Европейская поэзия XVII века.

Весны и лета чище и блаженней Представший предо мною лик осенний. Как юность силою берет любовь, Так зрелость — словом: ей не прекословь! И от стыда любви нашлось спасенье — Безумство превратилось в преклоненье. Весной скончался ль век ее златой? Нет, злато вечно блещет новизной. Тогда стремилось пламя сквозь ресницы, Теперь из глаз умеренность лучится. Кто жаждет зноя — не в своем уме; Он в лихорадке молит о чуме. Смотри и знай: морщина не могила, Зане Любовь морщину прочертила И избрала ее, отринув свет, Своим жилищем, как анахорет; И, появляясь, не могилу роет, Но памятник властительнице строит Иль мир в почете объезжает весь, Хотя притин ее исконный здесь, Где нет дневной жары, ночного хлада — Одна в тиши вечерняя отрада. Здесь речь ее несет тебе привет, На пир пришел ты или на совет. Вот лес Любви, а молодость — подлесок; Так вкус вина в июне дик и резок; Забыв о многих радостях, потом Мы старым наслаждаемся вином. Пленился Ксеркс лидийскою чинарой Не оттого ль, что та казалась старой, А если оказалась молодой, То старческой гордилась наготой. Мы ценим то, что нам с трудом досталось; Мы полстолетья добываем старость — Так как же не ценить ее — и с ней Перед концом златой остаток дней! Но не о зимних лицах речь — с них кожа Свисает, с тощею мошною схожа; В глазах граничит свет с ночной душой, А рот глядит протертою дырой; И каждый зуб — в отдельном погребенье, Чтоб досадить душе при воскрешенье. Не причисляй сих мертвецов к живым: Не старость ибо, дряхлость имя им, Я крайности не славлю, но на деле Всё предпочту гробницу колыбели. Пусть, не гонясь за юностью, сама Любовь неспешно спустится с холма В густую тень, и я, одевшись тьмой, Исчезну с теми, кто ушел домой.