Европейская поэзия XIX века.

РУМЫНИЯ.

ИОН БУДАЙ-ДЕЛЯНУ.

Ион Будай-Деляну (1760–1820). — Родился в Трансильвании. Активный участник «Трансильванской школы» — патриотического румынского движения, направленного против владычества Австро-Венгерской империи Габсбургов. Под влиянием идей энциклопедистов и французской революции 1789 года Будай-Деляну написал ряд сочинений по вопросам права, истории, философии и педагогики.

ЦЫГАНИАДА[268]. (Фрагмент). Перевод А. Арго.

[268].
Мы короля, допустим, выбираем, И он, как это видим я и вы, Вполне достоин править нашим краем, А сыновья и внуки каковы? Вы можете ли быть, друзья, спокойны, Что будут все они его достойны?
История примеров знает тьму, Историк соответствия находит, И можно ясно показать, к чему В конце концов монархия приводит,— События давно минувших лет Подать нам могут не один совет.
Историк может привести нам случай, Что жил такой-то повелитель встарь, Что был он умный, честный и могучий И вообще был славный государь, Но чтоб потомок был похож на предка, Такое замечалось очень редко.
А если ты такого и найдешь, То все ж нисколько это не причина, Чтоб у его возлюбленного сына Была в холопах наша молодежь… Вопрос не ясен — разберется кто там: Сын будет ли достойным патриотом?
Я допустить могу в конце концов, Что этакий единственный наследник, Принявши власть от дедов и отцов, Окажется тиран и привередник. И тех, кому родиться предстоит, До их рожденья он закрепостит!
В руках имея полноту всей власти, Пренебрегая нравственностью, он Свои затеи, прихоти и страсти В неумолимый возведет закон. И в некий день подвергнет поруганью Все то, что нам священно по преданью.
Кто ж назовет ту меру, то число, Кто перечтет суровые невзгоды, Те горести и всяческое зло, Что перетерпят бедные народы, Что испытать обязана земля От глупого иль злого короля!
Но чтобы все возможности учесть нам, Допустим, что с обратной стороны Мы похвалить наследника должны,— Он будет добрым, доблестным и честным, Но все-таки прошу иметь в виду, Что возраженья я и здесь найду.
Монарх самодержавный и единый — Будь он хотя б семи пядей во лбу — Не может все определить причины И облегчить народную судьбу. Единолично он понять не может Все, что страну волнует и тревожит.
И ищет он помощников в делах, Тех, кто должны достойно и прилично Ему помочь за совесть и за страх,— И называют тех людей обычно Министром, лордом, пэром иль пашой, В чем разницы не вижу я большой.
Монарх быть может просто нерадивым, А может быть он даже не умен, Нередко все обязанности он Передает советникам ретивым. И нравится такому королю, Что он не прикасается к рулю.
Вот так-то им сколоченная клика Вершит дела высокого двора. Он никому в строку не ставит лыка, Считая, что хищение добра Для настоящей наивысшей знати Естественнее всех других занятий.
И эти-то пройдохи из пройдох, Которым равных нет на белом свете, Умеют так свои расставить сети, Так закрутить интригу иль подвох, Что властелин, который их возвысит, Вдруг видит сам, что он от них зависит.
А если уж запутали его — То горе угнетенному народу! Уж беззаконье правит торжество, Уж произвол насилует свободу, И рабство цепь на руки нам кладет, И деспотизм нас мучит и гнетет!

ВАСИЛЕ КЫРЛОВА.

Василе Кырлова (1809–1831). — Родился и жил в Тырговиште. Все наследие рано умершего поэта составляет пять стихотворений, но его заслуженно считают одним из основоположников румынского романтизма и новой румынской поэзии.

РАЗВАЛИНЫ ТЫРГОВИШТЕ[269]. Перевод Н. Стефановича.

[269].
О стены, вы остались как памятник всему Минувшему величью и счастью своему.
Ведь солнце озаряло и грело горячо Когда-то эту землю, свободную еще…
Но все скосило время, отрезало пути, И вот лежат обломки в тяжелом забытьи.
Исчезла ваша слава. Так было суждено. И стало здесь безлюдно, печально и черно.
От светлой славы предков — ни тени, ни следа. Дремучее забвенье. Бурьян и лебеда.
И если в прошлом каждый смотрел всегда на вас С восторгом и с любовью, волнуясь и дивясь,—
То ныне отступает он в ужасе немом, Увидев разрушенье, руины и разгром.
Но мрачные обломки, лежащие во мгле,— Вот образ и подобье всей жизни на земле,
И каждому понятно, зашедшему сюда, Что все на свете так же исчезнет без следа.
Пусть подвиги иные и тверже, чем гранит, Но время их разрушит, сметет и истребит.
А если кто-то станет всех выше и светлей — Он все же не избегнет погибели своей.
Я к вам стремлюсь, руины, ведь мне в конце концов Понятна бесполезность всех замков и дворцов.
И как пастух унылый, в пустых полях бродя, Спешит порой укрыться от бури и дождя,—
Так я спешу сегодня за ваш надежный щит, Гонимый грозной бурей страданий и обид.
Нет, песен мне не надо, но я хочу, скорбя, Отчизна дорогая, оплакивать тебя.
Здесь мудрости источник, и верю потому, Что многое, быть может, я здесь еще пойму.
Вот день уже уходит, и вот во все дома Бесшумно проникает бесформенная тьма.
И каждый, кто измучен заботой и трудом, Спокойно засыпает и спит глубоким сном.
Ведь сон от всех напастей единственный приют… Но мысли мне и ночью покоя не дают.
Я скорбью беспредельной и жалостью томим, И снова прихожу я к развалинам седым.
О камни дорогие! Ведь ваш печальный вид Мой дух приподнимает, меня животворит.
Тоскую я и места не нахожу себе, Когда о вашей горькой подумаю судьбе.
Я словно у могилы всей доблести былой И жалобам внимаю с волненьем и тоской.
И в сумраке туманном мне слышатся едва Хорошие, простые, но грустные слова:
«Как дым, умчалась слава. Всему такой удел. Ведь светлый дух свободы отсюда отлетел».
Я слышу грустный голос и потрясен опять. Меня он заставляет свой жребий проклинать.
Позвольте мне, о степы, пока я жив еще, Здесь думать, утешаться и плакать горячо.
Тиран на эту землю не ступит ни один: Он в ужасе отпрянет от каменных руин.

ГРИГОРЕ АЛЕКСАНДРЕСКУ.

Григоре Александреску (1810–1885). — Родился в Тырговиште, жил и работал в Бухаресте. Накануне революции 1848 года сблизился с передовыми патриотическим кругами общества, был редактором газеты «Попорул суверан» — органа революционного движения. Основные поэтические сборники Александреску: «Стихи» (1842), «Воспоминания и впечатления, послания и басни» (1847), «Размышления, элегии, послания, сатиры и басни» (1863).

1840-Й ГОД. Перевод А. Голембы.

Подавим боль былую, пускай сердец не гложет, Пусть нам судьба поможет, пошлет надежды весть; Где тот волшебник мудрый, который вызнать сможет, Что обещает людям грядущий год принесть?
Быть может, солнце счастья уже не за горами И завтра озарится лазоревый чертог: Нередко к людям радость приходит за скорбями И нежная улыбка сменяет тяжкий вздох!
Так возвещает всякий, поверивший надежде, Так в дни златого детства говаривал и я; Идут-мелькают годы, я в счастье верил прежде, Ну, а теперь надежда развеялась моя.
Из вечности возникнут и в бесконечность канут Дни жизни беспросветной, утраченные дни, День канул — и не будет он более помянут, Лишь разной силой боли означены они.
Но год новорожденный с отрадой мною встречен, Его прихода жадно ждал человечий род! Пришлец, ты всенародно прославлен и привечен, Я человек: со всеми я славлю твой приход!
Когда на свет младенец является румяный, Чтоб новой жаждой жизни поникших наделить,— Седой старик ликует: «Мой внучек долгожданный Рожден — теперь могу я спокойно опочить».
Так праведники, верно, со вздохом бы сказали, Когда бы всё, что щедро народу обещали, В году новорожденном узрели наяву! Дай знак иным неверным, что свято верить надо, Твори свои реформы — и пастыря и стадо Веди на луг зеленый, на свежую траву!
Расшатаны устои недвижного былого, Мир прошлого заржавел и в пошлости погряз, Нетерпеливо люди ждут года молодого, Мечта к нему стремится, пришел надежды час!
Увидит год грядущий, как нашим миром правят Былых законов тени, которым верил прадед, Как жалкие пигмеи сковали мощь людей. В растерзанных законах не видим мы уродства, Давно не склонны верить порывам благородства, Бессмертному сиянью незыблемых идей.
Живут политиканы копеечным фразерством, Пустым бахвальством разум спокойный подменен, Познавши жизнь, погрязли мы в эгоизме черством, И деспотизм зловещий еще не сокрушен.
Я жду тебя как чуда, год новый, год желанный, Но если будет пастырь, для нас тобой избранный, Таким же, как ушедших правителей синклит, То лучше… пусть былая пребудет тирания, Без радости особой приму твои дары я: Реформами такими народ по горло сыт!
Нет, нам добра не сможет дать перемена эта, Уж лучше бы спалила залетная комета Обитель нашу — землю — однажды и дотла! Не все ль равно несчастным, чья их рука неволит, Один ли угнетатель их вяжет, бьет и колет, Иль нескольких сатрапов судьбина им дала?
Себе я благ особых вымаливать не стану, Ведь я с моим народом живу одной судьбой; И, если только мне ты бальзам прольешь на рану, Я посмеюсь над болью, над горечью любой!
От множества страданий окаменели души, Оков тяжелых бремя нас больше не гнетет, К насилью мы привыкли, и ропщем мы все глуше: Живет со мною рядом привычным ставший гнет.
Но я хочу увидеть тот день обетованный, Когда земли народы постигнут навсегда, Что больше на планете не царствуют тираны, Что деспотов надменных прервалась череда!
Легко дышать мне станет в моей земной отчизне, И пусть мой лоб печальный морщин покроет сеть, Пусть черным вихрем страсти задуют факел жизни, Утешен, я сумею спокойно умереть.
Вздымаясь к горным высям в объятья Азраила, Прощальное лобзанье пошлю своей стране И тем, кого при жизни душа моя любила, Оставлю только счастье да память обо мне.

ЧЕЗАР БОЛЛИАК.

Чезар Боллиак (1813–1881). — Активный участник революции 1848 года. После ее поражения эмигрировал в Брашов, затем в Париж, где до 1857 года издавал газету «Бучумул». Вернувшись в Бухарест, продолжал свою деятельность как поэт, журналист, критик. Его основные сборники: «Из стихотворений Ч. Боллиака» (1843), «Новые стихи» (1847), «Собрание старых и новых стихов» (1857).

БАРЩИННЫЙ КРЕСТЬЯНИН. Перевод Э. Левонтина.

1.

Ох, к земле нас приковали Крепкой цепью навсегда, Нам бесплатно не давали Даже воду из пруда! Что вокруг нас — все чужое… Тяжек барщины ярем! Гнемся, гнемся над сохою, Нищими домой идем…
Мы всю жизнь для господина — Вещь его, рабочий скот… Раб иль сено — всё едино. Шел бы барину доход! Крепостной, с семьею вместе, Бык с коровой и телком — Приложение к поместью, В списке значатся одном…
Баре, коль случится, рады Подороже нас продать, Если ж перебиться надо — И в аренду можно сдать… Старый, малый — знай работай Для господ своих года, И чем больше льется пота, Тем жаднее господа!
Из рабов несчастных соки День и ночь помещик жмет, А получит чин высокий,— Он же с нас налог дерет. Он же, в министерском сане, Грабит нас, проклятый враг! Век терзать нас не устанет Троеликий вурдалак!

2.

Что им совесть! Что им братство! Ценят труд наш, как хотят! Дети наши — их богатство, Руки наши — барский клад! И для прихоти любовной Иль на бальный туалет Тратят баре хладнокровно Труд наш за десяток лет!
Мы работаем, как пчелы, Собирающие мед,— Господам наш труд тяжелый Все их блага создает! Закрома полны в амбаре… Сыт, доволен и хмелен, Гонит мужиков боярин, Словно пчел от меда, вон…
Не хотим трудиться даром! Труд — за землю отдаем! Что носили мы боярам, Все себе теперь берем! Мы свою добыли долю, Цепь валяется в пыли, И хозяин ныне в поле Только труженик земли!
Лишь одно железо может Полю хлеб помочь родить! Лишь железо силы множит, Чтобы хлеб наш сохранить! Понапрасну шли к вельможам Мы за правом за своим, Сами мы себе поможем, Сами правду защитим.

ДИМИТРИЕ БОЛИНТИНЯНУ. Перевод В. Цвелева.

Димитрие Болинтиняну (1819–1872). — Поэт и прозаик. Учился в Бухаресте и Париже, принимал участие в революции 1848 года, после ее поражения провел почти десять лет в изгнании, посетил ряд стран Юго-Восточной Европы. Основные его поэтические сборники: «Легенды или отечественные сказки в стихах» (1858), «Эвмениды» (1866), «Менады» (1870), а также двухтомник «Стихотворения» (1869).

МАТЬ ШТЕФАНА ВЕЛИКОГО[270].

[270].

I.

Там, в старинном замке, над скалою черной, Где обходит стены ручеек проворный, Не в цвету гвоздика вянет полевая, То княгиня горько плачет молодая, На войне любимый муж с войсками вместе, И не возвратился, и не шлет известий. И блестят слезами голубые очи, Как росой фиалки после летней ночи. На плечи спустились золотые косы, На лицо посмотришь — лилии и розы! И свекровь не хочет отдыхать ложиться И невестку нежно просит ободриться.

II.

Полночь бьют куранты. Чу! Подъехал кто-то К замку и стучится в гулкие ворота. — Это я, о мама, Штефан твой желанный, Возвращаюсь с поля, зажимая раны. От судьбы жестокой не нашел защиты, Войско враг рассеял, мы — увы — разбиты… Дверь откройте!.. турки… близко… умоляю… Я продрог от стужи… кровью истекаю…— Но жена не встретит мужа дорогого. — Стой, дитя! — свекровь ей говорит сурово. И ворот тяжелых сыну не открыла, Лишь в молчанье ночи так заговорила: — Слушай, чужеземец! Штефан в дальнем поле Сеет смерть бесстрашно в битве ради воли! Да, я — мать-княгиня, он мне сын, я знаю, Но тебя, пришелец, слушать не желаю. Если мне под старость небеса послали Испытанье кончить дни мои в печали, Если благородный сын мой изменился, Если правда, Штефан, ты бежать решился,— Материнской воли силу ты изведай: Поспеши к отрядам и вернись с победой! Или за отчизну смерть прими с бойцами, И твою могилу уберут цветами!

III.

Штефан в поле войско созывает горном, Снова мчатся кони по ущельям горным… В бой!.. И сила вражья по холмам и долам Падает, что колос под серпом тяжелым.

ПЕСНЯ СВОБОДЫ.

Долго ль, честные румыны, Воздыхать придется вам? Перед вами день свободы, Поспешить пора к мечам.
Кто под гнетом униженья Низко голову склонял, Знайте все — пришла свобода, День торжественный настал.
За отчизну смерть почетна. Все к оружию! Вперед! Над могилами героев Белый ландыш расцветет.
К нам, товарищ по оружью, Сын Румынии, солдат! Для спасенья тирании Не пойдет на брата брат.
Боже, боже, руку мщенья От врага не отстрани, И любовь к отчизне милой Ты в сердцах воспламени!

БОГДАН ПЕТРИЧЕЙКУ ХАШДЕУ.

Богдан Петричейку Хашдеу (1836–1907). — Сын молдавского писателя Александру Хашдеу, учился в Харькове, первые произведения писал по-русски. С 1857 года жил и работал в Яссах, а с 1863 года — в Бухаресте. Отстаивал демократические идеи, воспринятые им в молодости под влиянием русской передовой культуры. Выступал как поэт, прозаик, драматург, публицист, а в последний период жизни — как ученый-филолог и историк. Сборники его стихотворений — «Поэзия» (1873), «Сарказм и идеал» (1897).

СТИХ. Перевод М. Талова.

Гомер воспел Ахилла, подвигнутого гневом, А Данте Тартар воспевал. В дни горести рожденный, веселым чужд напевам, Не посвящает песен поэт беспечным девам, Его не опьяняет вакхический фиал.
Я прерываю арфы безмолвье поневоле, Когда я скорбью опален. Надорванное сердце молчать не в силах доле, Истерзанное мукой неутолимой боли, В агонии роняет короткий, резкий стон.
Поэзии суровой безрадостные свитки! Моя поэзия — гранит. В ней ненависть клокочет, в ней ужаса избытки, И голосом охрипшим на лоне страшной пытки В ней каждый слог о долгих страданьях говорит!
Петь о цветах и звездах достойно ли поэта В наш век, который глух и слеп, Когда под пестрым гримом всего лишь черви это, А правда проклинает, ища напрасно света… О, бедствие! О, мерзость! Могила, мгла и склеп!
Оставьте прозе блестки продажного обмана! Певец восторженный поет, Коварное отбросив веселье балагана; Когда вокруг, как злая гноящаяся рана, Все трупным ядом дышит и заживо гниет.
Гомер воспел Ахилла, подвигнутого гневом, А Данте Тартар воспевал. В дни горести рожденный, веселым чужд напевам, Не посвящает песен поэт беспечным девам, Его не опьяняет вакхический фиал.

БЕДНОСТЬ. Перевод Г. Перова.

Как стрелок в своей засаде, Бедность, пропитанья ради, Держит палец на курке. На него нажмет легонько, И пичуга, пискнув тонко, Упадет невдалеке.
Только труд, большой, усердный, От судьбы жестокосердной Бережет еще меня. Так века назад кольчуга Грудь охватывала туго, Тело рыцаря храня.
Но сменяет мрак осенний Пору юного цветенья. Злая старость тут как тут. Дни зловещие, пустые, Словно вороны седые, Тело времени клюют.
Труд мой стонет и вздыхает, О покое умоляет — Безнадежный инвалид. После длительных кампаний, При последнем издыханье Он судьбы не победит.
Тщетно я свой разум вялый Подымаю, как бывало, К сферам вечной красоты. На мгновенье он взлетает И обратно упадает, Словно камень с высоты.
Но, оглохшие к страданью, Все спешат за новой данью, Просят, требуют, клянут. За мечты сулят подачку, За идею, как собачке, Кость негодную швырнут.
А погаснет в сердце пламя, Вмиг растопчут сапогами, Омерзенья не тая. Им, скажи, какое дело, Что для них одних горела До конца душа моя?
Как стрелок в своей засаде, Бедность, пропитанья ради, Держит палец на курке. На него нажмет легонько, И пичуга, пискнув тонко, Упадет невдалеке.

АЛЕКСАНДРУ ВЛАХУЦЭ. Перевод Р. Морана.

Александру Влахуцэ (1858–1919). — Сын крестьянина. Был корректором, учителем, школьным инспектором. Поэт и прозаик. В Бухаресте сблизился с передовыми румынскими писателями И. Л. Караджале, Дж. Кошбуком, издавал журналы «Вяца» и «Семэнэтороул», отстаивавшие реалистические традиции в литературе. Его поэтические книги — «Стихотворения» (1887) и «Любовь» (1896).

К ЭМИНЕСКУ[271].

[271].
Я неразлучен с дивной книгой, Хотя я помню каждый стих. Брожу по строчкам, как по всходам, Живым посевам дум твоих.
В мир красоты я погружаюсь, Что, утренней звезды ясней, Горит на темном небосводе В ночи твоих печальных дней.
О, как понятны мне, как близки Задумчивый и нежный взгляд И на лице твоем усталом Печаль страданий и утрат!
Не диво, что твой жребий грустен, Что, боль таких страстей тая, Ты к тем испытываешь зависть, Кто сбросил бремя бытия;
Что мысли черные копятся, Бушуют под твоим челом, Ведь сумрачные тучи — сестры Вершин, покрытых вечным льдом!
О, если б гений твой, который Сокровище певучих строк Со дна расколотого сердца, Как из морских глубин, извлек,—
Не сжег тебя, виски обуглив Глухими всплесками огня, В необозримом царстве мысли Все ярким светом осеня,
И если бы тебе достался Простого смертного удел,— Как ты легко б мятежный разум Смирил и боль преодолел!
С каким бы черствым равнодушьем Ты слушал безответный стон, Взирал на бедствия, в которых Мир задыхаться осужден!
Но нет, ты выше этих мелких Сердец, остуженных давно, Боль, не замеченную миром, Всю выстрадать тебе дано,
И выплакать все наши слезы, И в буре жизненных тревог Стихи, как вспышки молний, высечь, В них сердца твоего кусок,
И взлетом дум зажечь светила… О пламя!.. Свету дела нет, Что ты само себя сжигаешь, Во мраке порождая свет!

СЕЯТЕЛЬ.

На пашне — сеятель трудолюбивый, Он в борозду, что от росы влажна, Бросает новой жизни семена, Они взойдут в грядущем тучной нивой.
Шуршит зерно, и снова горсть полна… И сеет он рукой неторопливой Свою святую веру в мир счастливый, Надежду на иные времена.
Трудись прилежно, благодетель скромный! Вослед придут другие и в степи В дни жатвы снимут урожай огромный.
Готовый к славной жертве, все стерпи. Чтоб семя зрело силой неуемной, Своею кровью землю окропи.

ДУМИТРУ НЕКУЛУЦЭ.

Думитру Некулуцэ (1859–1904). — Сын крестьянина-бедняка, скитался по стране в поисках заработка. Примкнув к рабочему движению, он стал революционным поэтом, участвовал в создании социалистической газеты «Ромыния мунчитоаре», где и опубликовал большинство своих стихотворений. Сборник стихов Некулуцэ «К берегу справедливости» вышел посмертно, в 1907 году.

МУЧЕНИКИ И ПАЛАЧИ. Перевод Вс. Рождественского.

Бедный трудится народ, А плоды труда крадет У него богатый. Ты судьбу свою клянешь И на шее век несешь Свой ярем проклятый.
Под бичом и кулаком Ты молчишь, стоишь столбом, Опустивши руки. Нету силы, чтоб восстать. Плачут дети, плачет мать, Дом твой полон муки.
Ты поплатишься тюрьмой, Дом оставишь сиротой И жену вдовою, Коль осмелишься сказать, Что пришла пора восстать, Кончить с нищетою.
Только втайне ты клянешь Псов-мучителей грабеж, Злое надруганье. Слезы в песнях у тебя. Лишь они, с тобой скорбя, Гасят дум пыланье.
С каждым годом тяжелей От попов и королей, От налогов новых. Слез и пота нам не счесть, Дома дети просят есть, Век несешь оковы.
Бык от голода ревет, Еле-еле плуг ведет, Падает в бессилье. Пашешь, сеешь ты в слезах, Наг и бос, ты лишь в мечтах Видишь изобилье.
Истощен трудами ты, Вся одежда — лоскуты, Грустны песни звуки. Света нет в твоей судьбе, Даже некому тебе Рассказать про муки.
На земле ведь правды нет, Небеса молчат в ответ, Позабыт ты богом. Ветер плачет над тобой, Плачут и ручьи весной Вслед твоим тревогам
Улетают журавли… Ты же в рабстве у земли Отдыха не знаешь. А воротятся они — Ты, влача все те же дни, Стоном их встречаешь.
И, как раб перед зарей, Ты встаешь полунагой, Хлещет дождь по нивам, По плечам твоим все злей. Ты хоть раз встречался ль с ней, С той зарей, — счастливым?
Солнце видит с вышины — На войне твои сыны Погибают в поле, Но не видело оно, Чтоб им было суждено Свет узнать в неволе.
Лучших сыновей твоих, Клеветой позоря их, Враг зовет лжецами Лишь за то, что путь себе Они выбрали — в борьбе С гнетом, с богачами.
Их великие мечты Ядом злобы облиты. Цепи им, могилы: Им нельзя жалеть, любить И пытаться гнет разбить, Мрак судьбы постылой.
Ведь хозяева твердят: Если люди захотят Льва пустить на волю, Кто ж за них пойдет тогда Спину гнуть в ярме труда, Встретить злую долю?
О народ, ты угнетен. Подлецами загражден Путь твой настоящий. Твердо жди иной судьбы, Прям и стоек, как дубы, Под грозой шумящей.

АЛЕКСАНДРУ МАЧЕДОНСКИЙ. Перевод Р. Морана.

Александру Мачедонский (1854–1920). — Получил образование за границей и в Бухаресте. В 1873–1876 годах издавал газету «Олтул», где выступал против румынской монархии, за что подвергся тюремному заключению. В 1880 году основал журнал «Литературол» и литературное общество под тем же названием. Демократические тенденции в его творчестве сочетались с формальными эстетическими поисками, которые положили начало румынскому символизму. Основные сборники его стихотворений — «Первые слова» (1872), «Стихи» (1882), «Необычайный» (1897), «Священные цветы» (1912).

ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!

Плачь, румынская держава, Пухнет с голоду народ… Королю — почет и слава, А крестьянам — пот кровавый, Так их небо создает!
Сила наша без утайки Вся Берлину отдана… Наша бедная страна Кормит рейнских принцев шайки. Муки, кровь и труд — для нас, Деньги — для берлинских касс.
Плачь, румынская держава! Что, невеселы дела? Королю — почет и слава, А крестьянам — пот кровавый; Вся страна с ума сошла.
Разве счастье миновало? Во дворце сокровищ нет? Удивляют целый свет Торжества и карнавалы. У любого подлеца — Родич в челяди дворца!
Смейся, гордая держава! Смейся, заглушая боль! Королю — почет и слава, А крестьянам — пот кровавый, Да и тот слизнет король.
Всех румын владыка светский, Он язык румынский знал: Как приехал, не сказал — Ни словечка по-немецки! Как не чтить нам этот трон? Мы — внизу, а сверху — он!

РОНДО ВЫСОТ.

В сумрачной мансарде той Все так бедно и убого. Профиль молодого бога Гений клонит в час ночной.
Ежедневных дрязг тревога. Ежедневный спор с судьбой. В сумрачной мансарде той Все так бедно и убого.
Воспарит он — ждать немного! Ввысь, в Элизий золотой… Но его уж день седьмой Все не видно у порога В сумрачной мансарде той.

В ЧАЩЕ БОРА.

В чаще бора тьма чернеет все угрюмей, все страшней, Лист к листу прижался молча, и не слышно треска в сучьях; Ночь глухая, ночь немая, ночь мертва, все небо в тучах.— Но не молкнет соловей, но не молкнет соловей.
В чаще бора стонет буря все злорадней, все страшней, В блеске молний ливень хлещет, прах потопом затопляя, Строй гармонии нарушив, ярость мечется слепая,— Но не молкнет соловей, но не молкнет соловей.
В чаще бора пляшет нежить все безумней, все страшней, Запоздал рассвет надолго… Над обителью лесною, Преградив заре дорогу, мрак стоит сплошной стеною,— Но не молкнет соловей, по не молкнет соловей.

СОНЕТ СИЛЫ.

Динамит, кирка и заступ рвут гранитную громаду. Золотая жила скрыта под скалистою горою… Чистый блеск ее как будто скован силой колдовскою,— Не покажется ни разу лихорадочному взгляду.
Мне порой не удается скрыть сомненье и досаду: Неужели силой воли не возьму я тайну с бою, Даже к этой древней Мекке я дорогу не открою И за труд одна насмешка мне достанется в награду?
И хотя кирки и буры в непрерывном наступленье Притупились и разбились о гранит преграды горной И ржавеют их обломки, как примета пораженья,—
Но отчаяньем не сломлен и теперь мой дух упорный, Я — в предчувствии победы, пусть далекой, но бесспорной, Ибо я одно орудье в целости сберег: Терпенье.