Мертвые души.

<ГЛАВА III>

[Начало главы (один лист?) утрачено. ] речи был прерван громом и дождем, смекнул, что точно не нужно было мешкать. Он вытащил из-под козел, на которых сидел, какую-то дрянь из серого сукна, оделся в нее и, схватив в руки вожжи, прикрикнул на свою тройку, которая так была убаюкана и такое чувствовала приятное расслабление от его рассказов, что едва переступала ногами. Лошади пустились на рысях. Но Селифан никак не мог припомнить, два или три поворота проехал. Сообразивши все обстоятельства и припомнивши несколько дорогу, он смекнул, что, кажется, много было поворотов, которые он все проехал мимо. Так как русской человек в решительные минуты всегда найдет, что сделать, не вдаваясь в дальние рассуждения, то он в тот же час поворотил свою бричку на первую перекрестную дорогу направо и, прикрикнувши: “Ей вы, други почтенные!”, пустился в галоп, мало помышляя о том, куда приведет взятая им дорога.

Дождь однако ж казалось зарядил надолго; лежавшая на дороге пыль мигом замесилась в грязь, и лошадям заметно становилось тяжелее тащить бричку. [Далее было: Колеса, обращаясь со войлоком (РМ). ] Чичиков начинал беспокоиться, не видя так долго деревни Собакевича. По его расчету, ему давно бы было пора приехать. Он высматривал по сторонам, но темнота была такая, хоть глаз выколи.

“Селифан!” сказал он наконец, высунувшись из брички.

“Что, барин?” отвечал Селифан.

“Погляди, не видно ли деревни?”.

“Нет, барин, нигде не видно”. После чего Селифан, помахивая кнутом, затянул песню не песню, но что-то такое длинное, чему и конца не было. Туда всё вошло: все ободрительные и понудительные крики, которыми потчевают лошадей по всей России, от одного бесконечного конца ее до другого. Он называл их и сердечными, и почтенными, и московскими обывателями, толокёнными приятелями, и много придавал всяких прилагательных[Вместо “Туда всё ее прилагательных”: а. Начиналось оно почти таким образом: “Ей вы, сердечные! мои любимые, ей, вывозите. Вывозите, вывозите, пых, пых! Забубенные московские обыватели, толокённые приятели. Ну, други, ну, разом, ну, разутешники мои…” Много еще придавал он им прилагательных и существительных, что делалось] без большого разбора, а что первое попадалось на язык. [а. ему на ум] Таким образом дошел до того, что он начал, наконец, называть их секретарями.

Между тем Чичиков начал примечать, что бричка стала качаться на все стороны и наделять его препорядочными толчками. Это дало ему почувствовать, что они своротили с дороги и, вероятно, тащились по взбороненному полю. Сам Селифан, как казалось, смекнул, но не говорил ни слова.

“Что, мошенник, по какой ты дороге едешь?” сказал Чичиков.

“Да что ж, барин, делать, время-то такое; кнута не видишь, такая потьма”, отвечал Селифан и вслед за сим хлыснул по всем по трем и покосил так бричку, что Чичиков принужден был держаться обеими руками. Тут только он заметил, что Селифан немножко подгулял.

“Держи, держи, опрокинешь”, кричал он ему.

“Нет, барин, как можно, чтоб я опрокинул”, отвечал Селифан: “Это не хорошо опрокинуть. Я уж сам знаю. Уж я никак не опрокину”. За сим начал он слегка поворачивать бричку, поворачивал, поворачивал, и, наконец, переворотил ее совсем на бок. [ее как раз на бок] Чичиков и руками и ногами шлепнулся в грязь. Селифан лошадей, однако ж, остановил; это было ему и не трудно, потому что иначе они бы сами остановились, так они были изнурены. Однако ж, непредвиденный им случай изумил его. Слезши с козел, он стал перед бричкою, подпершись в бока обеими руками, в то время как барин[в то время как Чичиков] барахтался в грязи и силился оттуда вылезть. “Ишь ты”, сказал Селифан по некотором размышлении: “и перекинулась!”.

“Ты пьян, как сапожник!” сказал Чичиков.

“Нет, барин, как можно, чтобы я был пьян!” отвечал Селифан: “я знаю, что это нехорошее дело быть пьяным. С приятелем поговорил, потому что с хорошим человеком можно поговорить, в том нет худого, и закусили вместе. Закуска не обидное дело; с хорошим человеком можно закусить”.

“А что я тебе сказал последний раз, когда ты напился пьян? А? [что] забыл?” произнес Чичиков.

“Нет, ваше благородие, как можно, чтобы я позабыл. Я уже дело свое знаю. Я знаю, что не хорошо быть пьяным. С хорошим человеком поговорил, потому что…”.

“Вот я тебя как высеку хорошенько, так ты у меня будешь знать”, сказал Чичиков.

“Как милости вашей будет завгодно”, отвечал на всё согласный Селифан. “Коли высечь, то и высечь. Я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли за дело. На то воля господская. Оно нужно посечь, потому что мужик балуется. Порядок нужно наблюдать. Коли за дело, то и посеки. Почему ж не посечь”.

На такое рассуждение барин совершенно не нашелся что отвечать. Но в это время, казалось, как будто сама судьба решилась над ним сжалиться. Издали послышался собачин лай. Обрадованный Чичиков дал приказание погонять лошадей. Русский возница имеет доброе чутье вместо глаз. От это<го> случается, что он, зажмуря глаза, качает иногда во весь дух и всегда куда-нибудь да приезжает. Селифан, не видя ни зги, направил лошадей так прямо на деревню, что остановился тогда только, когда бричка ударилась оглоблями в забор и когда решительно уже некуда было ехать. Чичиков мог только заметить сквозь густое покрывало лившего дождя что-то похожее на крышу. Он послал Селифана отыскивать ворот, что без сомнения продолжалось бы долго, если бы на Руси не было вместо швейцаров лихих собак, которые доложили о нем так звонко, что он поднес пальцы к ушам своим. Свет мелькнул в окошке и досягнул туманною струею до забора, указавши нашим дорожним ворота. Селифан принялся стучать, и скоро на тревогу вышла какая-то фигура, накрытая армяком, и барин с кучером услышали хрипливый бабий голос: “Кто стучит? Чего расходились?”.

“Приезжий, матушка! Пусти переночевать”, произнес Чичиков.

“Вишь ты какой востроногой”, сказала старуха. “Приехал в какое время! Здесь тебе не постоялой двор, здесь помещица живет”.

“Что ж делать, матушка, ты видишь, с дороги сбились”,[ты видишь, что мы заблудились] сказал Чичиков. “Не ночевать же в такое время в степи”.[в такое время на дороге. ].

“Да, время темное, нехорошее время”, прибавил Селифан.

“Молчи, дурак!” сказал Чичиков.

“Да кто вы такой?” сказала старуха.

“Дворянин, матушка”.

Слово дворянин заставило старуху как-будто несколько подумать. “Погодите, я скажу барыне”, произнесла она и минуты через две возвратилась уже с фонарем в руке. Ворота отперлись. Огонек мелькнул и в другом окне. Бричка, въехавши в двор, остановилась перед небольшим домиком, которого за темнотою герой наш не мог хорошо рассмотреть, одна только половина его была озарена светом, исходившим из окон; видна бы<ла> еще лужа перед домом, на которую прямо ударял тот же свет. Дождь стучал звучно по деревянной крыше и журчащими ручьями стекал в подставленную бочку. Собаки заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, заливался так протяжно и с таким стараньем, [один выл так усердно] как будто бы за это получал бог знает какое жалование. Другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж ними звенел, как почтовый звонок [неутомимый] неугомонный дискант, [вероятно, какого-нибудь] вероятно молодого щенка, и всё это, наконец, повершал [хриплый] бас, вероятно, старик или просто наделенный дюжей собачьей натурой, потому хрипел, как в певческой контрабас, когда, между тем как тенора подымаются на цыпочки от сильного желанья[а. от старанья] вывести высокую ноту и всё, что ни есть, подымается [более] и закидывает голову, а он один, засунувши подбородок в галстух и присевши и опустившись почти до земли, пропускает свою ноту, от которой трясутся стекла. [Вместо “промеж них ~ стекла”: за ним был слышен дискант такой неугомонной, что в голове звенело. Всё это покрывал бас, видно уже старик, потому что лаял так хрипло, как генерал перед фрунтом. ] Наверное можно бы предполагать в этом оркестре более ста музыкантов. Это бы дало заметить Чичикову, что деревушка была порядочная. Но промокший и озябший герой ни о чем не думал, как только о постели. Еще бричка не успела совершенно остановиться, как он уже соскочил на крыльцо. На крыльцо вышла опять какая-то женщина несколько помоложе прежней, но чрезвычайно на нее похожая. Она проводила его в комнату. Чичиков кинул вскользь взгляда два: комната была обклеена старенькими полосатыми обоями; картины с какими-то птицами; между окнами маленькие зеркала и за всяким зеркалом заложены были или письмо, или старая колода карт, или чулок; стенные часы с цветами, нарисованными на циферблате… Не в мочь было больше ничего заметить. Чичиков чувствовал, что глаза его так липнули, как будто бы их кто-нибудь намазал медом. Минуту спустя вошла хозяйка, женщина уже пожилых лет, в каком-то спальном чепце надетом наскоро, с фланелью на шее, одна из тех матушек, небольших помещиц, которые плачутся на убытки и неурожаи и держат голову несколько на бок, а между тем набирают понемногу в пестрядевые мешечки, размещенные по ящикам комодов, в один всё целковики, в другой полтиннички, в третий четвертачки, хотя и кажется с виду, будто бы в комоде ничего нет, кроме белья да разных ночных кофточек, да ниток, да распоротого салопа, имеющего потом обратиться в платье, когда старое как-нибудь прожжется во время печенья куличей к пасхе, или запачкается слишком в краску по случаю крашения шерсти. [“а между тем ~ шерсти” вписано. ].

“Извините, матушка, что побеспокоил вас”, сказал Чичиков.

“Ничего, ничего”, сказала хозяйка. “В какое-то время вас бог принес! Сумятица и вьюга такая! Вам бы с дороги, батюшка, я знаю что прилично закусить чего-нибудь, да пора-то ночная, ничего и приготовить нельзя…”.

Слова хозяйки были прерваны таким странным шипением, что Чичиков испугался и посторонился. Шум походил на то, как бы вся комната наполнилась змеями. Но, взглянувши, что стенным часам пришла охота бить. За шипением последовало скоро хрипение и, наконец, звуком как будто бы кто колотил палкой по глиняному горшку. [Здесь переписчик пропустил две строки (сравни РМ). ] После чего маятник опять пошел покойно щелкать направо и налево.

“Благодарю, благодарю, матушка”, отвечал Чичиков, “пожалуста, ни об чем не беспокойтесь! мне кроме постели ничего больше не нужно. А вот вы меня обяжете, когда скажете мне, где я, куда заехал и далеко ли живет помещик Собакевич?”.

“Нет, отец мой, не слышала такого имени. Такого здесь нет помещика”.

“По крайней мере, я думаю, знаете Манилова”.

“А кто этот Манилов?” сказала старуха.

Помещик, матушка”.

“Нет, такого помещика здесь нет”.

“Какие же есть?”.

“Бобров, Свиньин, Конопатьев, Харпахин, Трепакин, Плешаков”.

“Богатые люди, или нет?”.

“Нет, отец, богатых слишком нет. У иного двадцать душ, у иного тридцать, а такие, чтобы по сотне, таких нет”.

Тут заметил Чичиков, что он заехал в порядочную глушь. “Далеко ли, по крайней мере, до города?” спросил он.

“До города будет верст 60, а может быть и более. Я, право, так жалею, что ничего нет вам покушать. Не хотите ли, батюшка, выпить чаю?”.

“Благодарю, благодарю, матушка, приготовьте мне только постель и больше ничего”.

“Правда, что с такой дороги нужно отдохнуть. Вот тут себе, отец мой, и расположись на этом диване. Ей, Фетинья, принеси перину, подушки, простыню. Какое-то время наслал бог. Гром такой был, что у меня всю ночь горела свеча пред образом. Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи. Где это ты так изволил засалиться?”.

“Эх, матушка, сла<ва> богу, что жив остался. Опрокинулся вместе с бричкой на проклятой дороге. Хорошо еще, что лошади не потащили!”.

“Святители, какие страсти! Да не нужно ли чем-нибудь потереть вам спину?”.

“Спасибо. Вы уж ни об чем не беспокойтесь. Прикажите только девке вашей, чтобы высушила и вычистила хорошенько мое платье”.

“Слышишь, Фетинья”, сказала хозяйка, обратившись к той самой женщине, выходившей на крыльцо со свечею, которая уже успела притащить перину и, взбивши ее с обеих боков руками, напустила целый поток перьев по всей комнате. “Ты возьми ихний-то кафтан и исподнее и прежде просуши их пред огнем, как делывала покойнику барину. Потом перетри и выколоти хорошенько”.

“Слушаю, сударыня”, говорила Фетинья, настилая сверх перины простыню и кладя подушки.

“Ну, вот тебе постель и готова!” сказала хозяйка: “Прощайте, батюшка! Желаю вам спокойной ночи. Да не нужно ли еще чего-нибудь? Может, ты привык, отец мой, чтобы кто-нибудь почесал на ночь пятки; покойник мой без этого никак не засыпал”.

“Благодарю, благодарю! ничего не нужно. Прощайте, матушка, приятного сна вам желаю”.

“Прощай, отец мой!”.

Хозяйка вышла; осталась только Фетинья. Чичиков поспешил разоблачиться и отдал верхнюю и нижнюю свою арматуру Фетинье, которая, пожелав ему, с своей стороны, спокойной ночи, потащила эти мокрые доспехи. Оставшись один, взглянул он не без удовольствия на свою постель, которая была почти до потолка. Фетинья, казалось, была мастерица[Фетинья была большая мастерица] взбивать перины. Когда, подставивши[когда подмостивши] стул, взобрался он на постель, она опустилась под ним почти до самого полу, только перья разлетелись во все стороны комнаты. Погасивши свечу, он накрылся ситцевым одеялом, и, свернувшись под ним кренделем, заснул в ту же минуту. Проснулся он на другой день уже поздним утром. Солнце сквозь окна блистало[Солнце сквозь окна светило] ему прямо в глаза, обливши лучами всю кровать его, [“обливши со его” вписано. ] и мухи, которые вчера спали по стенам и потолкам, все обратились к нему: одна села ему на губу, другая на ухо, третья норовила как бы усесться ему на самый глаз. [третья на шею, четвертая выбирала место как бы усесться даже на самый глаз] Ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре его, [близко к ноздре] он потянул в просонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, обстоятельство, бывшее отчасти причиною его пробуждения. [“обстоятельство ~ пробуждения” вписано]. Окинувши взглядом комнату, он теперь заметил, что на картинах не всё были птицы: между ними висел портрет Кутузова и еще масляными красками был напачкан какой-то старик с красными обшлагами на мундире, как нашивали при Павле Петровиче. Часы опять испустили шипение и проколотили 10. В дверь взглянуло женское лицо, и в ту же минуту спряталось, потому что Чичиков, чтобы лучше заснуть, скинул с себяг совершенно всё. [скинул даже с себя рубашку, которая была тоже мокра. ] Выглянувшее лицо ему показалось как будто несколько знакомо. Он начал себе припоминать и вспомнил наконец, что это была хозяйка. Он надел рубаху. Платье уже лежало возле него высушенное и вычищенное. Одевшись подошел он к зеркалу и чихнул так громко, что подошедший в это время к окну индейский петух (окно же было[окно было] очень близко от земли), протянувши свою шею с красным монистом, заболтал ему что-то[заболтал что-то ему] вдруг и весьма скоро на своем странном языке, вероятно: “желаю здравствовать”, на что Чичиков сказал ему дурака. Взглянувши в окно, он заметил, что едва ли это окно не глядело в самый курятник, по крайней мере узенькой находившийся перед ним дворик был весь наполнен птицей и домашней тварью. Индеек и кур пищало и двигалось несметное множество. Меж ними ходил и петух очень размеренным шагом, потряхивая гребнем и поворачивая голову набок, как будто к чему-нибудь прислушиваясь. Свинья с семейством очутилась тут же, которая тут же, разгребая кучу, съела мимоходом цыпленка и, не замечая этого, продолжала уписывать арбузные корки. Этот небольшой дворик или курятник переграждал досчатый забор, за которым тянулись просторные огороды с капустой, луком, картофелем, свеклой и прочими грядами хозяйственной овощи. По огороду было разбросано немало яблонь и других фруктовых дерев, накрытых сетями для защиты от сорок и воробьев, из которых последние целыми косвенными тучами переносились с одного места на другое. Для этой же самой причины водружено было [местами] на длинных шестах несколько соломеных чучел с растопыренными руками, на одном из которых надет был чепчик[чепец] самой хозяйки. За огородами всё шли крестьянские [избы] дворы, которые хоть были врассыпную и не заключены в правильные улицы, но по замечанию, сделанному Чичиковым, показывали довольство обитателей, ибо были хорошо уснащены и поддержаны как следует: прогнившее дерево заплатано было новым, ворота нигде не покосились, и в обращенных к нему крестьянских крытых сараях заметил он где стоявшую запасную почти новую телегу, а где и две. “Да у ней деревушка впрочем не маленька!” сказал он, рассматривая избы, и тут же решил с ней познакомиться и разговориться покороче. [Вместо “Взглянувши ~ покороче”: Взглянувши ~ приятно (РМ)] Он тот же час заглянул в щелочку дверей, из которой выглядывала хозяйка, и, увидевши ее сидевшею за чайным столиком, вошел к ней с веселым и весьма ласковым[с веселым и довольно ласковым] видом.

“Здравствуйте, батюшка! Каково почивали?” сказала хозяйка, приподнявшись с места. Она была одета лучше вчерашнего, в темном платье, и уже не в спальном чепце, но на шее всё также было что-то намотано.

“Хорошо, хорошо”, говорил Чичиков, садясь в кресла. “А вы как, матушка?”.

“Плохо, отец мой!”.

“Как так?”.

“Бессонница, отец [мой]. Всё поясница болит и [одна] нога в месте, что пониже косточки, так и ломит”.

“Пройдет, пройдет, матушка. На это нечего глядеть”.

“Дай-то бог, чтобы прошла. Я-то смазывала свиным салом и скипидаром тоже смачивала. А с чем прихлебнете чайку? Вот в этой фляжке фруктовая [перегнанная на вишневые косточки]”.

“Недурно, недурно, матушка, хлебну и фруктовой”. Читатель, я думаю, уже заметил, что Чичиков, несмотря на ласковый вид, говорил, однако ж, с большею свободою, чем с Маниловым, и вовсе не церемонился. Должно признаться, что если у нас на Руси не угнались еще во всем за иностранцами, то зато в умении обращаться [чуть ли не] далеко их оставили за собою: и пересчитать нельзя[Вместо “не угнались ~ нельзя”: поотстали ~ исчислить (РМ). ] всех оттенков и тонкостей нашего обращения. Француз или немец как-то вовсе не умеет взяться и не понимает [можно сказать] разницы в обхождении, почти тем же голосом и тем же языком станет он говорить и с миллионщиком[Вместо “Француз ~ миллионщиком”: Француз ~ с миллионщиком (РМ); а. Француз или немец в этом отношении совершенный дурак: он как-то вовсе не умеет взяться и не понимает совершенно разницы в обхождении с миллионщиком] и с мелким табачным торгашем. У нас не то: [У нас совсем другое. ] У нас есть такие мудрецы, которые с помещиком, имеющим двести душ, будут говорить совершенно иначе, [которые с помещиком ~ другим образом (РМ); а. Начато: которые будут говорить; б. которые с помещиком, у которого есть двести душ, будут совсем иначе говорить. ] нежли с тем, у которого их триста. А с тем, у которого их триста, будут говорить опять не так, как с тем” у которого их пятьсот. Итак, пожалуй, хоть восходи до миллиона, а всё найдутся оттенки. Вот, положим, например, существует канцелярия, а в канцелярии, положим, [например] существует правитель канцелярии. Прошу, например, взглянуть на него в канцелярии, когда он среди своих подчиненных, да просто от страху и слова не выговоришь. Вид такой: гордость, благородство и ни весть чего в нем нет, просто[Вместо “А с тем, у которого их триста ~ просто”: а с трех-сотным опять ~ что просто (РМ)] бери кисть да и рисуй. Прометей, решительный Прометей![совершенный Прометей] Глядит орлом, выступает плавно, мерно. Тот же самый орел, как только вышел из комнаты и приближается к кабинету своего начальника, куропаткой такой спешит с бумагами под мышкой, что мочи нет. В обществе и на вечеринке то же самое: будь все не очень далекого чина, Прометей так и останется Прометеем. А будь все выше его, с Прометеем сделается такая метаморфоза, что и [сам] Овидий не выдумает: [Вместо “В обществе ~ не выдумает”: А попадись со узнать нельзя (РМ); а. В обществе ли или на вечеринке тоже самое: будь все пониже чином, Прометей так и останется Прометеем. А будь все выше его, с Прометеем тогда престранная сделается история, так что его вовсе узнать нельзя: ] муха, меньше даже мухи! уничтожился в песчинку. “Да это не Иван Петрович”, говоришь, глядя на него: “Иван Петрович гораздо выше ростом, а этот и низенькой и худенькой; тот говорит громко, басит и никогда не смеется, а этот, чорт знает что: пищит птицей и все смеется”. Подходишь ближе, глядишь: точно[Подходишь ближе: точно] Иван Петрович! “Эхе, хе”, думаешь себе… Но, однако ж, обратимся к действующим лицам. Чичиков, как мы уже видели, решился вовсе не церемониться и потому, взявши в руки чашку с чаем и вливши туда фруктовой водки, он обратился к хозяйке с такими словами.

“У вас, матушка, хорошая деревенька. Сколько в ней душ?”.

“Душ-то в ней, отец мой, без малого 80”, сказала хозяйка: “да то беда моя, что времена-то плохи. Вот и прошлой год был такой неурожай, что боже упаси…”.

“Ну, однако ж, всё еще слава богу. Мужички на вид дюжие и избенки всё почти новые. Восемьдесят душ не лишняя вещь… А позвольте узнать фамилию вашу. Я право так захлопотался, приехал в такое время и позабыл совершенно спросить”.

“Коробочка, коллежская секретарша”.

“Покорнейше благодарю. А имя и отчество как?”.

“Настасия Петровна”.

“Настасия Петровна! Хорошее имя: Настасия Петровна. У меня тетка, родная сестра моей матери, Настасия Петровна”.

“А ваше имя как?” спросила помещица. “Ведь вы, я чай, заседатель?”.

“Нет, матушка,” отвечал Чичиков, улыбнувшись: “[я] чай, не заседатель, а так ездим по своим делишкам”.[Нет, матушка ~ имею дельце (РМ); а. “Нет, матушка”, отвечал Чичиков улыбнувшись. “Я не заседатель, а имею кое-какие свои надобности. Запасаюсь кое-чем далее лист оторван и утрачено одно(?) слово приобретаю].

“А, так вы покупщик![Дальше текст утрачен; нижняя часть листа оборвана и сохранились лишь начала трех строк. Соответствующим образом утрачен текст на обороте этого листа. ].

Что я продала мед купцам[Дальше текст утрачен; нижняя часть листа оборвана и сохранились лишь начала трех строк. Соответствующим образом утрачен текст на обороте этого листа.[

А вот ты бы, отец, [Дальше текст утрачен; нижняя часть листа оборвана и сохранились лишь начала трех строк. Соответствующим образом утрачен текст на обороте этого листа. ].

Верно купил[Дальше текст утрачен; нижняя часть листа оборвана и сохранились лишь начала трех строк. Соответствующим образом утрачен текст на обороте этого листа. ].

Чтобы подать с души уплачивать. [чтобы подушную уплачивать] Народ мертвый, а плати, как за живого человека. На прошлой неделе сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец, и слесарное мастерство знал”.

“Разве у вас был пожар, матушка?”.

“Бог приберег от такого горя; пожар бы еще хуже, [“Нет не пожар. Бог приберег от такого горя. ] сам сгорел, отец мой. Внутри у него как-то загорелось, чресчур выпил, так только синий огонек пошел от него; весь истлел, истлел и почернел, [весь истлел и почернел] как уголь; а такой был преискусный кузнец. [был искусный кузнец] И теперь [такое мне горе] мне выехать не в чем: [теперь такая беда моя. Хотела было ехать в город, ] некому лошадей подковать”.

“На всё воля божия, матушка”, сказал Чичиков вздохнувши. [“сказал ~ вздохнувши” вписано] Против мудрости божией ничего мы не можем сказать. Уступите-ка их[Уступите их] мне, Настасия Петровна.

“Кого, батюшка?”.

[Начало текста оборвано. ] вот этих-то всех, что[Вместо “вот ~ что”: этих-то что] умерли.

[Начало текста оборвано. ] уступить их, отец мой?”.

[Начало текста оборвано. ] Или пожалуй продайте![Далее оборвана нижняя часть листа. Окончание главы III и начало гл. IV не сохранились. ].