Европейская поэзия XIX века.

ДАНИЯ.

АДАМ ГОТТЛОБ ЭЛЕНШЛЕГЕР.

Адам Готтлоб Эленшлегер (1779–1850). — Поэт и драматург, крупнейший представитель датского романтизма. Родился в семье церковного органиста. С юности увлекался поэзией. Решающую роль в судьбе Эленшлегера сыграло знакомство с поэтом и философом Хенриком Стеффенсом (1773–1845), поклонником немецкого романтизма. После одной из бесед со Стеффенсом Эленшлегер пишет стихотворение «Золотые рога» (1802), в котором исторический факт — исчезновение из музея двух древних золотых рогов-кубков — толкуется как наказание богов за бездуховность современного поколения. Это стихотворение поэт включает в свой сборник «Стихи» (1803), содержащий произведения на темы древних саг и преданий, а также цикл лирических стихотворений «Состояния природы» и комедию «Игры в ночь на святого Иоанна». В 1805 году Эленшлегер издает свой двухтомник «Поэтические произведения», куда входят лирические, прозаические и драматический пьесы, в частности, драма «Аладдин, или Волшебная лампа» на сюжет из «Тысячи и одной ночи». В пьесе ярко обнаруживает себя демократический дух поэзии Эленшлегера: человек из народа, Аладдин проходит через все жизненные испытания и становится борцом за счастье людей. В 1805–1801) годах Эленшлегер путешествует по Европе, знакомится с Гете, Фихто, братьями Шлегелями, мадам де Сталь. В 1807 году выходят в свет «Северный поэмы» — на сюжеты древнескандинавской истории и мифологии. В том же году Эленшлегер завершает историческую трагедию «Пальнатоке», в которой обращается к эпохе утверждения христианства на скандинавской почве, а через год — трагедию «Аксель и Вальборг» (издана в 1810 г.). Возвратившись на родину, поэт становится признанным главой романтической школы в Дании, создает многочисленные трагедии, эпические поэмы и прозаические произведения. Произведения Эленшлегера 30–40-х годов но своим художественным достоинствам заметно уступают его творчеству 10–20-х годов XIX века.

Значение Эленшлегера для датской литературы исключительно велико. Традиции его творчества прослеживаются у многих датских писателей-романтиков, в частности, И.-Л. Хейберга, Х.-К. Андерсона и др. Большое влияние Эленшлегер оказал на своих современников в Норвегии и Швеции.

На русском языке издавалась трагедия «Ярл Хакон» (впервые — в «Вестнике Европы» за 1887 г.). В 1972 г. в издательстве «Искусство» вышли в свет «Пьесы» Эленшлегера в переводах А. Ганзен, Ю. Вронского, П. Карпа, со вступительной статьей А. Погодина. Стихотворения Эленшлегера на русском языке печатаются впервые.

НАСТУПЛЕНИЕ ВЕСНЫ. Перевод Н. Григорьевой.

Зазеленело внезапно в долине, Все в изумрудах лесные короны, Даже в плетне, на любой хворостине Лопнуть готовы живые бутоны. Облик зимы убегающей жалок, К полюсу тащит она непогоды; Лежа на ложе из свежих фиалок, С нежной улыбкой проснулась природа.
Арфа, на ветках, от наледи ломких, Молча висела ты в снежной метели. Только бураны, бывало, в потемках Песни свои похоронные пели. Но ледяное твое одеянье Сжег огнедышащий взор Аполлона; Синего неба вдыхая сиянье, Переливаешься ты обновленно.
Арфа, настроить божественной Флоре Струны позволь твои перед игрою. Шар, пламенеющий в синем просторе, Горы окрасил пурпурной зарею. Вижу, как ветры вплетаются в травы; Слышу в тиши, как крыло жаворонка, Провозглашая всевышнему славу, В струны твои ударяется звонко.
Солнечный луч! Ты во взоре блуждаешь Девушки, чувство познавшей впервые. Словно сама красота, ты вонзаешь В сердце мне стрелы свои огневые. Входят влюбленные тихо в дубраву… Если б улыбку вы мне подарили! Только тогда б, зазвучав величаво, Думы мои к небесам воспарили.
Вот, очарованы сладостным пеньем, Пестрой толпой соберутся пастушки У ручейка, что по белым каменьям Возле лесной пробегает опушки. Арфу, воспевшую их, окружая, Будут порхать в хороводе воздушном, То мне венками чело украшая, То поцелуем даря простодушным.
Даже до горцев, от времени белых, Отзвук достигнет мелодии дальней; Встанут в дверях они хижин замшелых, Чтобы прислушаться к арфе печальной. Голос могучего вешнего зова В песне уловят их чуткие уши, И переполнятся радостью новой Их неподвластные старости души.
Песня моя пастушку молодому Сердце встревожит. Мычащее стадо, Глянув на небо, погонит он к дому, Где его отдыха встретит награда. Он извлечет из свирели прилежной Струн отголосок, едва уловимый, И, растворяясь в природе безбрежной, Бога восславит, обнявшись с любимой.
Ах, я опять притязаю на чудо! В вещие сны погружаюсь блаженно, Чувствам нечетким вверяясь, покуда Мысль так туманна и несовершенна. Малая птаха способна едва ли Выразить смысл своего ликованья. Даже и песней весеннею я ли Живопишу волшебство мирозданья.
Ах, был один[121]! Сквозь любые невзгоды Вечным огнем его песни пылали. Бог отворил ему двери природы. Он говорил, а вокруг лепетали! Рунгстед[122]! Все так же на бороздах тучных Злаки твои набираются силы; А у готических стен равнодушных Спит твой сказитель в объятьях могилы.
Эвальд Святой! До сих пор над лесами Датскими дух твой парит просветленный, Над беспокойными реет волнами, Слушает роз разговор благовонный. Пусть он озябшие струны согреет, В грудь мою пламя святое вдыхая! Только тогда моя песня сумеет Высказать то, что лишь вижу пока я.

РАСКРАСАВИЦА, ОКОШКО ОТВОРИ! Перевод Н. Григорьевой.

Раскрасавица, окошко отвори, Твой любимый ждет. Что за нега в соловьиных голосах! Бледный месяц бродит в синих небесах. Раскрасавица, окошко отвори, Друг твой у ворот.
Раскрасавица, руки не отнимай, Сердцу все больней! Ах, ни сна мне, ни покоя больше нет С той поры, как я узнал тебя, мой свет. Раскрасавица, руки не отнимай У меня своей.
Раскрасавица, мне губки подари,— Я горю в огне. Ты, которая мне рану нанесла, Излечи меня от сладостного зла. Раскрасавица, как розу, подари Свои губки мне.

АЛАДДИН НА МОГИЛЕ МАТЕРИ. Перевод В. Тихомирова.

Баю-бай, малютка спит! Сон и сладок, сон и долог! Эта зыбка не скрипит, И над ней незыблем полог.
Буря над моей судьбой,— Слышишь? — плачет и хохочет. Червь могильный над тобой,— Видишь? — крышку гроба точит.
Спи-усни! А я спою — Счастье пусть тебе приснится. Слышишь? Баюшки-баю, Не темна ль твоя светлица?
Соловей выводит трель. Ты довольна ль чистой трелью? Ты качала колыбель: Нынче я над колыбелью.
Мама, мама! Погляди, Мы с тобой сыграли шутку: Кустик на твоей груди, Я из ветки сделал дудку.
Пусть тебя повеселит Звуком жалобным и чистым, Будто зимний вихрь свистит По ночным кустам безлистым.
Ах, уж мне пора идти! На твоей груди продрог я — В целом мире не найти, Где бы вновь согреться смог я.
Баю-бай, малютка спит! Сон и сладок, сон и долог! Эта зыбка не скрипит, И над ней незыблем полог.

КАКИМИ СТАЛИ ВЫ, КРАСНЫЕ РОЗЫ. Перевод Н. Григорьевой.

О розы счастья, и сейчас Полны вы аромата. В своем молитвеннике вас Лелеет память свято.
Не раз, кладя на пурпур тень, Вас кистью смерть касалась; Но не забыть тот юный день, Тех роз далеких алость.
Любую жилку знаю я На благородной ткани. Там, где горит слеза моя, Искрились росы ране.

ТОСКА ПО РОДИНЕ. Перевод А. Спаль.

Ветры дивные закатов, Как тревожите вы грудь! Волны летних ароматов Луговых, куда ваш путь? Может быть, на снежный брег, К родине моей ваш бег? Донесете ль в мир былого — Сердца горестное слово?
Солнце алое сгорело, Скрылось в каменной золе. Я стою белее мела В одиночестве и мгле. Нет в краю родимом скал. Ах, но я безроден стал! Лишь во сне я вижу травы, Зелень дремлющей дубравы.
Ты, норвежец, в день ненастья, Помнишь — горько клялся в том, Что покой, любовь и счастье Дарит лишь родимый дом. Ты, швейцарец, житель гор, Вел такой же разговор! Манит вас тоска святая, Скал привычных цепь литая.
В вашей памяти утесы Неприступные царят, Мне же голых глыб откосы Ум гнетут и ранят взгляд. Я пою хвалу сосне, Датским букам по весне! Здесь же — разве успокою Душу бледною рукою?
Не текут в моей отчизне Реки в глиняной пыли; Море там — праматерь жизни — Серебром горит вдали! Дарит Дании покой, Гладит ласковой рукой, И прибой, волной атласной, Льнет к груди ее прекрасной.
Тихо, тихо! В лодке зыбкой Дева сквозь тростник плывет, С нежной цитрой и улыбкой В час полуночный поет. Чистый тон! О, счастья луч! Эта песня — к сердцу ключ. Но печалюсь я и плачу. Что я в милой песне значу?
То — не датские напевы, И слова — язык иной. Нет, не так мне пели девы В отчем доме, под сосной. Может, эта речь звучней, Но слова чужие в ней. Песнь твоя прекрасней грезы. Но прости мне эти слезы.
Песня Дании печальна, Словно вздох, слетевший с уст. Струи вод грустят кристально, Запах трав росистых густ. В милой роще столько раз Я сидел в закатный час. Мчат мечты меня в былое,— Вот и плачу оттого я.
Пела мама, умирая; Путь мой скорбен с малых лет. Дания, — ты мать вторая,— Вновь увидимся ль, мой свет? Жизнь непрочная жалка. Смею ль я, издалека Возвратясь, в последней муке Протянуть отчизне руки?

КРИСТИАН ВИНТЕР. Перевод Н. Григорьевой.

Кристиан Винтер (1796–1876). — Поэт и переводчик. Родился и Фенсмарке в Южной Зеландии. Дебютировал сборником «Стихи» (1828), и который вошло, в частности, стихотворение «Птица, лети!» (1826), впоследствии переложенное на музыку. В 1832 году вышел в свет второй сборник лирических стихов поэта — «Стихи старые и новые». Глубокий отпечаток на творчество Винтера наложила любовь к Юлии Берлин, замужней женщине, с которой он познакомился в 1836 году. В 1848 году Кристиан Винтер и Юлия Берлин связали себя семейными узами. Период 40–50-х годов — самый плодотворный в творчестве Винтера. В эти годы он создает цикл лирических стихотворений «К единственной» и посвящает их Юлии. Лирика Винтера составляет существенный вклад в датскую поэзию. Перу Винтера принадлежит также эпическая поэма «Бег оленя» (1855) и ряд новелл.

Стихотворения Винтера на русском языке печатаются впервые.

ПТИЦА, ЛЕТИ!

Птица, лети! Над простором озерным Стелется темная ночь. Солнце за лесом скрывается черным, День удаляется прочь. Ты поспеши к своим детям пернатым, Чтоб, возвратившись опять, Длительный путь к своим певчим пенатам Мне поутру описать.
Птица, лети! Над волною зеленой Крылья свои распахни. Если ты встретишься с парой влюбленной, В душу любви загляни. Тот лишь певцом называть себя смеет, Кто научился любить; Все, что вместить в себя сердце умеет, Должен я в песню вместить.
Птица, лети! Над волною журчащей Сладостно к дому лететь И, затаясь под лепечущей чащей, Вдруг о любимом запеть. Если бы мог я взлететь за тобою, Точно я выбрал бы путь. Здесь же могу я лишь вслед за листвою Вновь о любимой вздохнуть.
Птица, лети! Над волною широкой, Там, в поднебесном краю… Где-то, в прибрежной дубраве далекой, Милую встретишь мою. Стан, как тростника, как розы, ланиты; Очи сулят забытье; По ветру темные кудри развиты… Ах, ты узнаешь се.
Птица, лети! Бьются волны со стоном, Полночь вздыхает сквозь сон, Клонят деревья прощальным поклоном Листья трепещущих крон. Нет! Ты не вслушалась даже в стенанья Певчих, родных твоих стай! Будь хоть со мною добра: на прощанье Отдыха мне пожелай.

ТОМЛЕНИЕ.

Любовной песни трели, Мешая мне заснуть, Из темных чащ летели И мне теснили грудь. Открыл окно я. Где-то Соловушка свистал И всем, что было спето, Тебя напоминал.
Рожок почтовый, дальний, Вздох ветра в тишине И свет звезды печальной Будили память мне. Твоя душа витала Над ночью колдовской; И сердце трепетало, Пронзенное тоской.
К тебе мечта стремилась, В ночи твой взор следя; Ах, сердце, как ты билось, Ответа не найдя. Лишь липы шевелили Ветвями иногда, На листьях росы стыли И на небе звезда.
Ты знаешь ли, как свято Я верю до сих пор, Что и теперь жива ты Судьбе наперекор? И через ров могилы На берег жизни вновь Твои облик, сердцу милый, Перенесет любовь.

НОЧЬ БЫЛА МЯГКА И НЕЖНА.

Снами летучими Тени сгустились, Звезды за тучами Тихо укрылись. Наши печали В липах дремали. Были одни мы на целой земле! Все словно пело во мгле.
Чудо слияния Душ воедино… Воспоминания: Горя годины, Бури и штили Мимо скользили. Памяти змеи заснули давно — Слиты мы были в одно.
Словно спаяли мы Душ наших свечи, Словно смешали мы Думы и речи. Чувства и грезы Гибко, как лозы, Переплелись. И любовь нам одна Небом была крещена.
Волны ли, звуки ли, Вздохи ль томления Нежно баюкали Наше забвение. Плыл наш привет К звездам, чей свет, Благословляя из вечности нас, Нас обручил в этот час.

НА РОДИНЕ.

В море небес Тело ястреба тает, Радужный лес Кукушат укрывает; В чреве вулканов Сны великанов Осень листвой заметает.
Пахнет жнивье — Воздух родины пью я; Все здесь мое, И об этом пою я; Грежу безбрежно, Ярко и нежно; Плещутся волны, ликуя.
Здесь я забыл, Как в жестокой разлуке Струн я будил Бесполезные звуки; Песни и думы Были угрюмы, Как кандалов перестуки.
Песня моя Реет в небе счастливом! Кланяюсь я Этим дедовским нивам; Через долины Звуков лавины Льются единым порывом!

ХАНС КРИСТИАН АНДЕРСЕН.

Ханс Кристиан Андерсен (1805–1875). — Великий датский сказочник, чье творчество хорошо известно в нашей стране. На русский язык переведены все основные произведения писателя. В «Библиотеке всемирной литературы» его сказкам посвящен отдельный том (см. т. 66). В настоящем томе БВЛ даются некоторые стихотворения Андерсена.

ГЕФИОН[123]. Перевод А. Коринфского.

[123].
Вот Гюльфе пирует — король молодой… Горят рудо-желтые свечи, Сверкает и пенится мед хмелевой, Медовые слышатся речи… Обходит веселая чаша гостей, И снова идет вкруговую, А странница с арфой стоит у дверей,— Сыграет… — «Ладь песню другую!..» Звенит, говорит и рокочет струна, Срываются звуки каскадом, Растут словно буря — стеною стена, Бегут диких буйволов стадом, И песня бушует, как ветер степей… Так бьются — за стаею стая — Студеные волны холодных морей, Скалистые кручи лобзая! Все громче и громче… Вот жалобный стон Впивается в сердце стрелою. Все тише, все тише… То арфы ли звон, Иль птицы летят стороною?.. И слушает Гюльфе, не чуя души: «За песню певице награда,— Две пары волов запрягай и паши Лесную новину, услада!.. Что за день успеет отрезать твой плуг, Прими в дар из рук из царевых!..» И странница вышла, и смолкли все вдруг В пиру на скамьях на дубовых… «Чу, словно запела она на струнах!..» «Нет, буйволов реву я внемлю!..» «Чу, словно гроза расходилась в горах!..» «Нет, плуг это врезался в землю!..» «Чу, песня опять заиграла — грозна, Как шум снегового обвала!..» «Нет, это от Сконии[124] плугом она Новину себе отпахала!.. Вот в борозды справа заходит вода, Вот остров вздымается слева… Леса и курганы, прощай навсегда!..» Хвала тебе, Гефион-дева!..

ДАНИЯ — МОЯ РОДИНА. Перевод А. Коринфского.

В цветущей Дании, где свет увидел я, Берет мой мир свое начало; На датском языке мать песни мне певала, Шептала сказки мне родимая моя… Люблю тебя, родных морей волна, Люблю я вас, старинные курганы, Цветы садов, родных лесов поляны, Люблю тебя, отцов моих страна.
Где ткет весна узорные ковры Пестрей, чем здесь, богаче и душистей? Где светит месяц ярче и лучистей, Где темный бук разбил пышней свои шатры?.. Люблю я вас, леса, холмы, луга, Люблю святое знамя «Данеборга[125]», — С ним видел бог победной славы много!.. Люблю я Дании цветущей берега!..
Царицей севера, достойного венца, Была ты — гордая своею долей скромной; Но все же и теперь на целый мир огромный Звенит родная песнь и слышен звук резца!.. Люблю я вас, зеленые поля! Вас пашет плуг, места победных браней!.. Бог воскресит всю быль воспоминаний, Всю быль твою, родимая земля!..
Страна, где вырос я, где чувствую родным И каждый холм, и каждый нивы колос, Где в шуме волн мне внятен милый голос, Где веет жизнь пленительным былым… Вы, берегов скалистые края, Где слышны взмахи крыльев лебединых, Вы — острова, очаг былин старинных, О, Дания! О, родина моя!..

РОЗА. Перевод П. Гнедича.

Ты улыбнулась мне улыбкой светлой рая… Мой сад блестит в росистых жемчугах, И на тебе, жемчужиной сверкая, Одна слеза дрожит на лепестках.
То плакал эльф о том, что вянут розы, Что краток миг цветущей красоты… Но ты цветешь, — и тихо зреют грезы В твоей душе… О чем мечтаешь ты?
Ты вся любовь, — пусть люди ненавидят! — Как сердце гения, ты вся одна краса,— А там, где смертные лишь бренный воздух видят Там гений видит небеса!..

ГЕНИЙ ФАНТАЗИИ. Перевод К. Фофанова.

Живу я в тишине, в тени долины влажной, Где резвые стада пасутся под горой, И часто с пастухом внимаю стон протяжный Влюбленных голубей вечернею порой. Когда ж его свирель звучит о счастье нежно И Филис падает на грудь к нему — небрежно Я возле мыльные пускаю пузыри, Где блещет радуга прощальная зари…
На сумрачной скале, где старый замок дремлет, В развалинах шумлю я с ветром кочевым; В чертогах короля мне важность робко внемлет, И в бедной хижине я плачу над больным. Я в трюме корабля за тяжкими досками Смеюся и шучу над звучными волнами, И в час, когда горит румяная заря, Задумчиво брожу в степах монастыря. В ущелье, между скал, в пещере одинокой Я демонов ночных и призраков бужу, На мрачном севере, зарывшись в снег глубокий, Я молчаливые дубравы сторожу. На поле грозных битв, в час краткого покоя, Победой близкою баюкаю героя, Со странником в степи кочую и певцам Указываю путь к бессмертным небесам.
Ребенок сам — с детьми я чаще всех бываю, Доступней волшебство невинным их сердцам, И маленький их сад при мне, подобно раю, Цветет и сладко льет душистый фимиам. Их тесный уголок становится чертогом; И аист кажется им странным полубогом, Когда он по двору разгуливает, хмур… И ласточка для них — весенний трубадур.
И часто я с детьми при вечере румяном Гляжу на облака, плывущие вдали. Как дышится легко в саду благоуханном, Как нежно нам журчат ручьи из-под земли! Мы видим, как, сребрясь, за горы убегает Гряда отсталых туч, и радуга сияет Алмазным поясом по светлым небесам, И чайка белая ласкается к волнам…
И я с тобою рос; когда ты был ребенком, Сидели мы вдвоем, смотрели на камин, Следили за игрой огня на угле топком, Где возникал и гас рой пламенных картин. Мы сказки слушали, не зная лжи опасной, Звучали вымыслы нам правдою прекрасной, И с херувимами — покорные мечте — Мы бога видели в небесной высоте.

КОРОЛЕВА МЕТЕЛЕЙ. Перевод Ф. Берга.

Темной ночью метель и гудит, и шумит, Под окошком избушки летая, свистит; А в избе при огне, у сырого окна, Ждет красотка кого-то одна. Все на мельнице стихло… огонь не горит… Вышел мельник-красавец, к красотке спешит. Он и весел, и громко и стройно поет, И по снежным сугробам идет. Он и с ветром поет, и с метелью свистит, По сугробам глубоким к красотке спешит… Королева метелей на белом коне Показалась вдали, в стороне. И завыл ее конь, как израненный зверь, И запела она: «Мой красавец, теперь — Ты так молод, прекрасен — со мною пойдем! Ты не хочешь ли быть королем? У меня есть чертоги в горе ледяной, Блещут радугой стены, и пол расписной, И на мягком сугробе нам быстро постель Нанесет полуночи метель». Все темно, и метель и шумит, и гудит… — Мой красавец! Не бойся, что месяц глядит, — Чтоб не видел он нас — до земли с облаков Заколеблется полог снегов. Ярко солнце блестит в голубых небесах, И сверкают пылинки на снежных полях, И на брачной постели покоится он — Тих и свеж его утренний сон…

ФРЕДЕРИК ПАЛУДАН-МЮЛЛЕР. Перевод Е. Аксельрод.

Фредерик Палудан-Миллер (1809–1876). — Представитель позднего романтизма. Родился в городе Орхусе в семье священника. Получил юридическое образование. К моменту окончания университета стал известен как автор поэтического сборника «Четыре отечественных романса» (1832) и поэмы «Танцовщица» (1833), написанной под влиянием Дж.-Г. Байрона. В 1834 году выходит в свет драма Палудана-Мюллера «Амур и Психея», послужившая как бы прологом для серии его мифологических драм. С 1841 по 1848 год Палудан-Мюллер работает над главным произведением своей жизни — лиро-эпической поэмой «Адам Хомо». Поэма повествует о судьбе человека, жертвующего своими нравственными убеждениями ради карьеры и жизненного благополучия. От вечного проклятия на Страшном суде героя поэмы спасает заступничество Альмы Стьерп, невесты Адама, покинутой им ради брака по расчету. История чувства Альмы к Адаму в поэме имеет внутреннюю параллель — сонеты Альмы, представляющие собой образец любовной лирики Палудана-Мюллера.

На русский язык произведения Палудана-Мюллера не переводились.

ИЗ СОНЕТОВ АЛЬМЫ.

«Мне подлинную жизнь дал ты один…».

Мне подлинную жизнь дал ты один, С тобой одним душа вздохнула смело. Я прежде в одиночестве немела, Жила, как в тишине морской — дельфин.
Пробился зов твой сквозь вечерний сплин, Когда, казалось, все оцепенело. Твой голос влек и мысль мою и тело, Меня на волны вынес из глубин.
Твой голос огласил немые своды, И жизнь в гармонии предстала ясной, Ты распахнул весь мир передо мной.
О, не смолкай! Тебя ждала я годы. Ты мой певец! И песнь твоя прекрасна. Тебе лишь верю — твой дельфин ручной.

* * *

«Мечтала я — но как мечты мне лгали!..».

Мечтала я — по как мечты мне лгали! Так живо представлялось мне норой, Что я вольна, что стерся образ твой, Живу, как прежде, — в мире и печали.
Я чувствовала — дни мои нищали. Казалось мне, что я сосуд пустой, Что драгоценный выплеснут пастой, Я ветвь сухая — и листы увяли.
Очнулась я негаданно-нежданно. Тебя вернул мне день новорожденный — Твой образ вспыхнул на заре багряной.
И полон вновь сосуд опустошенный, И к сердцу мощною волною рвется Поток блаженства, что Тобой зовется.

* * *

«Я думаю о нас и всякий раз…».

Я думаю о нас и всякий раз Озарена надеждою подспудной. Дышу я нашей жаждой обоюдной, Я вижу сев и близкой жатвы час.
На зов наш общий жизнь отозвалась, И обновляться нам ежеминутно, Пока мы не достигнем цели трудной, Пока не осенит блаженство нас.
О, может быть, мечты осуществимы! Была я тихой речкою равнинной, Но встретила тебя, и с этих пор
Влечет меня поток неудержимый, И наши волны, слившись воедино, Стремятся радостно в морской простор.

* * *

«Ты мне дарил раздумий строй высокий…».

Ты мне дарил раздумий строй высокий И знать хотел, что дни мои таят. Но зазвучало слово невпопад, Когда любви в тебе иссякли токи.
Другую повстречал. К чему упреки, Когда ты новой жаждою объят? Но в прошлое я обратила взгляд, В былой Эдем, о мой Адам жестокий,—
Ах, если б я склонилась обреченно И боль, со свистом воздух рассекая, Пронзила грудь мою — стрелы острей,
Сравнилась бы со скрипкою тогда я, Разбитой вдребезги и возрожденной, Чей звук красивее — пускай слабей.

* * *

«О, как ни велика твоя вина…».

О, как ни велика твоя вина, Как ни тяжка раскаянья десница — Пусть ею твой покой не замутится, Пусть жизнь твою не омрачит она.
Что с достоянием твоим сравнится? Тебе судьба банкрота не страшна. Есть бедная душа — твоя должница, Которая тобой одарена.
Любимый! Разве ждал ты воздаянья, Неся мне клады счастья и страданья? Каких богатств ты не делил со мной!
И коль придет когда-нибудь расплата, Твоя должница, что тобой богата, Заплатит тем, что дал ты ей самой.

ХОЛЬГЕР ДРАХМАН.

Хольгер Драхман (1846–1908). — Датский поэт, прозаик и драматург. Родился в Копенгагене в семье врача. В 1871 году отправился в Англию, где познакомился с жизнью английских рабочих. После возвращения в Данию сблизился с литературоведом и критиком Г. Брандесом. Под его влиянием создал ряд стихотворений ярко выраженной антибуржуазной направленности. Эти стихотворения поэт включил в первый поэтический сборник «Стихи» (1872). Вскоре появляются новые сборники стихов Драхмана — «Приглушенные мелодии» (1875), «Песни у моря» (1877), «Лозы и розы» (1879), в которых поэт выступает блестящим версификатором, обогащая датскую поэзию новыми ритмами и размерами. В 80-е годы XIX века выходят в свет сборники стихов «Старые и новые боги» (1881), «Юные песни» (1882) и др. Основной мотив поэзии Драхмана этих лет — мотив моря, свободной стихии, наполняющей душу человека спокойствием и силой. Перу Драхмана принадлежат также многочисленные прозаические произведении и драмы.

На русский язык переводилась драма-сказка Драхмана «Тысяча и одна ночь», а также отдельные рассказы и стихотворения писателя.

ТАМ ПРАВИТ ЗВУК. Перевод И. Бочкаревой.

Там правит звук — Средь одиноких мук, Средь призраков лесных он возникает; Там всякий зверь и всякое дыханье, И существа, что воздух населяют, И камень, в ком давно остыла страсть,— Все словно бы предчувствует страданье, Все отдано отчаянью во власть.
О, что это встает передо мной За соснами и скалами? Проклятье! Там призраки сливаются в объятье, Глаза горят — им страшен свет дневной, И судорожно руки сплетены, И губы всё, что любят, проклинают, И в странных очертаньях оживают Моей умершей молодости сны!
Навечно ли я отдай им во власть? Не я ль изведал горькие страданья, Не я ль изгнал из сердца пыл и страсть И стал как те, что воздух населяют? Не я ль обрел средь одиноких мук Счастливое и вольное дыханье, Что призраков бесплотных побеждает? Чего же я боюсь? — Там правит звук!

ИМПРОВИЗАЦИЯ НА БОРТУ. Перевод Е. Аксельрод.

Вот-вот и ночи белые уйдут, И мрак поднимется из вод пролива, И волны громко песню заведут, Что зреет тихо и неторопливо.
Вот-вот и замутится окоем, Взлетит над морем, с ним простившись, птица. Забудется природа долгим сном, Придет пора и песням измениться.
Пока же ночь, прозрачный свет даря, Укрыла море крыльями своими. Пока же золотым перстом заря Над кронами свое выводит имя.
И нашу лодку движет бриз ночной, Она легка, как странник беззаботный. Нас бог зари ссудил златой казной И песнею, звенящей и свободной.
Мы воздадим ему огнем вина, Его восславим гимном в час румяный. А срок придет — нас поглотит волна, Как Шелли[126] — воды сумрачной Тосканы.

В ЧАСЫ ОДИНОКОГО БДЕНЬЯ. Перевод Е. Аксельрод.

В часы одинокого бденья Канал мне о чем-то журчит, Врываясь в мои сновиденья, Когда я дремлю наяву.
Не прерываема дробью копыт, Тянется суток цепочка; Канала прозрачная строчка В безмолвье одна не молчит.
Бывает, так к двери закрытой Подходит певец наугад И песнею полузабытой Затворника в сети влечет. Искусно личины срывает с утрат Тот странник, певец тот незваный; Невидимо старые раны У пленника кровоточат.
Следит он в окно потайное За облаком в красном огне, Что катится в небо ночное И шепчет домам о любви. Певец, если б знал ты, что видится мне Все то, что мне струны открыли, И все, что они утаили, Храню наяву и во сне!

* * *

«Венеции спящей невнятица…». Перевод Е. Аксельрод.

Венеции спящей невнятица, Слышу я плеск ее вод, Их жалобы, стоны, Их говор бессонный, Когда набегут и откатятся Снова под мост, на простор. Так зыбки они, невесомы, Как те сиротливые гномы, Сходившие с мраморных гор Процессией траурной по двое в ряд, В их песне тоска невозвратных утрат, Скорбно во тьме трепетало: — Ах, Белоснежки не стало!
И память рождает видение: В белом убранстве дитя, Лицо восковое, Но будто живое, Я чувствую боль и смятение, Лоб мой пылает огнем, А сердце придавлено льдиной: Морщинка на лбу так невинна, И сложены руки крестом. Я вижу — зеленый леандр соскользнул С груди непорочной… А траурный гул Близится. Ночь трепетала: — Ах, Белоснежки не стало!
Мелодия волн прихотливая Меркнет, встречая рассвет. Скользя в нетерпенье, Свое же творенье Стирает волна торопливая Под молчаливой зарей. Сквозь утра прозрачные створы В свои возвращается горы Гномов медлительный строй. Пускай рассудительным стал я давно, Но сказка из детства со мной все равно. Грустью в душе трепетало: — Ах, Белоснежки не стало!

ПРИВЕТ. Перевод Е. Аксельрод.

Чувствуешь, ветер добреет, Вздохом весны обновленный, Воздух целует листву и цветы, И родничок в них пестреет. В берег прохладой соленой Бьется морская вода. Пусть есть у жизни зима и ненастье, Жизнь не умрет никогда.
Взор твой весна напоила, Вечность в глазах твои брезжит; Благоговейно клонятся цветы, Где бы ты ни проходила. Вновь дождалось побережье — Май к нам плывет сквозь дожди. Где б ни была ты, тебя, дорогая, Скоро прижму я к груди.
И вознесет нас крылатый Воздух земли обновленной. Как две волны, мы сольемся с тобой, Синью и светом богаты. Веет прохладой соленой Майского моря вода. Знает любовь и ненастье и зиму, Но не умрет никогда.
Взмоем к истокам счастливым Жизни… Коль смерти охота Встретить нас — что она против любви? Глянет лишь взором ревнивым. Два наших имени кто-то Шепчет среди тишины. Слышишь? То голос любви нашей вечной В немолчном плеске волны.

САКУНТАЛА. Перевод И. Бочкаревой.

Тревога уснуть мешала, Запах цветов Меня томил, Душистый поток струился, Цветочный ветер в окно мое бил; Я слушал неясный шелест Высоких пальм, И чудилось мне, Куда бы ни шел в томительной тьме: Сакунтала, Сакуптала!
Вы, вечные Гималаи! Высокие лбы Подняв к небесам, Зачем вы послали эти потоки Сегодня ночью к моим ногам? Зачем, как черную память, Передо мной Волны гнать? Зачем предо мною предстала опять Сакунтала, Сакунтала!
О дева, нежно и влажно Глянула ты Мне в лицо, Как было В день, когда тебе дали Связующее кольцо. Ах, не просто время, Не просто день, Не тысяча лет Тебя и меня разделяют, нет, Сакунтала, Сакунтала!
Кольца не роняла ты в реку, Душьянта сам Кольцо швырнул, Он путь преградил потоку, Но кольца тебе не вернул. Душьянта охотиться будет Средь стройных пальм, У бурных вод Он антилопу убьет. Сакунтала, Сакунтала!

ВСЕ, ЧТО ЗДЕСЬ ЖИЛО… Перевод И. Бочкаревой.

Все, что здесь жило, — умрет, Что цвело — отцветет: Поцелуи и слезы в подушках бессонных, Имена, что мы пишем на стеклах оконных, Все, что здесь жило, — умрет. Непостижимый исход!
И все же мы жаждем влюбляться, Грустить, целовать, целоваться, Страстью обжечь и обжечься страстью — Не умирает стремление к счастью: Гретхен — Фауст, Ромео — Джульетта! Милая! Делай священное дело: Руки омой и светлое тело Кровью, что в сердце твоем закипела, И, выходя на лов, Флейту свою готовь — И пусть отзовется на страстный зов Все, что со временем канет в Лету.

ЙЕНС ПЕТЕР ЯКОБСЕН. Перевод Е. Аксельрод.

Йенс Петер Якобсен (1847–1885). — Один из крупнейших реалистов второй половины XIX века. Родился в семье торговца. Окончил Копенгагенский университет. Опубликовал ряд статей о Ч. Дарвине и перевел на датский язык его основные труды. Творческая биография Якобсена-художника начинается в конце 60-х — начале 70-х годов, в период его участия в литературном «движении прорыва», возглавлявшемся Г. Брандесом и утверждавшем эстетические принципы реализма. Рассказы Якобсена, его романы «Фру Мария Груббе» (1876) и «Нильс Люне» (1880) заложили основы критического реализма в Дании.

Как поэт Якобсен не был долгое время известен широкому читателю. Подготовленные им поэтические сборники «Херверт Сперринг» (1866–1869) и «Кактус расцветает» (1868–1869) были опубликованы лишь после смерти писателя. Философское содержание и новаторство лирики Якобсена, который ввел в датскую поэзию свободную строфу и свободный ритм, не или оценены современниками.

На русский язык переведен ряд романов и рассказов Якобсена; его стихотворения на русском языке публикуются впервые.

«Громада земли в мирозданье…».

Громада Земли в мирозданье Плывет, словно в море листок. Я только песчинка. В чьем свете Мерцаю — то знает лишь бог. Но все же миры, что качает Эфира могучий поток,— Лишь рябь в океане моих размышлений, Чем движима — мне невдомек.

АРАБЕСКА.

Блуждал ли ты в сумраке леса? Встречал ли ты Пана? Я познал его, Но не того — духа темных лесов, С которым безмолвие речь обретает. Нет! Я того не знавал никогда. Пан мне открылся в образе бога любви, Когда онемело все говорящее.
Видал ли ты в знойных краях Диковинное растенье? В неколебимом молчании, Палимое тысячами лучей, Открывает оно свой цветок На мимолетную долю минуты — Красное око безумца, Трупа румяный лик. Я видел его, Когда одержим был Ею.
Как снег жасмина, была она благоуханна, Мака дурманная кровь текла в ее жилах, Мраморные прохладные руки Покоились на ее коленях, Подобные белым лилиям на поверхности озера.
Слова ее падали мягко, Как падают листья яблони На влажную от росы траву. Но порою казались Холодными и прозрачными, Как струи, влекущиеся со дна. В ее смехе слышалась грусть, В слезах — ликованье; Все перед нею смирялось. Лишь двое решались ей противоречить Ее собственные глаза.
Из ослепительной чаши Цветка ядовитого Она напоила меня допьяна: Того, которого нет в живых, И того, кто теперь на коленях у ног ее. С обоими она осушила до дна,— Тогда ее взгляд был покорным,— Сверкающий кубок Цветка ядовитого — С обетом верности нерушимой.
Все миновало! На засыпанной снегом поляне В темном лесу Растет одинокий терн. Его листвой завладели ветры. Одна за другой, Одна за другой Кроваво-красные капли Пятнают белый покров. Пылающие капли На холодном снегу.
Встречал ли ты Пана?

ПЕЙЗАЖ.

Будь осторожна, родная, Чтоб не спугнуть тишины. Песня уснула лесная, Видит зеленые сны.
Ветер безмолвствует в кронах, Птицы затихли кругом. Смолкли в ключах озаренных Воды над илистым дном.
Луч осеняет неслышно Буков густых темноту. Дремлют вдоль троп неподвижно Травы на лунном свету.
Облако, что распластало Крылья в серебряной мгле, Сверху внимает устало Дремлющей, чуткой земле.
Ветры молчат, охраняя Песню в покое ночном. Будь осторожна, родная, Снов ее мы не спугнем.

ЖАНРОВАЯ КАРТИНКА.

Паж был пылок и влюблен. В башне сутки кряду О любовных муках он Сочинял балладу. Лишь придумал он начало — Слов не стало. Розы, звезды, розы, звезды — Где взять рифму к слову «звезды»? С горя рог поднес к губам, Сжал его рукою — Протрубил свою любовь Над горой крутою.

ЛИШЬ ДЕНЬ, УСТАЛЫЙ ОТ ЗАБОТ.

Лишь день, усталый от забот, Их выплачет росой, Ночь створы неба распахнет, И молча выйдут из ворот Попарно Иль по одному, Покинув свой угрюмый кров, Жильцы неведомых миров. Несут высоко звезды-свечи И над юдолью человечьей Безмолвно шествуют они. Неровен шаг, Печальны души, Вокруг бескрайний мрак, Вселенский ветер тушит Огни блуждающие свечек-звезд.

ПУСКАЙ В СВОЙ ЧАС ПРИДЕТ ВЕСНА.

Пускай в свой час придет весна С листвой зеленой, Настроит флейты птиц она, Цветы раскрасит Рукой влюбленной, Пусть будут ярки Сады и парки, Пусть принимают весны подарки. Пусть краски по лугам струятся, В лесах задумчивых таятся,— Что мне до них? Душа — не лист и не цветок, И эта радость ей не впрок; Весны своей, особой, ждет — Когда ж придет?