Европейская поэзия XVII века.

ЯН ЛЁЙКЕН.

ВИДИМОСТЬ.

Сну подобно бытие — Мчится, как вода в ручье. Кто возропщет на сие, Чей могучий гений? Люди тратят годы, дни На восторги, но взгляни — Что приобрели они, Кроме сновидений? Счастья не было и нет У того, кто стар и сед,— День ли, час ли — Глянь, погасли, Унеслись в потоке лет. Плоть, вместилище ума — Лишь непрочная тюрьма, Все для взора Меркнет скоро, Впереди — одна лишь тьма.

НАПРАСНО ПРОПОВЕДУЮТ ГЛУХИМ.

Взгляни, Любовь, на свой позорный вид: Раскаяние, слезы, горький стыд, Обман, измены, тысячи обид Разнообразных.
Не хочешь слышать о десятках бед, О том, что страсти учиняют вред, О том, что людям погрязать не след В твоих соблазнах.
Приличий не желаешь ты блюсти, Стараешься в трясину завести, И все надежды на своем пути Спешишь разрушить.
Ты почитаешь истину за ложь, Простую робость трусостью зовешь, Советчика подалее пошлешь — Не хочешь слушать.
Твердят тебе упреки без конца — Твердящего ты числишь за глупца, И все морочишь бедные сердца, Творишь напасти —
Зачем я столько тут болтал, ответь? Ступай-ка ты своей дорогой впредь, Я кончу проповедь и буду петь О сладкой страсти.

ЛЮЦЕЛЛА.

В час предутренний, когда Петушок споет заране И к рассвету поселяне Пробудятся для труда, Ведаю, что ты, Люцелла, За цветами в сад пошла, Где к нектару мчится смело Прихотливая пчела.
Как нежна твоя краса, Несравненная, живая,— Ты богиня полевая! Ах, ланиты! Очеса! О Люцелла! Несомненно, Совершенна ты вполне! Страсть к цветам, прошу смиренно, Измени на страсть ко мне!
В сад любви со мною ты Хоть разок вступить попробуй; Запах там струят особый Благородные цветы, Благовонием прекрасным Там точится каждый плод И утехам сладострастным Вкус нежнейший придает,
Сад любви — как цитадель! Не страшна ему осада, Не страшны потоки града И свирепая метель! Шквал ненастья бессердечен — Но лови же миг, лови! День весенний быстротечен, Вечен только цвет любви.

МОЯ ЛЮБИМАЯ — МОЯ РАДОСТЬ.

Ах, Лелиана! Ах, мой свет! Что ж тебя так долго нет? Душу лечит, Стрелы мечет Твой необычайный взор — И пылает, словно костер!
Что ж ты прячешься в саду? Утешение найду В нежной власти, В сладкой сласти Уст, на коих, о, чудеса, Как на розах, спит роса!
Солнце мне подает пример, Веселясь на свой манер, Указуя Поцелуя Не откладывать, — и с небес Нежно лобзает листву древес.
Что ж ты скрылась нынче с глаз? Промедление сейчас, Ох, чревато: Маловато Будет шейки мне одной — Заплатишь ты иною ценой!
Но все равно отыскать готов Я тебя средн кустов! Злюсь до дрожи: Для чего же Должен я сгорать в огне? Я клянусь, ты заплатишь мне!
Не успокоят ни за что Меня поцелуев даже сто, Даже двести,— Алчу мести: Требую, моя красота, Шейку, щечку и уста!

ПОЛЕВИК.

На волнах Рейна полный лик луны Был отражен, и юный Полевик Невдалеке от водной быстрины Сел на траву и к дудочке приник. Ручьи журчали посреди дерев; Пел Полевик, и звонок был напев:
«О гордый вяз, о красная сосна, О ива, что склонилась над рекой, И ты, ольха, что на скале видна, И ты, скала, что поросла ольхой, И виноград, что смотрится в родник,— Но лишь Диану любит Полевик.
Рачительный крестьянин гонит скот На луг, хозяйским рвением горя, На маслобойню молоко везет, Чтоб масло сбить, — вот так и я не зря С моей Диаиой долго бился всласть, И крепко сбил в ее сердечке страсть.
Мольба и лесть в былые времена Служили мне, но на слова мои Она была бесчувственней бревна, Жесточе камня, горше спорыньи,— Да, как змея, она бывала зла — И жизнь моя все тягостней текла.
Теперь она зовет меня „дружок“, Всегда к любви подать готова знак; Мы падаем на скошенный лужок, Затем (о, если б чаще было так!) Мне без корсажа предстает она, И плоть моя желаньем зажжена.
Прелестная Диана прочих дев Настолько же красою превзошла, Насколько выше дуб — иных дерев, Насколько выше трав земных — ветла, Она нежней, чем даже Рейн златой, И превосходит Эйсел быстротой.
Волшебнее отрад на свете всех — Отрада с ней побыть наедине,— Издалека мне слышен звонкий смех, Она уже подмигивает мне, И вскорости (о, это неспроста!) К ее устам прильнут мои уста!»
Но вот заря забрезжила вдали, Прозрачен воздух летний, даль тиха,— И парень весело вскочил с земли, Едва заслышал пенье петуха, В котомку сунул дудочку свою И через поле зашагал к жилью.

ПРИХОД РАССВЕТА.

Тебе, прекрасному, привет, Златых палат посол, Рассвет, Что постучался в ставни; Не медли, друг мой, за окном, Войди, благослови мой дом, Ты мой знакомец давний.
Ты приглашения не ждешь, Легко и весело грядешь, Пришелец издалече,— Покуда в сумраке стою — Стучишься в комнату мою И радуешься встрече.
Тебе во всем подобен тот, Кто водворил на небосвод Главнейшее светило,— Кто ждет в предутренней тиши Пред ставнями моей души, Не угашая пыла.
Кто я такой? О, скорбь, о, страх — В гнилом дому червивый прах, И мною ад заслужен,— Но ждет Господь у этих стен, Не мыслит он, что я презрен, Что я ему не нужен.
Войди же нынче, как вчера, Посланник вечного добра, Столь робкий поначалу — Неси благую весть сюда, Что все заблудшие суда Ты приведешь к причалу.

ДУША СОЗЕРЦАЕТ ТВОРЦА В ЕГО ТВОРЕНИЯХ.

Узрев красу вещей и каждого предмета, Я рек: «Прекрасны вы и радуете глаз!» «Мы таковы, но Тот, Кто даровал нам это, Стократ прекраснее и сладостнее нас». Я верю, Господи, и выразить не смею, Сколь велика Тебе земная похвала! Возможно ли сыскать белейшую лилею, Что в белизне с Тобой сравниться бы могла? И если роза есть, земных цветов царица, У коей на листах — росистый Маргарит, Ее ли пурпуру с Твоим дано сравниться? И коль фиалка все вокруг животворит, Свой чудный дух струя, что бесконечно славен Среди садов земных, и сладостен, и густ,— Так неужели он благоуханью равен, Что льется из Твоих всемилостивых уст? И Солнце, что грядет в сиянии великом На небосвод, весь мир лаская и любя,— Неужто же оно с Твоим сравнимо ликом? О Господи благой, да узрю я Тебя!

ДУША РАССКАЗЫВАЕТ О СВОЕЙ СУЩНОСТИ, О ТОМ, КАКОЙ ЕЕ СОЗДАЛ БОГ И КАКИМ ПУТЕМ ОНА МОГЛА БЫ ВОЗВРАТИТЬСЯ В ЕЕ ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ.

Хрустальный водоем, где даже ряби нет, Где отражен всегда один лишь солнца свет. Такой сотворена душа была сначала, И Божий промысел собою увенчала. Живое зеркало, яснее всех зеркал, В котором Божий лик, непреломлен, сверкал, В котором обретал Тот, перед Кем едины И высота, и ширь, и вечные глубины,— Да, знанье обретал, в зерцало глянув, Он, Что цель достигнута и Образ воплощен. Зерцало сделалось объято страстью ложной, Повергнуто во прах напастью всевозможной, Основа чистая ушла в пучину зла И Образ благостный во прахе погребла. Что совершить теперь? Держась пути какого, Возможно воротить былое благо снова? У Духа вечного оружье — Воля — есть, Природу низкую сумеет он низвесть И возвратить себе начальное блаженство — Пускай унижен он, но жаждет совершенства. Страданье претерпеть — удел весьма благой: В терпенье — путь один и в гибели — другой.