Европейская поэзия XIX века.

АЛБАНИЯ.

ИЕРОНИМ ДЕ РАДА. Перевод Т. Серковой.

Иероним Де Рада (1814–1903). — Родился в деревне в Калабрии, учился в итало-албанской православной коллегии св. Адриана. Записывал народные песни и сказания арберешей (албанцев, живущих в Италии). В 1836 году издал свою первую поэму — «Песни Милосао», тепло встреченную арберешами и сделавшую имя автора известным в Европе. В 1837 году поэт принял участие в заговоре мадзинистов против Бурбонов и вынужден был некоторое время скрываться. В 1841 году издал поэму «Песни Серафины Топии» (второе издание — в 1843 г.). Революционные события 1848 года поэт встретил в Неаполе; сам принимал в них участие; организовал издание первой албанской газеты «Л’Албанезе д’Италия» («Албанец Италии», 1848). После поражения революции поэт уехал в деревню. В 1849 году он добился включения в учебную программу коллегии св. Адриана преподавания албанского языка и сам стал вести этот предмет, однако вскоре был уволен за свои демократические взгляды. В 1866 году поэт издал фольклорный сборник «Рапсод албанской поэмы», в 1873 году — две части поэмы «Несчастный Скандербег», в 1883–1887 годах — второе издание фольклорного сборника под названием «Национальный рапсод. Народные песни». И. Де Рада выпустил также ряд работ о происхождении албанской нации и языка. В 1883–1887 годах он издавал журнал «Фьямури Арберит» («Знамя албанцев»), значение которого для национально-освободительной борьбы было исключительно велико. И. Де Рада призывал албанский народ к открытому выступлению против турок. На рубеже XIX–XX веков Де Рада напечатал две последние песни поэмы «Несчастный Скандербег» и новый вариант поэмы «Песни Серафины Топии» под названием «Зеркало жизни человеческой». Он принял также участие в организации двух конгрессов лингвистов-албанологов (в 1896 и в 1897 гг.). Последние годы жизни И. Де Рада провел в бедности. Де Рада был зачинателем и самым ярким представителем романтизма в албанской литературе, а его поэма «Песни Милосао, сына господаря Шкодры» — наиболее значительным произведением этого направления.

ПЕСНИ МИЛОСАО, СЫНА ГОСПОДАРЯ ШКОДРЫ. (Из поэмы).

«Стылый воздух с гор струится…».

Стылый воздух с гор струится, И зима бредет в долины. Я пошел в стан Марелюлье, Там давно в немом безлюдье Ждал пастух меня. Он быстро Молоко согрел овечье И промолвил, прослезившись: «Пей, мой мальчик. Помню время — Приходил твой дед к нам часто, Молоко ему мы грели, И сидел он до рассвета, Горечь битвы забывая». Здесь могилы моих братьев — А земля врагу досталась. Зыбкий сон вспугнули овцы. Я проснулся: над Мбусатом[5] Поднимался бледный месяц, Серебром осыпав море. Во второй раз я проснулся: Звезды больше не смотрели На людей, укрытых буркой, На овец, шумевших глухо,— Ночь была, как смерть, черна. В третий раз я приподнялся: Закатился тонкий месяц, По холмам белесым овцы Одиноко разбрелися. Я в четвертый раз проснулся: Наши овцы пили воду Из реки, как небо, синей. Все постыло мне, в деревню Поспешил я вдоль долины. На траве в лучах рассвета Хлопья снега исчезали… Я вошел в орешник, вижу: Далеко за поворотом Чей-то стан мелькнул неясно С голубой полой одежды И каштановой косою. В камышах ее нагнал я.

Юноша.

Ты сегодня здесь! Не думал Я тебя так рано встретить.

Девушка.

Почему меня не видно — Помогаю братьям в поле. А сегодня мать велела Два цикория найти ей. Где ты спал сегодня ночью?

Юноша.

У костра, укрывшись буркой.

Девушка.

В этот холод? Почему же Ты домой не мог вернуться?

Юноша.

Потому что мимо дома Моего не ходит больше Девушка с густой косою.

Девушка.

Ты, как солнце, — одиноко Целый день бредешь к ночлегу. Разве плохо солнцу в небе?

Юноша.

Скоро вновь поход, чужбина. Я, тебе чужой, погибну. Рада будешь моей смерти.

Девушка.

Почему?
Мы по дороге Рядом шли. Она отстала И смотрела, пряча слезы, На вершины тополей.

* * *

«Лег, но не могу уснуть…».

Лег, но не могу уснуть. Дверь пошире отвори, Чтобы влажный ветер с моря Освежал всю ночь наш дом. Мне видны холмы отсюда, Наш очаг и звезды в небе, Вдоль стены сидят старухи, Год прошедший вспоминают…
Девушку с прекрасным станом Выбрал в жены я себе, Сын родился у меня, На нее лицом похожий. Сколько счастья в дом внесла Та, что, колыбель качая, Вышивает пояс мне! Лег, но не могу уснуть. Свет безбрежный, полуденный Вижу я в ее глазах; Безмятежна и прекрасна, В доме царствует она.
Пусть о днях моих счастливых Кто-нибудь на свете вспомнит, Как названья старых храмов, Гор и рек капризных вспомнят Те, что после нас родятся… Лег, но не могу уснуть.

* * *

«Дождь три дня свинцовой сетью…».

Дождь три дня свинцовой сетью Заслонял дыханье лета. На четвертый день над нивой Протянуло руки солнце. Я один в тоске смертельной К роднику с холма спустился, Под оливой сел на камень.
Плыло марево. Со стога Сорвалась воронья стая. Я вскочил, ошеломленный. Слышно было, как на ниве Женщины серпы точили. С виноградника летела Песнь протяжная. В то утро Словно родилась земля.
Рина, на твоей могиле Тоже зреет виноград? Но был твой удел счастливым, Даже если на кладбище Краше всех твоя ограда. Ты теперь вдали, одна,— Прах в блистающих одеждах,— Не разделишь с мужем радость Летнего, сухого дня. Господи, творец юдоли! Будь ко мне ты милосерден, Смерть приблизь, чтоб я навеки Вырвался из рук твоих.

* * *

«Дуют ветры с гор высоких…».

Дуют ветры с гор высоких, У дубов срывают листья. Кровь моя — в реке Води[6]. Воины, шатер откройте, Я хочу увидеть Шкодру, Я сестру хочу увидеть. У окна сестра томится, А вокруг качает ветер Волны яркие цветов. Мне там больше не проснуться. Вечерами, как и прежде, Собираются друзья… Я ж для них, как сон, исчезну! Нет на свете Милосао.

ЗЕФ СЕРЕМБЕ. Перевод Я. Козловского.

Зеф Серембе (1843–1901). — Родился в Калабрии. Его отец, участник революционных событий 1848 года, был вынужден после поражения революции покинуть деревню и скрываться в горах. Мальчиком З. Серембе поступил в коллегию св. Адриана, где на него большое влияние оказал И. Де Рада. Окончить коллегию поэту не удалось; он вернулся в родную деревню, затем обошел пешком все калабрийские и сицилийские поселения арберешей, собирал народные песни. Девушка, которую он любил, героиня его многих стихов, эмигрировала вместе с родителями, бедными крестьянами-арберешами, в Бразилию и там умерла. В 1875 году Серембе удалось побывать в Бразилии благодаря дружеской переписке с известной меценаткой, албанкой по происхождению, Еленой Гика, которая дала поэту деньги на поездку; меньше чем через год он покинул Бразилию. В Италию он вез поэму, драму, много стихов; все его надежды были связаны с их изданием. У испанских берегов корабль, на котором плыл поэт, потерпел крушение. Серембе удалось спастись, но рукописи погибли. Оставшись без всяких средств, Серембе прошел пешком Испанию, Италию и вернулся в свою деревню. Вскоре поэт снова уехал в Бразилию. Умер он в Сан-Пауло.

Зеф Серембе редко записывал свои стихи; блестящий импровизатор, он творил их повсюду: в. пути, в гостях, на свадьбах. После смерти поэта отдельные его стихотворения изредка появлялись в печати. Племянник поэта собрал тридцать девять стихотворений 3. Серембе и опубликовал их отдельным изданием в Милане в 1926 году. Только в 1974 году рукописи некоторых стихов З. Серембе были найдены в Копенгагенской королевской библиотеке.

ПОСЛЕ СБОРА УРОЖАЯ.

Клубится в небе туч громада, Заладил дождь, и грустно нам, Что сбор окончен винограда И бродит осень по полям,— И не пускает нас туда, Где нам мила была страда.
И лишь с дубов листва опала, Как, тишину разлив окрест, Опять зима залютовала. За прялки усадив невест. Белы деревья и кусты, Снег занял гнезда, что пусты.
Я в одиночестве брожу, Своей возлюбленной не видя. И всякий раз, на площадь выйдя, Как будто сам себя бужу. И не шепнет никто мне вдруг: — Да вон она в кругу подруг!
Одна отрада: взять ружье И вдалеке села родного В пещере горной забытье Найти под облаками снова. Привычно верх среди высот Над явью вымысел берет.
И девушка полувоздушно Вдруг возникает, как во сне,— Прекрасна и неравнодушна, Она приносит радость мне. Не оттого ль, хоть снег вокруг, Воочью вижу вешний луг…
И слышу: льется недремотно Напев златоголовых птиц. И вижу стелющих полотна Над речкой женщин-чаровниц. И тем они, что белокожи, С речными лилиями схожи.
И в мире том, что создан мною, Живу, печали вопреки, И полон радостью земною, Как зернышками колоски. И сердце я сквозь снег в лесу, Как будто бы фонарь, несу.
А в дни, когда гремят обвалы, И слышится стенанье птиц, И ледяные ветры шалы, Моей печали нет границ. Сидеть мне дома суждено, И все вокруг черным-черно.
Гляжу с балкона и за гранью Продрогших стекол вижу вновь, Как девушка мелькнула ланью, Чтоб помнил горькую любовь. И в бездну рушится утес, И пробуждаюсь я от грез.
Земли и неба сотрясенье, И волн морских ночной порой Мне чудится исчезновенье, Но люди видят сон второй. И лишь в минуты забытья Душою отдыхаю я.
И снова мысленно молю Перед полночного лампадой: «Приди, которую люблю, Развей мой страх, утешь, порадуй! Засну я, и желанья тут Сбываться сказочно начнут.
Рассказ послушай мой: „Вчера Нашел в пещере петуха я, Глухарь был яркого пера, Глаза мерцали, затухая. Он ранен был и в смертный час Подругу звал в последний раз.
И на меня он походил, Подруге о любви поведал И умер, не расправив крыл, И мертвого земле я предал. И поднял руки к облакам, Катились слезы по щекам.
Я вспомнил, как в Пилури[7] ты Когда-то хворост собирала И, словно ангел доброты, Меня улыбкою встречала. Как нежное, зардевшись, мне Шепнула слово в тишине.
Рододендронов посреди Тебя, как сердце подсказало, Я целовал, прижав к груди, Когда ты хворост собирала. И, свой благословив удел, Ликуя, песню я запел:
— Ты слышишь, милая моя, Что захлестнуло мир веселье, Как эхо горного ручья Суровоскальное ущелье. А небо, от любви оно Сегодня мягче, чем руно…“»
Темнеет. Поздно. Сжав ружье, Я вспоминаю все, что было: Миг, канувший в небытие, И ту, что про меня забыла. Удачу, это понял я, Уносят волны бытия.

ГОСПОЖЕ ЛЮЛЕ.

На холме ты запела отрадно, Твоя песенка льется мне в грудь. Видит солнце, как ты ненаглядна И цветам не уступишь ничуть.
И печаль для меня ты и счастье, Хоть не блещешь в деревне своей. Всех красавиц в окрестности застя, Ранишь сердце мне молний грозней.
Грех смеяться над парнем влюбленным, Пусть гордишься ты станом точеным, Обаянье не вечно — учти.
Одержимый любовью земною, Стал, покой потеряв под луною, Я костром у тебя на пути.

МОРЯК.

Простимся. О себе не беспокоясь, Уходит перевозчик нынче в ночь. Из сундука достань широкий пояс И меч к нему надежно приторочь.
Ты плачешь, госпожа? Не плачь, не надо, Жизнь каждому желанна и мила, Мне и в ее печали есть услада. Прощай! Меня отчизна призвала.
В сраженье, испытавшие немало, Мы гневно поднялись, и потому Несется от причала до причала Проклятие турецкому ярму.
Ты в море проводи меня и ведай, Что я к тебе, печали утоля, Еще вернусь, любимая, с победой, Вздымая флаг на мачте корабля.
Над собственной судьбою я невластный, Молю тебя, любовью дорожа,— В час проводов не выгляди несчастной, Когда ты арберешка, госпожа.
Любимая, счастливо оставаться, А в море, словно распахнув крыла, Являя храбрость, буду я сражаться, Нам всем пример Теута[8] подала.
Тебе известно, госпожа, что новый Бардюль[9] поднялся, и, гордясь судьбой, Иду я в бой, иду на все готовый, Все чаянья свои связав с тобой.
Когда зари на небе вспыхнет пламя, Как прежнее на берег ни зови, Мне молодой женою станет знамя, А песнь о море — песнею любви.

ВИНЧЕНЦ СТРАТИКО.

Винченц Стратико (1822–1886). — Родился в Калабрии, в аристократической семье, где почитались боевые традиции прошлого; многие из предков поэта принимали участие в вооруженной борьбе с турками на территории Албании и Греции. В. Стратико тоже учился в коллегии св. Адриана и воспитывался в обстановке революционности и свободомыслия, одним из его преподавателей был И. Де Рада, дружбу с которым поэт сохранил на всю жизнь. В 1848 году В. Стратико вместе с двумястами односельчанами сражался с войсками Бурбонов. В 1859 году он возглавил восстание против Бурбонов в Люнгро. В 1860 году В. Стратико во главе пятисот добровольцев присоединился к войскам Гарибальди, проходившим через Калабрию; участвовал в битве за Неаполь; в 1866 году был начальником штаба в армии генерала Дж. Дурандо. В 1874 году поэт подвергся преследованиям за социалистическую деятельность; полиция произвела в его доме обыск, в результате чего погибло много рукописей.

В. Стратико был зачинателем пролетарской поэзии в албанской литературе. В своих многочисленных статьях он выступал в защиту прав трудящихся. Этой же теме посвящена его небольшая поэма на диалекте калабрийских арберешей «Пролетарий» (год написания неизвестен, опубликована в 1959 г.).

ПРОЛЕТАРИЙ. Перевод М. Курганцева.

Плач по случаю смерти того, кто ничего не имел.

Костлявый череп твой обтянут кожей — Лежишь, на человека непохожий, Без дома, без надела, без креста. Ни панихиды по тебе, ни всхлипа. Положен в яму и землей засыпан Ты, труженик. Душа твоя чиста. Ты всех кормил своим трудом и хлебом. Но пение псалмов, и плач под небом Кладбищенским, и колокольный звон — Не для твоих убогих похорон. Ты брошен в яму, словно ком земли. Тебя зарыли, а не погребли. Как ствол большого кряжистого дуба Лежит, поваленный на землю грубо Косым ударом молнии слепой, Разбит, обуглен, оголен, расколот,— Так ты лежишь, и сумрак — над тобой. Перемогая боль, и жар, и голод, В мученьях дни последние влача, Томился ты без крова, без врача. Родился нищим — умираешь голым. Подобно камню сердце богача. Но если б только лошадь заболела У богатея, он бы поскорей Созвал на помощь лучших лекарей И задал им единственное дело: Любимицу немедля исцелить! Ее согреть заботой без предела: Покрыть попоной, сладко накормить, И напоить, и уберечь от боли, Скребком почистить, вычесать, помыть, Не выводить, чтоб отдохнула в холе. И вся болезнь пройдет сама собой, Когда есть врач, забота и опека, Еда, питье и кров над головой. А ты, подобье божие от века, Ты, человек, потомок человека, Ты, самый благородный на земле, Лежишь во прахе, в холоде, во мгле!
Ты во сто крат достойней, чем солдат С ружьем, с ножом, с медалью за победу. Бездельники торопятся к ободу, А ты работал, голодая, брат. Ты всем пожертвовал, все претерпел. Ты даже хлеба досыта не ел. Есть у лисы надежная нора, Свое гнездо — у птицы поднебесной. Лишь ты один, безропотный и честный, Не нажил ни лачуги, ни двора. Невзгодами измотан, изможден, О хлебе для себя не беспокоясь, Под градом, ветром, снегом и дождем, Не видя света, не за страх, за совесть Ты поработал. Завершил свой путь. Закопан в землю — можешь отдохнуть. Ты не имел своей одежды даже, Овечьей шкуры жалкого куска. Не для тебя веретено и пряжа, Постукиванье ткацкого станка. Ты нас овец, возделывал сады, Косил траву и собирал оливки. А что взамен? Объедки да опивки, Ломоть лепешки да глоток воды. На виноградниках ты дотемна Трудился, но не пробовал вина. Ты за скотом ходил, его стерег Зимой и летом, не жалея ног, Но так и не разжился, не запасся Своего долей сыра или мяса. Сажал бобы — остался на бобах. Гнул спину в копях на добыче соли, А нажил только вечные мозоли, Кровавым потом навсегда пропах. При четырех наборах каждый раз Ты призывался в рекруты, в солдаты. Мы все перед тобою виноваты: И жизнь и кровь ты отдавал за нас. Могильный холод, тишина и прах. Свободен ты от жизни и от боли. Но и за гробом на твоих руках Не сгладятся кровавые мозоли.
Счастливец сытый, щеголь и богач, Себя оберегающий умело, Твоих невзгод, и мук, и неудач Но примет к сердцу. И ему нет дела До голытьбы. Ловкач себялюбивый, Он занят только собственной наживой. Перед тобой захлопывались двери, И отвращение, и недоверье Ты находил у входа в каждый дом, Где господа живут твоим трудом. Не ожидай поддержки, и щедрот, И жалости, не уповай на помощь От тех, кого ты одеваешь, кормишь, От тех, кому ты отдал кровь и пот.
Ты украшеньем был земли родной, Родник добра, струившийся потоком. Ты, шелковичный червь, свой белый кокон Ты отдал людям, жертвуя собой. Ты честно послужил отчизне милой И честно умер, позабытый миром. Ты временем безжалостно убит. Старуха-мать пришла. Едва стоит И молча плачет над твоей могилой.
Мать! Вытри слезы. Ими все моря Уже полны. Отчаянье, несчастья Не вечны. И скончался не напрасно Твой сын, твоя отрада, кровь твоя. Он человеком был. И силы зла Над ним не властны. Он погиб не зря. Он — солнце, что взойдет в заветный час И щедро землю радостью одарит. Он — молния. Она еще ударит, И сгинет враг, поработивший нас. И человек не будет никогда Душить и грабить человека, брата. Все будут жить свободно и богато — Настанет век совместного труда!

НАИМ ФРАШЕРИ.

Наим Фрашери (1846–1900). — Родился в семье мелкого бея в деревне Фрашери на юге Албании. Стихи на албанском языке начал слагать в детстве В 1865 году вместе с семьей переехал в Янину, где поступил в греческую гимназию. После религиозно-мистической атмосферы, царившей во Фрашери. Наим окунулся в мир классической и современной науки. В гимназии он начал писать стихи по-персидски, которые опубликовал в 1885 году в Стамбуле в сборнике «Грезы». Вернувшись на родину, поэт участвовал в создании Призренской лиги (1878–1881), национальной албанской организации, возглавившей борьбу против турецкого ига. После поражения лиги и ареста ее руководителя Абдюля Фрашери, старшего брата Наима, последний вынужден был уехать в Стамбул. Всего около пятнадцати лет длился творческий путь поэта (1880–1895 гг.), но значение его для процесса развитии албанской литературы было огромно. Н. Фрашери занимал в Стамбуле должность члена цензурной комиссии при министерстве образования Оттоманской империи. При его содействии было получено разрешение на издание многих албанских книг. Много сил поэт отдавал организации освободительного движения, созданию национальных типографий. Из десяти книг, изданных в 1886 году албанским обществом в Бухаресте, шесть принадлежали его перу. Среди них были поэма «Стада и пашни», принесшая поэту всеобщее признание, и патриотическая поэма на греческом языке — «Истинное желание албанцев». Н. Фрашери принимал участие в создании национальных школ в Албании; ему принадлежат первые албанские азбуки, книги для чтения и учебники. Наиболее зрелый и значительный из всех и о поэтических сборников — «Летние цветы» — вышел в 1890 году. В 1898 году Н. Фрашери издал две свои поэмы: «Историю Скандербега» и «Кербела».

Наим Фрашери был самым значительным албанским поэтом эпохи национального возрождения. Его творчество отличалось реализмом, народностью, национальной самобытностью, гуманизмом.

СЕРДЦЕ. Перевод Э. Александровой.

Когда грохочет небосвод И вспышки молний блещут, Когда осенний вихрь ревет, И дождь нещадно хлещет,
И мчится, низвергаясь с гор, Взбешенным водопадом, И мир, спокойный до сих пор, Глядит кромешным адом,—
Тогда не помышляй найти Знакомых мест приметы Средь все сметающей с пути Кипящей лавы этой.
Так сердце вещее певца Вскипает, словно волны, И пламенеет без конца, И мечет стрелы молний;
И дни и ночи, изболев, Все сетует и стонет, И, изливая скорбь и гнев, В слезах кровавых тонет.
О сердце, захлебнулось ты, Подобно мошке слабой, И тщетно ждешь, что с высоты Проглянет луч хотя бы.
…Весна с дождями промелькнет, Для лета путь расчистив, И лето гибель обретет Под грудой желтых листьев;
А листья унесет поток Распутицей осенней Туда, где всех начал исток И всех концов сплетенье…
О ты, не знающее дна Вместилище вселенной! Приносит все твоя волна, Уносит неизменно.
Пока в твой темный океан Не влился я рекою,— Век сердцу изнывать от ран, Век не знавать покоя.

ПЕСНЬ СВЕТИЛЬНИКА. Перевод Э. Александровой.

Средь вас, о люди, и для вас Во тьме кромешной рдею. Рожден я, чтобы вам светить, Чтоб делать вас мудрее.
Сгорю, по каплям изойду, Истаю весь, счастливый, Чтобы себя, друзей, весь мир Полней познать могли вы.
Когда ж угасну наконец, Не сокрушайтесь — верьте: Я жизнь с отрадой отдал вам, Я не страшился смерти!
Я вездесущ, я воплощен В животворящем свете; Я в вас самих, я вам родной, Роднее всех на свете.
Великой доблести пример, Сурового терпенья, К самозабвенью вас зову И к самоотреченью.
Придите ж, сядьте вкруг меня, Шутите, пойте, пейте, В душе предела нет любви — Для вас она, — владейте!
Для вас, для вас мой каждый вздох, Печаль моя и радость. Отдав вам все, хочу вкусить Великой жертвы сладость.
Ведь я люблю людей, люблю Всем сердцем, всею кровью,— Так полюбите и меня Такою же любовью!
Любите жизнь, любите труд, Друг друга полюбите! О легкокрылые сердца, На мой огонь летите!
Он обжигает плоть, зато Врачует дух недужный. Пред очистительным огнем Откиньте страх ненужный.
Да, я ваш самый лучший друг, Я с давних пор вам ведом, Я вашим пращурам светил, И прадедам, и дедам.
Подобно им, я испытал Немало превращений: Бывал и глиной, и водой, И стеблями растений;
Взметался жертвенным костром, Тлел огоньком болотным. Искрился в чаше круговой И в зелье приворотном.
Я отпрыск вечного огня, Родня светил далеких, Властитель облачных высот, Владыка недр глубоких…
Сказал бы больше, да боюсь Прослыть за многослова,— И для бумаги ль сотворен Язык огня святого?!

СВИРЕЛЬ. Перевод Э. Александровой.

Ты слышишь, песня раздалась Свирели одинокой? Вновь повела она рассказ Об участи жестокой:
«С тех пор как, дома и друзей Лишась, брожу по свету, Нет у меня счастливых дней, Минуты доброй нету.
Лила я слезы, грудь свою Терзала я в печали, И люди, чуя боль мою, Скорбели и рыдали.
Потом, страданье затая, Я примирилась с виду,— Делю с веселым радость я, С обиженным — обиду.
Но нет забвенья мне ни в чем: В беседе ль, за трудами — Исходит сердце день за днем Незримыми слезами.
Взирают люди на меня, Но как заглянешь в душу? Им не понять того огня, Что жжет меня и сушит.
Теснясь назойливо вокруг, Помочь они не властны, Не пережив ни этих мук, Ни этой жажды страстной».
Все, кто от родины вдали Обречены скитаться, В свирели друга обрели, Навеки с ней роднятся.
Напев свирели! Наделен Он прелестью манящей; Ему весь мир внимает, он — Огонь животворящий.
Он светом сумрак озарит, Вино играть заставит, Надеждой душу опьянит И лед в сердцах расплавит.
Дал звучный голос соловью, Цветку — благоуханье, Смысл вдохновенный — бытию И стройность — мирозданью.
Он к небесам свой жар вознес И в бездне опаленной Зажег мильоны ярких звезд — Могучих солнц мильоны.
Крупицу этого огня Взял бог — творец природы И, в землю искру зароня, Дал жизнь людскому роду.
О пламя чистое, гори, Пылай в душе поэта! Захочешь жизнь мою — бери, Но не оставь без света!

* * *

«В тебе я целый мир пою…». Перевод Т. Скориковой.

В тебе я целый мир пою И красоту вселенной, Я строки эти отдаю Твоей красе нетленной.
В тебе пою я красоту, И песня льется в высоту, Как птица, Лечу в твой царственный чертог, Чтобы в звучанье этих строк Явиться.

* * *

«Твое дыхание — как легкий взлет ветвей!..». Перевод Т. Скориковой.

Твое дыхание — как легкий взлет ветвей! В листве трепещет персик спелый,— Возьми в ладонь, и кажется, что в ней Забьется сок его литого тела… Так отчего ж негреющий огонь, А не полдневный жар ты в сердце заронила И вместо мака на мою ладонь Морозный лепесток жасмина положила? Сковала сердце зимняя тоска, И, словно подо льдом, безмолвно стынут строки… Но знай: в душе моей весенняя река,— Ждут половодья скрытые потоки!

* * *

«Пусть я сгорю во тьме свечой…». Перевод Т. Скориковой.

Пусть я сгорю во тьме свечой, Но знала б ты, как я томился, Как с опаленною душой Вдруг улыбаться научился, Как, засветив огонь в ночи, Истаял с пламенем свечи…

ФИЛИНН ШИРОКА.

Филипп Широка (1859–1935). — Родился в городе Шкодре, окончил городскую итальянскую школу. Принимал активное участие в деятельности Призренской лиги (см. выше). После поражения лиги вынужден был покинуть родину и с тех пор жил в Египте и Ливане; умер в Бейруте. Большинство своих стихотворений написал и опубликовал в период с 1896 по 1903 год под псевдонимом Гег Пострипа. Единственный сборник стихов поэта — «Муза сердца» — вышел в 1933 году в Тиране.

ЗИМА. Перевод Т. Скориковой.

Пора зимы все явственней близка: Душа скорбит, и сердце мое точит Природу охватившая тоска, Которая мне горести пророчит.
Сгустились над землею облака, Деревья стонут, гром во тьме грохочет, А ветер не оставил ни листка И сердце разорвать на части хочет.
Но снег укроет горы и поля, Чтобы опять весеннею порой Проснулась к жизни спящая земля.
Лишь мое сердце правды не скрывает: Снег старости ложится сединой, И под лучами солнца он не тает.