Мертвые души.

К ГЛАВЕ XI.

Начало и происхождение героя нашего слишком скромна и темно. Жизнь взглянула на него как-то пасмурно сквозь занесенное снегом окошко. Родители его были дворяне, но столбовые или личные, бог ведает. Лицом он на них, кажется, не походил. По крайней мере, близкая родственница, бывшая при рожденьи его, коротенькая женщина, которых называют пиголицами, взявши[Вместо “взявши”: когда взяла] в руки ребенка, вскрикнула: “Совсем вышел такой, как я думала. Ему бы больше всего следовало пойти в бабку с матерней стороны, оно бы и приличней; а он родился просто, как говорит пословица, ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца”. Жизнь вначале взглянула на него как-то кисло, неприютно, сквозь какое-то мутное, занесенное снегом окошко: [сквозь занесенное] никакого друга [детства, ни даже] товарища. Маленькая горенка с тусклыми не отворявшимися никогда окнами — ни в зиму, ни в лето; отец, длинный, худой, больной человек в длинном сертуке, вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу; вечное сидение на лавке[Далее начато: перед прописью] с пером, чернилом на пальцах и даже на губах. Вечная пропись перед глазами: занимайся [прилежно] слушай <?>, не лги…[Далее в рукописи пропуск. ] Вечный стук[Далее начато: тех] однообразно раздававшихся шагов. Изредка только позади голос: “Опять задурил”, раздававшийся в то время, когда ребенок, наскучивший однообразием работы, приписывал к букве какой-нибудь свой хвост или другую закавыку, внушенную праздною фантазией, за что[Далее начато: весьма больно был] неожиданно и весьма больно был стискиваем обеими ногтями край его уха и закручиваем с варварским спокойствием за что [из глубины ду<ши>] ребенок произносил неприязненное <1 нрзб.> — вот вся бедная картина первоначального его детства, о котором едва осталась[Далее начато: слабая память] в голове его бледная память. Наконец, в один день с весенним солнцем и разлившимися потоками была заложена в повозку мухортая пегая лошадь, какие у лошадиных барышников известны под именем сорук. [Длинный] Отец поместился в тележке с 8-летним сыном и[Далее начато: выехали они из] согнувшийся весь в[Далее начато: спину куче<р>] такой <1 нрзб.> кучер встряхнул вожжами, и и они выехали из дому. На сороке ехали сутки с лишком, дорогой ночевали, переправлялись через реки, закусывали холодной бараниной да пирогом и добрались утром на третий день до города. [добрались до города под вечер. ] Тощая сорока потащилась, как могла, по городским улицам, [Далее начато: а. показавшимся потом; б. блеснувшим великолепно на неопытные глаза] которые поразили ребенка, всё время не раскрывавшего рта, потом бултыхнула вместе с повозкой в яму и в узкий переулок, весь запруженный грязью, [Далее начато: Тут она долго работала и наконец] долго работала там всеми силами и месила ногами, [Далее начато: наконец] подстрекаемая и горбатым[низеньким горбатым] кучером и самим отцом героя, и наконец втащила их в небольшой дворик на косогоре с двумя цветущими баргамотами, садиком, наполненным бузиной, душистым травником, и небольшой будочкой, крытой драньем. Тут жила какая-то далекая родственница героя, дряблая старушка, всё еще ходившая сама[ходившая сама пешком] ежедневно на городской рынок, несмотря на грязь. Тут должен был остаться наш ребенок, ходить ежед<невно?> в классы городского училища. Отец переночевал и на другой день отправился в дорогу, простившись с сыном[Над строкой: хотя, конечно, без денег] (кажется, без слез), давши ему на расходы и лакомства две гривны меди и, [Далее начато: произнести] что важнее всего, отцовское[отцовское мудрое] наставленье: “Смотри же, Павлуша, не дури и <не> повесничай, а больше всего угождай учителю. Коли будешь угождать начальникам, то хоть и не во всем будешь смышлен, [Далее начато: ничего не пропадет] всё пойдет в лад, [буде ему угождать во всем, то хоть и не успеешь в чем-либо, а всё ты будешь первым] станешь выше всех первых. Не водись с товарищами: они тебя добру не научат, только разве шалостям да повесничеству. А если пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы были тебе полезны. Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали и потчевали. А больше всего береги и копи копейку: это — вещь надежнее всего в мире. Товарищ и приятель тебя надует и при случае первый тебя выдаст; а копейка не надует, копейка не выдаст тебя, хоть бы в какой нужде пришлось тебе ни быть: всё сделаешь и пробьешь [копейкой] на свете”. Так говорил отец. Поцеловал Павлушу, сел в свою тележку, и сорока потащила его обратно. С тех пор уже никогда не видал его более герой наш; но слова и наставления, казалось, врезались далеко[врезались глубоко] ему в душу. [Далее начато: Ребенок] Мальчик стал ходить в классы. Способностей больших или острых[или слишком острых] к какой-нибудь науке в нем не оказалось. [Далее начато: но зато он отличался большим] Оказал себя он более всего прилежанием, опрятностью и тихостью. Но в мальчике оказался ум совершенно с другой стороны, ум совершенно практической. Он вдруг понял свое положение и повел себя в отношении к товарищам так, что его угощали, а не он их. Уж с самых ранних пор он умел себе отказать во многом; <даже> из данных отцом денег он не издержал ни копейки, с тем <чтобы> кое-что скопить. Даже лакомства он не ел, а припрятывал и потом, под голодный час, менялся или продавал тем же самым, которые угостили его. В 9-м году оказались в нем такие таланты: он уже умел слепить <из> воску какого-то снегиря, выкрасил его и продал с выгодою. На рынке он покупал пряники[он пронюхивал, где бывали пряники] и хлебы и потом садился около товарищей своих, которые были побогаче, и ожидал очень терпеливо, пока товарищ, усталый классной тишиною, [усталый классами] выговорами и наказаньем, не почувствовал наконец волчий голод; в это время он искусно показывал ему из-под лавки хлеб или пряник[искусно высовывал из кармана угол пряника] и, возбудя аппетит волчий, схватывал с него двойную деньгу. На вырученные деньги делались другие закупки. Около двух месяцев с лишком учил он мышь, посадивши ее в маленькую клеточку, и выучил ее стоять на задних лапках, пищать по желанью, и продал ее тоже очень выгодно. И зашил наглухо мешочек иголкою, когда в нем набралось более двух рублей. В отношении к начальству он повел тоже себя очень умно: сидел в классе не сдвинувшись, тетрадки свои переписывал по два раза и всякой раз, как только оканчивало <!>,[Далее начато: бежал тот же час в угол и при<носил?>] схватывался в ту же минуту и подавал учителю треух и палку — учитель ходил в треухе. Учитель был большой любитель тишины и хорошего поведения и терпеть не любил умных или острых мальчиков. Ему [по странному предубеж<дению>] казалось всё, что острые мальчишки непременно над ним смеются. И достаточно было мальчику, [бедному мальчику] который попал у него на замечание со стороны остроумия, достаточно было шевельнуться на месте, он гонял и наказывал и гонял его немилосердно. “Я, брат, из тебя выгоню заносчивость и непокорность. Я тебя знаю насквозь, как ты сам себя не знаешь. [Далее начато: И бедный] Вот ты у меня постоишь на коленях, ты у меня поголодаешь”. И бедный мальчик, сам не зная за что, натирал себе колени и голодал по суткам. “Способности и дарованье — вздор; поведенье [вот что][Далее начато: У меня ничего не знай, я ему поставлю первые баллы] Я поставлю первые баллы тому, кто ни аза не знает, да ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хоть он Солона заткни за пояс”. Так выражался учитель, как видно, совершенно противоположный мненью Крылова: “По мне уж лучше пей, да дело разумей”. В подтверждение своих слов он часто рассказывал ученикам, что в том месте, где он прежде учил, такой был заведен порядок, что в классе[в классе во все продолжение часов] была тишина такая, что было слышно, как муха пролетала, что даже ни один ученик даже не высморкался, не чихнул ни разу во всё время его службы, и до самого звонка нельзя бы было узнать, был ли кто в классе, или класс был просто пуст. [нельзя бы было сказать, жив ли кто в классе или умер. ] Чичиков вдруг постигнул дух начальника и в чем должно состоять настоящее поведение. Он не шевелил ни глазом, ни бровью и всё смотрел ему прямо. [Далее начато: хотя даже] Он даже не поморщивался, если даже в это время его кто-нибудь ущипнул. Подавши учителю треух, он выходил прежде всех из класса и старался ему попасться раза три на дороге, беспрестанно снимая шапку. Дело имело совершенный успех, и при выпуске он только один получил полные баллы [в науках] во всем, аттестат, книгу с золотыми буквами за прилежание и поведение. В это время умер отец его, какою смертью, бог ведает. [Далее начато: Ему] Он получил только от него в наследство <?> 2 овчинные тулупа, крытые синим сукном, сертук с старыми обшлагами, фуфайку, [прислали фуфайку ношеную] ветхий <?> двор с ничтожной землишкой, которые он тут же продал за 500 рублей, и семью людей, которую он перевел в город к старухе, своей родственнице, располагаясь не выезжать из города и начать там поприще службой. В то же самое время был выгнан из училища и бедный учитель, любитель тишины и похвального поведения, за глупость или что другое, бог ведает.

Учитель с горя принялся по русскому обычаю пить. Наконец ему даже не осталось, на что и выпить. Холодный и больной исчезал он где-то на ветхой постеле. [Далее начато: Остряки и при<шли?>] Бывшие ученики его, гонимые им умники и остряки, в которых, бог ведает почему, ему виделся непокорный дух и неповиновение, узнавши как-то об жалком его положении, и как ни были бедны сами [ибо остроумие большею частью удел небогатых] решились сложиться: иные продали даже новое платье, [Далее начато: щегольск<ое>] которое слишком дорого человеку, выступающему в свету <!>, и отправились сообщить об этом Чичикову, не сомневаясь, что он, как бывший любимец его и обязанный ему всем, будет одним из самых жарких дателей. Однако ж так не случилось. Хотя герой наш в душе и почувствовал соболезнование, но отказаться и лишить себя суммы, которая была у него уже разложена на мешочки и <1 нрзб.> в порядке, показалось ему так тяжело, что он отговорился неименьем и предложил какую<-то> малость, гривенник или что-то подобное, что они ему тут же бросили, сказав: “Эх ты, скалдырник” и отправились к прежнему учителю. [Далее начато: Нашли они [его на соломе] изнуренный изможденный скелет на соломе, который] Едва отыскали они в конуре: изможденный, высохший скелет, [Далее начато: предстал] валяющийся на соломе, предстал им вместо прежнего педагога. Как ни был он изнурен, но, видя их, невольно содрогнулся. “Не бойтесь, Фадей[Иван] Фадеич, мы никогда против вас не замышляли недоброго, хотя вы, неизвестно почему, нас <1 нрзб.>. Мы принесли вам всё, что могли собрать. Больше бы дали, но больше нет. Возьмите, вот вам. Одного вашего Павлуши нет между нами, [Далее начато: хоть он больше всех мог бы вам дать теперь] один он отказался помочь”. Закрыл лицо руками бедный педагог; слезы градом полились[градом потекли] из потухнувших его очей, как у бессильного ребенка. [Далее начато: И как в потрясенную минуту всякой красноречив, он] “Вот”, сказал он, едва собрав свой голос, [собрав силы] получивший даже[Далее начато: красноречие, как получает он его в потрясающую] выражение и чувство, как случается всегда в потрясающую минуту: “вот при смерти на одре довелось мне раз в жизни заплакать от радости”. И потом, зарыдав и вздохнув, проговорил: “Эх, Павлуша. Вот как переменяется человек. А ведь какой был. Ничего буйного, шелк! Надул, надул, сильно надул!”.

Нельзя сказать однако же, чтобы[чтобы до такой степени жестокости было] так черства и сурова была природа нашего героя и так ожесточены [были] его чувства. Он чувствовал сам жалость и состраданье. Он хотел бы даже помочь, но только, если бы помощь не состояла из значительной <суммы?>. Словом, отцовское наставление: “копи и береги копейку”, засело глубоко ему в душу. Скоро после выпуска он вступил с аттестатом на службу в Казенную палату. Но местечко досталось[но место дали] ему самое ничтожное: жалованья 30 или 40 рублей;[Далее начато: словом] и в городских закоулках нужна протекция. Но всё решился победить и преодолеть. Самоотверженье и ограничение нужд показал он неслыханное. С раннего утра до позднего вечера, не уставая ни духом, ни силами, писал, весь погрязнув в бумаги;[Далее начато: кроме того] не ходил даже домой, спал в канцелярских комнатах[спал в присутствии] на столах, не издерживал копейки[копейки на себя] для какой-нибудь прихоти, обедал подчас с сторожами, но при всем том, однако ж, опрятно одевался и сохранял даже в лице какое-то выражение благородства. Нужно знать, что чиновники казенной палаты как-то были особенно неблагообразны; лица у многих были[Фраза не дописана. ] Говорили как-то все сурово, таким голосом, как будто бы собирались прибить, и приносили частые[приносили весьма частые] жертвы Вакху, показав в славянском виде остатки языческого богослужения, и в иное время[и подчас] даже приходили и в присутствие уже налимонившиеся, по тамошнему выражению, и в канцелярии было чрез то и нехорошо[чрез то скверно] и воздух совсем не ароматический. Чичиков представлял собою совершенную противуположность: не брал в рот ни водки, ни вина; в голосе имел всегда почти ласковое и приветливое и потому неминуемо должен был произвести благоприятное впечатление в начальство <!>. Но[Далее начато: как на беду] здесь было трудно сделать. Начальник его, престарелый повытчик, был[Далее начато: был лицо такое] образ какой-то каменной бесчувственности и непреклонности. Что-то страшное было даже в нем. Вечно тот же, равнодушный ко всему. Никогда не видал никто на лице его усмешки, [Далее начато: или сильного гнева или выражения] ни малейшего гнева или жадности или радости. Не слышали, чтобы он заговорил о чем. Никогда не видал никто, чтобы он изменился хоть раз в жизни, чтобы он хоть дома, хоть на улице, хоть раз был не тем, чем был всегда, чтобы хоть напился пьян, хоть в пиянстве бы засмеялся, хоть бы обуян был диким, грубым весельем, какому предается разбойник или его же братья в пьяную минуту. [Над строкой: чтобы был похож на своих же братьев] Ничего не было р нем ни доброго, ни злого. И зрелось что-то[Далее начато: страшное] в сем страшном отсутствии всего человеческого. Самое лицо его как<-то> поражало отсутствием всякого выражения. Даже не было в нем резкой неправильности, которая бы доставила[которая бы дала] ему сходство с каким-нибудь предметом: в суровой соразмерности между собою были все черты. [Далее было: только всё оно было покрыто, вероятно, оспою] Одно только давало им — это род каких-то рябин[это рябины] или ухабин по всему лицу, [Вместо “по всему лицу”, разбросанные по всей его наружности] как будто бы, выражаясь русским народным слогом, чорт приходил по ночам молотить горох на его роже.

Казалось, не было сил человеческих сладить с таким человеком, но Чичиков нашел, что можно с ним сладить. Сначала он принялся во всем угождать, [Далее начато: приготовлял ему] клал перед ним чиненные перья, сметал всякую пушинку на столе перед его приходом, отыскал где-то его шапку, прескверную шапку, какая когда-либо существовала в мире, и клал[Далее начато: возле] за минуту до окончания присутствия перед ним. Забегал на лестницу и чистил ему спину, запачканную мелом от стены. Всё оставалось без внимания. Наконец[Далее начато: стал проню<хивать>] втайне сделал обыски и пронюхал всю его домашнюю жизнь. Узнал, что[Далее начато: в его доме] у него есть[Далее начато: дочь, тоже дово<льно>] зрелая дочь с лицом тоже похожим на то, как будто бы на нем происходила по ночам молотьба гороху. С этой стороны решил он произвести нападение, приступ. Стал бывать всякое воскресенье в ту церковь, куда она ходила слушать обедню, становился против них и, так как был отчасти недурен, то дело возымело успех. [Далее было: Наконец подался самый непреклонный повытчик] Пошатнулся непреклонный повытчик, стал приглашать к себе и, уж как это сделалось, никто не мог понять в целой канцелярии, только что[Вместо “только что”: как] Чичиков переехал к нему, стал даже распоряжаться, дочь звал невестой, повытчика называл папенькой и целовал в руку; о свадьбе говорили, как об решенном деле. И через несколько[И в непродолжительном] времени Чичиков сделался сам повытчиком. Как только получил он звание повытчика, в ту же <минуту> отправил сундук свой и весь багаж на другой[Пропуск в рукописи. ] съехал совершенно внезапно на другую квартиру, повытчика перестал звать папенькой и не целовал больше в руку, о невесте и свадьбе и не заикался. Однако ж, встречаясь с ним, жал всегда руку и просил к себе на чай, так что старый повытчик, несмотря на вечную неподвижность своего лица, всякой раз встряхивал головой и произносил себе под нос: “Надул, надул, чортов сын”.

Это был самый трудный порог, через который переступил герой наш. С этих пор пошло легче и успешней. [С этих пор всё было легче и пошло успешней. ] Все невольно обратили на него внимание. [Вместо “все ~ внимание”: Никак нельзя было, чтобы не обратить на него внимания. В самом деле] Такой искательности, [Далее начато: приятности в обращении, умения] знанья в обращении со всяким ни в ком не было видимо. Всё соединилось вместе — и приятность в лице и в поступках, и способность в деловых делах. В непродолжительное время[Далее начато: а. он выискал себе; б. достал] очутилось у него то, что называют наживное местечко, и воспользовался он им[местечко, которым он воспользовался] отличным образом. Нужно знать, что тогда объявлены, начались преследованья взятков. Но этого он ничуть не смутился, напротив, [напротив даже] поворотил тот же час их в свою пользу и выказал таким <образом> в полной форме русскую изобретательность, [Далее начато: во время прижимок оказывающуюся] которая и является именно во время всяких прижимок. [Далее начато: Если проситель] Являлся проситель и засовывал руку в карман с тем, чтобы вынуть оттуда известные рекомендательные письма за подписью князя Хованского, как выражаются [остряки] на Руси. “Нет, нет”, говорил он ту ж минуту, придерживая <1 нрзб.> ему и с приятной улыбкой: “Вы думаете, что я… Нет, нет, это наш долг, наша обязанность. Мы должны это сделать без всяких вознаграждений. [Далее начато: Ничего] В этом будьте покойны, завтра же всё будет сделано. Позвольте узнать вашу квартиру, вам и заботиться не нужно, всё будет принесено к вам на дом”. Очарованный проситель возвращался чуть не в восторге домой, думал в себе: “Вот наконец человек, каких нужно. Это просто драгоценный алмаз”. Но ждет он день, другой — не приносят дела на дом, на третий тоже. Он в канцелярию, — дело и не начиналось. “Ах, извините”, говорил Чичиков, учтиво ухватив его за обе руки: “у нас столько было дел, но завтра же всё будет сделано”. И всё это сопровождалось движеньями обворожительными. Если при этом распахива<лась>[Далее в рукописи пропуск. ] Но ни завтра, ни послезавтра не несут дела. Проситель берется <1 нрзб.> узнать. Говорят: “Нужно дать писарям”. — “Почему ж не дать? Я готов четвертак, другой”. — “Нет, не четвертак, а по беленькой”. — “По беленькой писарям!” вскрикивает проситель. — “Да чего вы горячитесь?” отвечают: “оно так и выйдет: писарям и достанется по четвертаку, а остальное пойдет по начальству”. Бьет себя по лбу недогадливый проситель и бранит, на чем свет стоит, новый порядок, преследованье взятков и[Далее начато: благородный тон нынешн<их>] вежливый облагороженный тон нынешних чиновников. “Прежде было — знаешь: принес правителю дел красную, да и дело, а теперь по беленькой, да еще неделю провозишься, пока догадаешься. Чорт бы побрал вежливое и бескорыстное обращение Чичикова!”[Далее начато: Так] Конечно проситель прав. Но зато теперь нет взяточников: все правители честнейшие и благороднейшие люди, секретари [только] мошенники. Скоро представилось Чичикову новое поле: образовалась комиссия для построения очень капитального казенного строения. В эту комиссию пристроился тот же час Чичиков и оказался одним из деятельных членов. Комиссия тот же час принялась за дело, возилась, возилась, шесть лет возилась; но климат ли мешал, или материял был такой, только никак казенное здание не пошло[только никаким образом не пошло казенное здание] дальше фундамента; а между тем у каждого из членов очутилось по красивому дому гражданской архитектуры в разных концах города; видно, [Далее начато: был там] грунт земли в тех местах был лучше. [Далее было: Многие из членов начали уже заводиться семействами. ] Чичиков завелся рысаками. Оказалось, [Далее начато: множество прихотей, оказалось, что любил и покушать] что он вовсе не чужд был наслаждений, что был охотник и покушать и даже покутить и поиграть, хоть от всего этого удержался в молодые годы, благодаря непостижимой власти[от всего этого удержался необыкновенной властию] характера и воли, решившись на пожертвования и на ограничения, чтобы достигнуть вернее искомой возможности. [решившись на самоотвержение невозможное, с тем, чтобы верней и скорее достигнуть возможности. ] Чиновники начинали уже благоденствовать и многие заводили семейство, как вдруг, будто снег на голову, прислан был новый начальник на место старого, которому дали названье тюфяка. [К этому тексту имеется еще один набросок на отдельном листке: Чиновники стали благоденствовать, и Чичиков <1 нрзб.> помалу стал, наконец, развертываться и свергать с себя иго поста и воздержания и ограничения в узах, которые он строго <1 нрзб.>. Оказалось, <далее нрзб.> наконец, мало-помалу, что он вовсе был не чужд разных маленьких наслаждений жизни и воздерживался только силою необыкновенного характера, умевшего отказывать себе в них в лета пылкие. Уж в доме его явились, хотя скромно, кое-какие излишества; уже завел он повара; уже тонкие рубашки голландские, уже на фрак себе он купил сукно, какого не носила вся губерния, и с этих пор стал держаться более коричневых цветов с искрой. Уже по утрам стал вытираться мокрою губкою, окунутою в воду, смешанную с одеколоном, и покупаюсь довольно недешево мыло для сообщения гладкости коже. Уже оказалось, что нервы в нем [сделались] были гораздо чувствительнее всякой институтки <?>. Уже проезжался он на паре добрых коней, и сам придерживал возжу, заставляя виться пристяжную кольцом, как вдруг] Новый начальник был человек военный, строгий, прямодушный в душе, враг взяточников и всего, что зовется на свете неправдой. Пугнул тот же час всех, потребовал отчеты, увидел недочеты, недостающие на всяком шагу, заметил в ту же минуту дома красивой гражданской архитектуры, и пошла переборка. [Далее начато: Чиновники] Члены попали подсуд; дома поступили в казну и обращены были на богоугодные заведения и школы для кантонистов. Над чиновниками тут же произведено было следствие по всей строгости законов; всё было распушено. Чиновники были отставлены с предписанием не принимать ни в какую службу, и несчастие, почему, бог знает, обрушилось более всего на Чичикова. Не понравилась ли его физиогномия или что другое, бог ведает, словом, всё было страшно и всему задана была. <1 нрзб.>. Но вообще на всех был наведен страх необыкновенный, всё было распушено. Но так <как> начальник все-таки был военный, гражданских всех проделок не ведал, то в скором времени вошли[Над строкой надписано: стали] к нему в милость новые чиновники, в миг постигшие его характер. Всё, что ни было под его начальством, сделалось вдруг страшными гонителями неправды. Везде, во всех углах, преследовали, [Далее начато: они с рвеньем необыкновенным. До того преследовали, что у каждого] как рыбаки, они неправды и преследовали с таким успехом, что у иных оказалось по несколько десятков тысяч капиталу. Генерал радовался, что выбрал наконец чиновников, как следует, хвастался прозорливостью и тонким уменьем различать людей. В это время обратились на путь истины многие даже из прежних чиновников и были приняты в службу. Но Чичиков никак не мог попасть, как ни старался за него умный и ловкий секретарь, постигший в миг[в одну минуту] водить за нос правдивого генерала, но ничего не мог сделать. У генерала были такие предметы, которые, как гвоздь, заседали, и уж никакими силами нельзя было оттуда их вытеребить. Всё, что можно было сделать для Чичикова при всех задабриваньях, было уничтожение замаранного послужного <списка>, и то уж было сделано как-то из уважения к несчастному семейству Чичикова, которого, к счастью, у него не было.

“Ну, что ж”,[Далее было: зацепил, поволок, сорвалось — не спрашивай. ] сказал наш герой, встряхнувшись, как пудель, которого облили водою: “зацепил, поволок, сорвалось — не спрашивай. Не плакать же: этим рубля не добудешь, [Далее начато: нужно дело делать] этим горю не пособишь”. И вот он вновь начал с начала карьер;[начал дело] вновь вооружился терпеньем [железным], вновь ограничил себя во всем, [Далее начато: облекся <1 нрзб.>] как ни распустился было прежде, но как-то <1 нрзб.> неудачно клеилось дело. [Далее начато: Несколько мест уже переменил, видя, что] Вновь начал вести бедную жизнь, отказывая себе в малейшей безделице. С трудом определился куды<-то> и должен был опять переменить. Хотя, казалось, он был довольно тверд духом, но все однако ж эти несчастья имели на него влияние: он похудел. То было уже приобретал те полные и хорошие формы, в каких читатель его нашел ныне при заключении с ним знакомства, и не раз, поглядывая в зеркало, он уже подумывал бывало о многом приятном: о бабенке, о детской. Но теперь, как взглянул он на себя в зеркало, не вытерпел не сказать: “Пресвятая мать, какой же я стал гадкой!”. Но нужно было крепиться духом, и Чичиков бодро всё сносил, сносил сильно и перешел[Чичиков перенес бодро и перешел] наконец в таможенную службу. Нужно знать, что эта служба давно составляла тайный предмет его желаний. Он видел, какими заграничными[какими славными] вещицами заводились господа таможенные и какие фарфоры и батисты пересылали кумушкам и сестрам. Не раз говорил он со вздохом: “Вот бы куда перебраться: и граница близко, и просвещенные люди. [Далее было: Кроме главных доходов, ему приходили очень часто на мысль тонкие голландские рубашки (он очень любил чистоту) и особенный сорт французского мыла, сообщавший необыкновенную белизну коже и свежесть щекам. ] А какими тончайшими рубашками мо<жно?>[Фраза не дописана. ] Надобно заметить, что герой наш — большой любитель чистоты и опрятности и высоко уважал особенный сорт французского мыла, [и давал большую цену особенному французскому мылу] названия которого не припомним, который сообщал необыкновенную белизну коже и свежесть и который на границе очень легко было достать. Итак, он давно бы перешел в таможню, но тогда[Далее начато: были другие] отвлекали выгоды по строительной комиссии, и он судил справедливо, что комиссия все-таки была уже синица в руках, а таможня — журавль в небе. Теперь же он решился, во что бы то ни стало, добраться до таможни, и добрался.