Европейская поэзия XIX века.

ЭЛЕГИЯ. «Сестра, все кончено! Он больше не вернется!..». Перевод Инны Шафаренко.

Сестра, все кончено! Он больше не вернется! Чего еще я жду? Жизнь гаснет. Меркнет свет. Да, меркнет свет. Конец. Прости! И пусть прольется Слеза из глаз твоих. В моих — слезинки нет.
Ты плачешь? Ты дрожишь? Как ты сейчас прекрасна! И в прошлые года, в расцвете юных дней, Когда сияла ты своей улыбкой ясной, Ты не казалась мне дороже и родней!
Но — тише, вслушайся… Он здесь! То — не виденье! Его дыхание я чувствую щекой! И он зовет меня! О, дай в твои колени Горящий спрятать лоб, утешь и успокой!
Послушай. Под вечер я здесь, одна, с тоскою Внимала в тишине далеким голосам. Вдруг словно чья-то тень возникла предо мною… Сестра, то был он сам!
Он грустен был и тих. И — странно — голос милый, Который был всегда так нежен и глубок, Звучал на этот раз с такою дивной силой, Как будто говорил не человек, а бог…
Он долго говорил… А из меня по капле Сочилась жизнь… Так кровь из вскрытых вен течет… От боли, нежности и жалости иссякли В душе слова, и страх сковал меня, как лед.
Он жаловался — мне! Вокруг все замолчало, И птицы замерли, его впивая речь; Природа, кажется, сама ему внимала, Ручей — и тот затих, забыв журчать и течь…
Что говорил он? Ах, упреки и рыданья… Я слышу их еще сейчас… Но сколько в этот миг в нем было обаянья, Какой струился свет из милых влажных глаз!
Он спрашивал, за что внезапно впал в немилость! Увы, над женщиной любви безмерна власть: Он был со мной, — и я забыла, что сердилась, Вернулся он — и вновь обида улеглась.
Но он винил меня! Ах, это так знакомо! Я тщилась объяснить… Но он махнул рукой И произнес слова страшней удара грома: — Мы не увидимся с тобой!
А я, окаменев, как статуя, сначала, Не вскрикнув, не обняв, дала ему уйти; И в воздухе пустом чуть слышно прозвучало Ненужное ему последнее: «Прости!»