, попавши где-то претолстое бревно, тащил его на плече к себе в избу.

“Ей, борода! куда дорога к Плюшкину?”.

Мужик, казалось, затруднился таким вопросом.

“Не знаешь?”.

“Нет, барин, не знаю”.

“Вот еще, как же ты Плюшкина-то не знаешь?”.

“Ей богу, барин, не знаю”.

“А скряга-то этот, Плюшкин-то, тот, что скуп-то”.

“Знаю, знаю. Заплатанной… заплатанной!..” вскрикнул мужик. Было им произнесено и существительное к слову заплатанной, да мы уж лучше [не произнесем это] оставим в покое существительное. Всему свету известно, что русской народ охотник давать свои имена и прозвища, совершенно противоположные тем, которые дает при крещении поп. Они бывают метки, да в светском разговоре неупотребительны. Впрочем, всё зависит от привычки и от того, как какое имя обходится. Кому, например, неизвестно, что у нас люди, дослужившиеся первых мест, такие носят фамилии, что в первый раз было совестно произнесть их при дамах. Однако ж теперь и дамы произносят их — и ничего. А носильщики этих фамилий, как бы не о них речь, ничуть не конфузятся и производят их даже <?> от Рюрика, между тем как может быть их же крепостной человек им прислужился. Но последуем за героем нашим и посмотрим, как он поедет к Плюшкину. [Вместо “Да как бы не так ~ к Плюшкину”:

А. Глава 6. “Как бы не так! как раз приеду!” говорил Чичиков уже в бричке и выезжая со двора. “По три с полтиною содрать за душу! Бывают же эдакие бездельники! Пятьдесят раз три рубли, это будет полтораста, да пятьдесят полтин — двадцать пять, итого сто семьдесят пять рублей. О! это должна быть старого леса кочерга. Протянул, думаю, порядочную лямку на свете. Верно, служил и в казенных палатах и таскался по всем судам. Шутка ли: сто семьдесят пять рублей! Ведь это легко сказать; и за что ж? Добро бы было за что-нибудь существенное, а то за мечту…”.

“А что, барин, куда прикажете ехать, — в город аль нет?” сказал в это время, оборотившись к нему, Селифан и тем самым заставил его прийти в себя.

“Куда ехать?” повторил Чичиков. “Постой, я тебе сейчас скажу”. Тут он привстал и оглянулся назад: дом барской был еще виден весь, на крыльце стоял Собакевич и, как казалось, приглядывался, куда гость поедет.

“Подлец, до сих пор еще стоит!” сказал Чичиков сам в себе и велел Селифану отъехать несколько подальше. Когда Селифан немного отъехал, Чичиков опять приподнялся поглядеть: от дома барского видна была одна только крыша да трубы. “Послушай-ка, Селифан!” сказал он: “поезжай-ка теперь к Плюшкину!”.

“Куды ж к нему поворотить — направо или налево?” спросил Селифан.

“Будто не знаешь дороги?”.

“Нет, барин, не знаю. В такой деревне еще никогда не был”, сказал Селифан.

“Да ведь это не деревня; это помещик… Ведь ты к нему знаешь дорогу!”.

“Как милости вашей будет завгодно”, говорил Селифан. “Я бы то есть с большою охотою готов, как бы был с ним в знакомстве… да лих беда, что его милость-то совсем не видел”.

Чичиков вспомнил, что Селифан точно не мог знать дороги. Да и ему самому тоже Собакевич не объявил ее. Поглядевши вокруг, он заметил мужика, который где-то попал претолстое бревно и тащил его на плече к себе в избу.

“Послушай-ка, борода!” сказал Чичиков, когда [он] мужик приблизился к нему и снял свою коричневую шляпу с таким перехватом на середине, как на песочных часах: “скажи-ка, куда дорога к Плюшкину?”.

Мужик, казалось, очень затруднился таким вопросом.

“Что, не знаешь?”.

“Нет, барин, не знаю”.

“Как не знаешь: тот-то, что скуп”.

“А! заплатанной… заплатанной!..” вскрикнул мужик. Было [к нему] им произнесено и существительное к слову заплатанной, да только оно такого рода, которое разве только одному-то русскому мужику позволяется произносить, в светском же разговоре вовсе не употребительно. [Впрочем все] Известно, что русской народ охотник давать свои имена и прозвища, совершенно противоположные тем, которые дает при крещении поп. Они бывают очень метки и удачны, но в светском разговоре вовсе неупотребительны. ~ А сами носящие эти фамилии даже производят их теперь чуть не от Рюрика, между тем как может быть их же крепостной человек им прислужился в этом. Так всё на свете наконец облагораживается!

“Этот-то звестно где живет”, говорил мужик: “только вашей милости нужно будет маленько поворотить назад и проехать мимо господских покоев”.

“А нельзя ли так, чтобы не мимо [барских] господских покоев?”.

“Есть, пожалуй, другая дорога, немного будет повыше, только всё господских-то покоев будет немного видно”.

“Ну, нечего делать. Возьми-ка ту дорогу, которая повыше”, сказал Чичиков Селифану: “и поезжай пошибче”.

Селифан не заставил себе повторять в другой раз этого приказания и, поворотивши назад, припустил лошадей во всю прыть. Дом точно был несколько виден. Он даже заметил, что Собакевич всё еще стоял на крыльце и, казалось, очень внимательно старался рассмотреть его бричку. Чичиков опять вспомнил о том, что дал по три с полтиною за душу, и внутренне потешил Собакевича мерзавцем.

Показавшаяся скоро деревня Плюшкина рассеяла его досаду. Изб было столько и т. д. как в тексте.

Б. После слов: Как бы не так [далее как вар. а] лямку на свете. О [служил, служил этот подлец-то, служил]. Служил, служил мерзавец в казенной палате, это видно. Я думаю, даже не был ли и в таможне. Шутка ли [далее как вар. а] никогда не был”, сказал Селифан. Барин сказал кучеру, что он дурак, что это помещик, а не деревня, а дорогу он должен знать. Но скоро вспомнил сам, что Селифану [нельзя было знать] точно, неоткуда было проведать. Он выглядывал, не попадется ли где мужик ~ прислужился в этом. Так все на свете [далее как вар. а] Возьми-ка ту дорогу, что повыше”, сказал Чичиков [далее как вар. а] рассеяла его досаду. ].