Европейская поэзия XVII века.

Кто избегнет грозной божьей кары? В месяц вресень, в третий день, татары Коршуньем, кровавыми орлами, Что кружат, чуть шевеля крылами, В три часа, когда я распростился С паствой и спокойно в путь пустился К Бранчи со стенами крепостными, Чтобы снова встретиться с родными, С прихожанами, со всей прислугой, С детками и милою супругой, Коих я с напутствием любовным Отослал, оставшись по церковным Нуждам — чтобы для благословенья Деток приводило населенье,— Возле Сеницы, южней немного, Где идет на Куново дорога, На меня внезапно налетели Хищной стаей, лаяли, свистели, Что-то не по-нашему базлая, Громким кликом страху нагоняя, С луками тугими и плетями, Со сверкающими палашами. Палашом таким меня по шее Бил татарин, силы не жалея. Выпрягли коня, себе забрали, А меня с двумя людьми связали — С челядью вельможного Майтени, Те от страха пали на колени, Парень и посыльная — девица. Нечему тут было и дивиться. Я от страха обмер сам, не скрою, Да еще все думал я с тоскою, Что с женой, с детьми не попрощался И что с ними навсегда расстался, Что мне чаша горькая досталась В рабстве, а не дома встретить старость. Тронулись вперед, и в ту же пору Столь печальный вид явился взору, Что от горя стал мутиться разум: Множество татар сошлось там разом, Сеницких гоня, и все известных — Женщин, и мужчин, и панн прелестных. Надо мной рыдали прихожане, Я — над ними. Что за наказанье Бог на нас наслал в тот день ужасный! И не мог несчастному несчастный, Сознавая ужас положенья, Молвить хоть словечко утешенья — Зорко надзирали те над нами, Били кулаками и кнутами. Вот пошли поля, болота, кочки, Узкие речушки, ручеечки, И свалился конь со мной в трясину — Больно нагрузили уж скотину! Кабы не татарин, мне оттуда Помогло бы вылезть только чудо. И не чудо ль, что меня бучило С грузом и конем не поглотило! Вечером они остановились, Развели костры и повалились. Тут кривой татарин облаченье Снял с меня в единое мгновенье, Кинул мне какую-то сермягу, Вырядил, как нищего бродягу. Страх терзал, дождем всю ночь кропило, Словом, не до сна той ночью было. А кривой добрался до посыльной, Грех творил над жертвою бессильной, Плач, мольбы — ничто не помогало. И такого делалось немало, Видно, люди те зверей лютее — Многих умертвили так злодеи. Утром встали, сборы были скоры, Впереди — дорога через горы. Начали душить младенцев милых, И швырять о землю что есть силы. Если невредимое строенье Видели в каком-нибудь селенье, То огонь немедля разводили И, спалив постройку, уходили. В тот же день, по кочкам и болотам Пробираясь, обливаясь потом, Турок на пути мы повстречали. «Поп, конец попу!» — они кричали И, махая саблями, хотели Зарубить меня н в самом деле. К счастью, мой спаситель им сурово Что-то крикнул, спасши жизнь мне снова. Мы прошли их табор басурманский, А потом валашский, христианский, И на кочках над бурливым Вагом Нам пришлось заночевать, беднягам, Голодом и жаждой тяжко мучась. Есть ли что страшней, чем пленных участь? Конским нутом ноги нам скрутили, Разлеглись на нас, как на настиле, И всю ночь колодами лежали, Даже шевельнуться не давали. Тем же, что взывали к состраданью, Отвечали кулаком и бранью. В середине ночи этой длинной Стали пленных потчевать кониной, Без кусочка хлеба, несоленой, На костре дымящем испеченной. Ясно, что такое угощенье Вызвало во мне лишь отвращенье, Грязь и та подобной пищи чище, Предпочел я утра ждать без пищи, Лишь воды попив из мутной лужи. Что ж, Спасителю пришлось и хуже, Ради нас великой муке крестной Подвергался наш отец небесный.